Мандаринка на Новый Год (СИ) - Волкова Дарья

— Не буду!

— Почему?

— Никогда раньше этого не делал и сейчас не буду!

Люба обиженно поджимает губы и уходит на кухню. Если поплакать, Ник приползет, как миленький. Но плакать не хочется. Устала она уже от этих перепадов настроения — то слезы по малейшему поводу, то на все плевать. И Ник устал от ее капризов, сейчас она это понимает. Но в другие моменты он бесит ее так, что просто стукнуть хочется.

Люба, отставив в сторону ногу, разглядывает облупившийся лак. Ну и ладно. В салоне покрасит, недалеко идти, в соседнем доме. Ей не очень хочется ходить по салонам красоты с таким огромным животом, как-то неловко. Но раз уж Ник так на это реагирует…

А когда она вернулась в комнату, то схватилась за живот. И тихо сползла в кресло, задыхаясь от смеха. В соседнем кресле, склонившись над коленями, любимый муж, ворча что-то под нос, красил ногти розовым перламутровым лаком. Себе! Люба охнула, придерживая живот. Так и родить недолго досрочно.

Ник повернул голову. Разогнулся.

— Чего ржешь? — хмуро.

Люба смогла ответить далеко не сразу. Сначала прохихкалась. Потом продышалась. Потом вытерла слезки. И лишь потом ответила:

— Коленька… Я просила ногти на ногах покрасить себе. Я сама не могу уже — живот мешает.

— Себе?!

— Себе, — для убедительности вытянула свою стройную изящную ножку — немногое из того, что у нее осталось стройного.

— А… — Ник озадаченно посмотрел сначала на ее ногу, потом на свой босой сорок пятый с тремя из пяти накрашенными розовым лаком ногтями. — Черт… Я тебя не так понял, да?

— Ага, — Люба еще раз хихикнула.

— Да кто тебя поймет с твоими хотелками непредсказуемыми. Блин… — снова перевел взгляд на свою ногу. — Вот дурак…

— А, по-моему, красиво вышло.

— Слушай, а что делать-то?

— Иди, в ванной возьми ватные диски и… Нет, я лучше сама принесу, а то ты что-нибудь напутаешь.

А потом она сидит в кресле, а он, сложив ноги «по-турецки» — на полу, перед ней. Ее стопа — на его колене.

— Коля… Ты так аккуратно красишь. У меня так не всегда получается. А ты в первый раз — и так ровненько.

— Ты еще не видела, какие я аккуратные и ровные узлы на шовном материале завязываю.

— Ник…

Он в последнюю пару месяцев спал плохо. Просыпался вместе с Любой, когда она вставала ночью в туалет. Сквозь сон чувствовал, как она ворочается. Спал чутко, чтобы, не дай Бог, не задеть ее нечаянно. А вот сегодня его по какому-то капризу нервной системы вырубило. И он не почувствовал, как она вставала. И проснулся лишь, когда Люба потрясла его за плечо.

— Что? Что случилось? — сел резко на постели. В комнату падает свет из прихожей. Люба выглядит слегка растерянной.

— Воды отошли…

Что-то вдруг ухнуло внутри.

— Точно?

— Да. По-моему, да. Ну… так много… Я в туалет встала, а оно там как полилось…

— Я посмотрю.

Его не было минут пять. Вернулся.

— Да. Это воды отошли. Убрал там. Как ты? — осторожно присел рядом на кровать. А Люба вдруг поморщилась, и он понял сразу.

— Схватки?

— Да.

— Как часто?

— Не знаю.

— Надо засечь.

— Надо, — она вздохнула, положила ему голову на плечо. Ник одной рукой привычным движением погладил ее по пояснице, другой дотянулся до телефона. Без пяти три. До утра ждать не стоит.

— Любава, у тебя все собрано, так ведь?

— Угу.

— Тогда одевайся потихоньку. А я за машиной, — он встал, протянул ей руку. Люба поднялась и вдруг прижалась к нему — боком, как только и получалось в последние месяцы. Выдохнула ему в грудь. И он почувствовал, что она дрожит. Обнял осторожно.

— Боишься?

— Да, — не понимая головы.

Ник вздохнул. Чем помочь? Как успокоить?

— Хочешь, я пойду с тобой? — погладил по темноволосой голове. — Буду там, с тобой? Если тебе нужно…

— Теть Даша скептически относится к партнерским родам. Говорит, что мужчины там лишние.

— Да мало ли что она там говорит. Если я тебе нужен — я пойду с тобой. В обморок не упаду, под ногами мешаться не буду, порядки знаю. Не знаю, чем помочь смогу, но если смогу… если тебе так будет легче…

— Не надо, — произносит она после небольшой паузы, негромко, но твердо. Повторяет: — Не надо. Я сама. Я должна сама справиться.

— Ты справишься, — он приподнимает ее за подбородок, смотрит в глаза. Боится. Его маленькая любимая девочка с огромным животом боится того, что сейчас происходит с ней, с ее телом. — Но я буду недалеко. Я все время буду там, неподалеку, за парой стен. Если что… помни — я рядом.

— Хорошо, — она улыбается — слегка вымученно. И тут же вздрагивает всем телом, охает. — Коля, твоя дочь такая же торопыга как ты!

— Хулиганит? — он улыбается Любе ободряюще. Приседает на корточки, прижимается губами к ее животу. — Дочь, веди себя прилично, слушайся маму, пока папа за машиной ходит.

За окном рассвело. Медленно вальсируя, опускаются на землю крупные хлопья. Все укутано снегом. Наверное, один из последних снегопадов этой зимой. А там уже недалеко и весна.

— А кто это у нас такой напряженный… — пропел за спиной знакомый голос. Ник резко обернулся. — Такой бледный… такой нервный… А это наш папочка…

Он не смог ничего ответить сразу. Просто смотрел. Смотрел на сверток на руках Дарьи Александровны.

— Ну, что стоишь столбом? Принимай дочь на руки.

И он принял. Не весит, кажется, ничего. И стоит целого мира. Вглядывается в крошечные черты лица, но его глаза в этом не участвуют. Сердцем смотрит.

— Она красавица, — наконец-то может выдохнуть первые слова.

— Конечно, красавица, — Дарья смотрит на ребенка, наклонив голову. — На тебя-то не похожа, это Соловьевская порода. В маму пошла.

— Как Люба? Как все прошло? Сколько баллов? — из него вдруг посыпались вопросы.

— Девять баллов. А Люба молодец. Говорю же — девочка не в тебя пошла, в маму: маленькая, ладная, шустрая. Два восемьсот всего. Вышла отлично, без эпизиотомии и разрывов, — Ник едва заметно вздрогнул. — Так что обе твои девицы просто умницы — и Люба, и…