Бронзовая Жница - Ирина Орлова

и потом, и вновь… до тех пор, пока я не стала воспринимать это спокойно и стойко».

Морай задержался у комода, на котором стояли бинты, плошка с розовой водой и другие принадлежности. Когда Эйру принесли, он полагал, что придётся её вытаскивать с того света; поэтому велел подать сюда всё необходимое и призвать всех покойских лекарей.

Но худшее не оправдалось, и он прогнал всю прислугу, включая придворного врача и алхимика Силаса, чтобы самому поухаживать за Жницей.

— Да, — повторил он. — Но мне достаточно и одной сбывшейся мечты.

После чего возвратился к Эйре. Он засучил рукава до локтей, покрытых ожогами и шрамами. И протянул:

— Ладно, нужно повязку. Потом, может быть, холод. Или нет…

— Может спросить у придворного врача? — ехидно пробурчала Эйра.

— Может, — рассеянно отозвался маргот.

Шаркая хромой ногой, он вновь прошёл до плошки с розовой водой и сполоснул в ней испачканные в саже кисти. Эйра дышала едва ощутимо, чтобы не потревожить мышцы. И наблюдала за ним.

«Похоже, ему нравится делать что-то для меня. Он не может помочь дракону, но человек — другое дело. Ухаживая за мной, он выражает то, что хочет дать Скаре».

Морай вдруг поморщился и раздражённо спихнул плошку на пол. Та со звоном упала, и вода разлилась по ковру.

— Как мне осточертел, опротивел этот розовый запах борделя, — процедил маргот. — К кому из вас ни сунься, все одинаково воняете этими приторными розами.

Эйра подняла брови.

— Но ведь от женщины должно пахнуть цветами, разве не так говорят поэты?

— Не от всех одинаковыми. И вообще не розами, — сказал Морай и обернулся к ней. — Не двигайся, я буду бинтовать. Сейчас только…

И он прошёл к одному из своих шкафов. Приоткрыл дверь, чем-то щёлкнул внутри — и Эйра с изумлением увидела проблеск света.

«У него там фальшпанель! Выход на улицу. Должно быть, в один из тех уголков особняка, зажатый между башенками — там, где всё скрыто разросшимся плющом».

Свет исчез, как и сам маргот. И в спальню шмыгнул взволнованный паж. Он убрал намоченный ковёр и плошку, и Эйра сказала ему тихо:

— Принеси лимонной воды вместо розовой.

— Хорошо, госпожа, — едва слышно прошептал мальчишка в ответ и скрылся.

«Госпожа», — Эйра почувствовала отторжение и одновременно интригу в этом слове. — «Я никогда не мечтала властвовать над кем-то, но есть нечто приятное в столь почтительном обращении».

Паж вернулся с новой плошкой и бесшумно ретировался. Как и все слуги в Покое, он был невидим и неслышен. Яства будто бы возникали на трапезных столах сами собой; измаранное постельное бельё освежалось за день словно без постороннего участия; и с ночными горшками происходило такое же чудо. Госпожа Грация как-то упоминала, что такова выучка наилучших слуг. А за слуг в Покое отвечала Мальтара.

«Я слышала, маргот наказал её за что-то», — продолжала раздумывать Эйра. — «Не знаю, на что он способен с собственной сестрой, но мне сложно представить его жестоким к ней».

Тихий скрип потайной лестницы пробудил её от задумчивости. И она увидела Морая с пучком цветов в руках. Цветы были тонкие, бледные, с крошечными светло-сиреневыми цветочками о четырёх длинненьких лепестках. Словно колесо, если бы у колеса было две перекладины, и они были бы перекрещены под прямым углом.

Эйра подняла брови, недоумевая. Морай подошёл, серьёзный на вид, и присел на одно колено рядом с постелью. А букет положил девушке на грудь, на хлопковую рубашку.

Ноздрей её коснулся нежный, как шёлк, очень сладкий аромат. Он сразу напомнил ей о конфетах, которые им однажды принесла Грация — в пудре. Сахарный и одновременно очень свежий запах был изумительно чистым и ярким, и Эйра с изумлением поднесла цветы поближе к носу.

— Что это? — прошептала она. — Мне кажется, я видела их не раз возле кладбищ, но никогда не думала, что они так пахнут…

— Маттиола двурогая, — без намёка на улыбку произнёс Морай. Странная серьёзность была в его глазах. — Или левкой. Мелкие цветочки, которые легко придавить ногами. Но они не закрываются на ночь. И с наступлением темноты благоухают так, как ни одна роза; надо лишь склониться к ним, чтобы распробовать этот дух.

Она поймала его взгляд. Прочитала в нём то, о чём думала. И прошептала тихонько:

— Чудесные…

А затем слабой рукой вытащила один из букета и заправила марготу за ухо, в его светлые волосы с едва заметной рыжиной. Его взгляд не изменился. Он словно держал её взором, содержа в себе какую-то мысль.

И тогда она впервые заметила красноватый оттенок его радужек. Его глаза были не полностью серые — в них был рубиновый отблеск, заметный лишь вблизи, вокруг зрачка. И чем ближе он склонялся, тем лучше она это видела.

— Морай, — прошептала она, впервые обратившись к нему по имени. — У тебя же алые глаза… почти как у Скары.

Он моргнул и наконец улыбнулся, как всегда, криво — на левый бок. Ни он, ни она не обратили внимание на переход на «ты».

— Заметила? — спросил он. — Я тоже понял это не сразу. Однажды братья бросили меня у горного озера и ускакали. Меня не искали два дня, и я всё это время провёл у воды. Так долго смотрел сам в себя, что нашёл этот цвет в своих глазах. С тех пор он будто стал ещё ярче.

Эйра мягко положила руку ему на щёку. Он опустил веки и склонил голову к её ключице. Тогда она обняла его за шею, и он сжал её плечо в ответ.

Они молчали. Но это была певучая, сладостная тишина. Стрёкот кузнечиков и шелест штор украшали её пуще ангельского пения.

Когда Морай отстранился, на его лице было спокойствие и благодушие. Он поднялся на ноги вновь, прихватил бинты и возвратился к краю постели.

— Отложи цветы, руки прямо, — скомандовал он и стал говорить, будто сам с собой. — Сначала бинт, потом лёд… или там… разберутся. Силас будет тебе овсяный отвар делать для заживления… О лопате забудь.

Эйра распахнула глаза шире и прошептала:

— Н-но… тот же Силас сказал, что с силой моих мышц я вскоре встану на ноги…

— Вскоре — это несколько лунаров, не меньше, — Морай пальцами проскользнул по низу её живота, выискивая место для бинтования. — А до тех пор за тебя будут копать какие-нибудь дуболомы.

— Это какие дуболомы будут слушаться шлюху?

Маргот то ли нарочно, то ли нечаянно немного надавил под пупком, и Эйра закусила губу. А он поймал её взгляд и лукаво изрёк:

— Шлюху, которую я назначил своей придворной схаалиткой,