Капитал и идеология - Томас Пикетти

В предыдущей главе мы рассмотрели рабовладельческие общества и способы их исчезновения, особенно в атлантическом и евроамериканском пространстве. Это позволило нам наблюдать некоторые удивительные грани квазисакрализованного режима частной собственности, характерного для девятнадцатого века. Мы увидели, почему при отмене рабства необходимо было возмещать убытки рабовладельцам, но не рабам. И мы обнаружили, что на Гаити освобожденные рабы должны были платить тяжелую дань своим бывшим владельцам в качестве цены за свою свободу - дань, которая сохранялась до середины двадцатого века. Мы также проанализировали, как американская гражданская война и конец рабства в США привели к развитию специфической системы политических партий и идеологических расколов, что имело важные последствия для последующей эволюции и нынешней структуры неравенства и политических конфликтов не только в США, но и в Европе и других частях мира.

Теперь мы обратимся к формам господства и неравенства, которые были менее экстремальными, чем рабство, но охватывали гораздо более обширные регионы планеты под эгидой европейских колониальных империй, просуществовавших до 1960-х годов, что имело далеко идущие последствия для современного мира. Последние исследования пролили свет на масштабы социально-экономического неравенства как в колониальных, так и в современных обществах, и именно с этого мы начнем. Затем мы рассмотрим различные факторы, объясняющие очень высокий уровень неравенства, наблюдавшийся в колониальном мире. Колонии в значительной степени были организованы исключительно в интересах колонизаторов, особенно в отношении социальных и образовательных инвестиций. Неравенство правового статуса было достаточно выраженным и включало различные формы принудительного труда. Все это формировалось, в отличие от рабовладельческих обществ, идеологией, основанной на концепциях интеллектуального и цивилизационного господства в дополнение к военному и добывающему господству. Кроме того, конец колониализма сопровождался, как мы увидим, дебатами о возможных региональных и трансконтинентальных формах демократического федерализма. С учетом перспективы, которую открывает нам прошедшее время, мы можем видеть, что эти дебаты богаты уроками на будущее, даже если они еще не принесли плодов.

Две эпохи европейского колониализма

Здесь явно не место для изложения общей истории различных форм колониального общества, что значительно превысило бы рамки данной книги. Моя цель скромнее - вписать колониальные общества в более широкую историю режимов неравенства и выделить те аспекты, которые наиболее важны для анализа последующей эволюции неравенства.

В широком смысле принято различать две эпохи европейской колонизации. Первая начинается около 1500 года с "открытием" Америки и морских путей из Европы в Индию и Китай и заканчивается в период 1800-1850 годов, в частности, постепенным исчезновением атлантической работорговли и отменой рабства. Второй начинается в период 1800-1850 годов, достигает пика между 1900 и 1940 годами и заканчивается достижением независимости бывшими колониями в 1960-х годах (или даже в 1990-х годах, если рассматривать особый случай Южной Африки и конец апартеида как проявление колониализма).

Упрощенно говоря, первая эпоха европейской колонизации, между 1500 и 1800-1850 годами, была основана на логике, которая сегодня широко признана как военная и добывающая. Она основывалась на насильственном военном господстве и насильственном перемещении и/или истреблении населения, в частности, в форме трехсторонней торговли и развития рабовладельческих обществ во французской и британской Вест-Индии, Индийском океане, Бразилии и Северной Америке, а также в результате испанского завоевания Центральной и Южной Америки.

Вторая колониальная эпоха, с 1800-1850 до 1960 года, часто считается более доброй и мягкой, особенно со стороны бывших колониальных держав, которые любят настаивать на интеллектуальных и цивилизационных аспектах второй фазы колониального господства. Хотя различия между этими двумя фазами значительны, важно отметить, что насилие почти не присутствовало во второй фазе и что элементы преемственности между двумя эпохами вполне очевидны. В частности, как мы видели в предыдущей главе, отмена рабства произошла не сразу, а заняла большую часть девятнадцатого века. Более того, рабство было вытеснено различными формами принудительного труда, который, как мы увидим, продолжался до середины двадцатого века, особенно во французских колониях. Мы также обнаружим, что с точки зрения концентрации экономических ресурсов колониальные общества после рабства относятся к самым неэгалитарным обществам, которые когда-либо знала история, не намного отставая от рабовладельческих обществ, несмотря на реальные различия в степени.

Также принято различать колонии со значительным населением европейского происхождения и колонии, в которых европейское поселенческое население было весьма незначительным. В рабовладельческих обществах первой колониальной эпохи (1500-1850) доля рабов достигла наивысшего уровня во французской и британской Вест-Индии в 1780-х годах, где рабы составляли более 80 процентов населения островов и до 90 процентов в Сен-Доминго (Гаити), где была самая высокая концентрация рабов в этот период, а также место первого победоносного восстания рабов в 1791-1793 годах. Тем не менее, доля европейцев в Вест-Индии в восемнадцатом и девятнадцатом веках была близка или превышала 10 процентов, что очень много по сравнению с большинством других колониальных обществ. Рабство основывалось на тотальном и полном господстве над рабами, что требовало значительной доли колонизаторов в населении. В других рабовладельческих обществах, которые мы изучали в главе 6 и которые оказались более долговечными, доля европейцев была еще выше - в среднем две трети (по сравнению с одной третью рабов) на юге США с минимумом чуть выше 40 процентов белых (по сравнению с 60 процентами рабов) в Южной Каролине и Миссисипи в 1850-х годах. В Бразилии доля рабов в восемнадцатом веке составляла около 50 процентов, а во второй половине девятнадцатого века снизилась до 20-30 процентов (см. рис. 6.1-6.4).

Однако как в североамериканском, так и в "латиноамериканском" случаях важно отметить, что вопрос европейского заселения поднимает еще две проблемы: жестокое обращение с коренным населением и скрещивание. В Мексике, например, по оценкам, коренное население в 1520 году составляло от 15 до 20 миллионов человек; в результате военного завоевания, политического хаоса и болезней, завезенных испанцами, к 1600 году население сократилось до менее чем 2 миллионов человек. Между тем, скрещивание между коренным и европейским населением, а также африканским населением быстро росло, составляя четверть населения к 1650 году, от трети до половины к 1820 году и почти две трети в 1920 году. В регионах, которые сегодня занимают Соединенные Штаты и Канада, численность индейцев на момент прибытия европейцев оценивается в 5-10 миллионов человек, затем она снизилась до менее чем полумиллиона в 1900 году, к этому времени численность населения европейского происхождения превысила 70 миллионов человек, так что последнее стало ультрадоминирующим без значительного скрещивания с коренным или африканским населением.

Если мы теперь обратимся к империям второй колониальной эпохи (1850-1960 гг.), то нормой будет то, что европейское население в целом было довольно небольшим или