Возвращение чувств. Машина. - Екатерина Мансурова

Могут и атомную бомбу слепить на пару веков раньше, чем положено. Тогда и она, и миллионы других людей могут просто не появиться на свет: кто сможет поручиться за здравомыслие и нравственные устои правителей с менталитетом, скажем, восемнадцатого века, в ядерном противостоянии…

Хотя о чём это она?

Ведь история уже свершилась!

И она рождена – в своё время, и на своём месте. Но вот – она здесь. Возможно, этот факт доказывает, что изменить в прошлом она ничего не сможет, даже если сильно постарается.

Но вот стараться она точно не будет: это было бы свинством, и плохой благодарностью за волшебно-чудесный факт появления её тут, в её второй жизни. И вообще, как хорошо, что она именно сейчас. Достаточно близко к цивилизованным временам, чтобы прижиться и приспособиться сравнительно легко к людям, и их мировоззрению. Уже почти приблизившемуся к зарождению света новых Гуманистских идей, и первичной демократии эпохи Возрождения…

Ведь окажись она, скажем, у древних шумеров, или среди варварских племён Скандинавии, а ещё хуже – в Китае, ещё неизвестно, как бы всё сложилось: их традиции, культура, образ жизни для неё – тёмный лес. Тут и знание языка не спасло бы: слишком велика пропасть веков, обычаев и всего уклада жизни…

С другой стороны, она достаточно далека и от своей эпохи, чтобы какой-нибудь глупостью нарушить естественное развитие общества и ход истории, или навредить своим далёким потомкам: семьсот лет и несколько тысяч километров скроют и выровняют её парадоксальные и вневременные поступки.

Другое дело, что она сама должна по возможности таких поступков избегать…

Ну, об этом она уже думала много раз. И как хорошо, что она плохо помнит историю этого периода – она никому ничего не сможет предсказать. А с тёплым нижним бельём уж как-нибудь обойдётся. Оно-то, вроде, никому особо навредить не должно!

Да, пусть всё развивается естественно. Так для всех будет лучше.

Например, с местной точки зрения, существование оборотней естественно. А вот мясорубки – нет. Потому что в ведьм, чертей и прочую нечисть местное население безоговорочно верит, с умно-загадочным видом пересказывая свои и чужие «случаи» по вечерам, у очага, а в железное, дробящее мясо механическое чудище – нет. Вот и хорошо. Пользоваться, значит, возможностями своего тела она может, и имеет полное моральное право, а двигать вперёд технический прогресс – никакого.

На то она и женщина – техника не её дело.

Ну вот: хороший признак – она опять поймала себя на женских мыслях.

Теперь такие философские мысли вызывали у неё только усталость и чувство раздражения, хотя посещали они её теперь чаще.

Скорее всего, это было связано с прекращением волнений и лихорадочной спешки и гонки первых дней здесь, когда ей постоянно нужно было что-то решать и делать – причём быстро, словно при аврале… Тогда это нужно было просто, чтоб выжить – выжить в этом новом. и таком чуждом для неё в те, первые дни, мире.

Теперь же, когда она более-менее освоилась (тьфу-тьфу!), когда у неё есть деньги, друзья и цель, и её жизни не угрожает непосредственная опасность, она всё чаще задумывалась над тем, как ей жить, как вести себя, и к чему стремиться в будущем.

Иногда ей казалось, что пробудить в себе полностью женское начало будет очень тяжело.

А иногда – особенно, когда попадалось хорошее зеркало – что наоборот, женского в ней даже слишком много.

Наконец, чтобы не мудрить, она для себя решила, что не будет себя ограничивать какими-то надуманными стереотипами поведения, а будет просто сама собой: тогда в любых обстоятельствах она сможет найти наилучшее и простое решение всем возникающим проблемам. Надо просто быть естественной, жить и радоваться дарованной жизни, не осложняя её философскими изысками и беспочвенными угрызениями.

Что же до любви – время покажет.

Она готова и к этому… Приключению.

34

Закончилась живописная, но холодная и малогостеприимная Швейцария. Началась так называемая ей про себя, Австрия.

После спуска с нагорий в долины сразу вернулось лето. Границу миновали, вообще не встретив никого из представителей властей.

Да оно и понятно: здесь под эгидой иногда чисто номинальной центральной власти семейства Габсбургов царил фактический произвол десятков местных владык: князьков, баронов и маркизов, все владения которых иногда можно было проехать минут за двадцать, и которые драли со своих крестьян три шкуры налогов, чтобы сунуть что положено центральной чиновничьей машине. Ну, и самим не пропасть.

Каждый из них устанавливал свои законы, порядки, границы, налоги и пошлины на въезд-выезд. Некоторые имели право даже чеканить свою монету. Периодически они объединялись в союзы, женили детей, воевали, заключали «вечный» мир с соседями, ссорились, разъединялись, и снова воевали – уже со вчерашними союзниками. Словом, обычные «милые» развлечения благородной Знати…

Разобраться во всём этом гадюшнике не было никакой возможности. Да и желания.

Но такой нищеты и бесправия у простых людей, Катарина ещё нигде не видела. Что ж удивляться, что то здесь, то там попадались целиком брошенные или сожжённые деревни: народ всем скопом куда-нибудь бежал, или был полностью выбит или угнан – своим или чужим феодалом.

Попадались, впрочем, и полностью выгоревшие развалины замков и поместий – там, значит, народ не бежал, а расплатился за притеснения. Хотя вряд ли это ему помогло – земли захватывал сосед, что посильней, и всё начиналось снова. Но, конечно, попадались и вполне благополучные провинции: в таких местах и поля были обработаны, и дома ухожены, и жители глядели поприветливей.

Нет, что ни говори, а «добрые и хорошие» феодалы встречались – а вернее, умные и практичные. Они-то прекрасно понимали, что с богатого населения можно и взять побольше, и не убежит оно никуда от земли-кормилицы, если сытo… Это не было заботой о людях – просто грамотный способ поднять свои доходы и престиж. За счёт умелого «менеджмента».

Языковой барьер, несмотря на сильно расширившийся словарный запас, иногда здорово мешал, так как кое-где и по немецки-то не говорили. А то, на чём говорили, было, скорее, венгерским, словацким или чешским. Впрочем, может и мадьярским – в языках они трое не так преуспели. Приходилось общаться больше старым добрым «дедовским» способом – жестами, и с применением денег. Хорошо хоть, постоялые дворы, трактиры и гостиницы всё ещё попадались – остановиться было где. Правда, кормёжка и обслуживание оставляли желать лучшего…

Радовало то, что снова вокруг сравнительно тепло. Здесь, в прогретых и непродуваемых долинах, осень ещё не вступила в свои права, а сквозняки ущелий и перевалов остались позади и наверху. Продукты были даже подешевле, чем во Франции и Швейцарии, и французские деньги, к счастью, ходили наравне, или даже ценились выше местной валюты, так же, как, впрочем, и испанские, и немецкие, и любые другие: если универсальный определитель качества – зубы! – показывал их подлинно золотую сущность. Беспокойство за эту часть поездки отпалo – денег должно было хватить.