К неведомым берегам - Георгий Чиж

— Ваше величество, ему семнадцать лет, — осмелился сказать в защиту Невельского директор. — Мы таких выпускали неоднократно.

— Знаю, — недовольным голосом возразил царь. — Выпускали. Так то были настоящие юноши — молодые люди, а этот — совершенное дитя, на вид ему лет двенадцать-тринадцать, не больше… Нет, задержим на годик, худа не будет. И, немного помедлив, добавил: — Пусть подольше побудет под вашим влиянием здесь, а не на палубе с разными разнузданными шалопаями…

Взволнованный директор корпуса не находил нужных слов и дрожащими пальцами левой руки не переставая машинально вращал в одну и ту же сторону надетый на палец правой руки жалованный брильянтовый перстень. Он с плохо скрываемым осуждением, не отводя глаз, следил, как из-под мягкого карандаша размашисто выбегали неумолимые слова: «Задержать производство Невельского на год…»

На следующий день приехавший в корпус к концу обеда Крузенштерн приказал выстроить окончивших и поздравил их с производством в офицеры. Невельской отсутствовал.

Не говоря никому ни слова и не расспрашивая, директор с озабоченным видом прошел по коридорам, заглянул в классы, библиотеку, столовую и, подойдя к кадету, часовому на бриге, проделавшему перед ним по уставу «на караул», спросил:

— Невельского не видал?

Вымуштрованный кадет-часовой не ответил, но выразительно перевел глаза с директора в сторону.

Директор неслышно подошел к неподвижной согнувшейся фигуре и положил руку на плечо. Невельской вздрогнул, вскочил и вытянулся.

— Зачем здесь сидишь, Невельской? Столовая не для мечтателей… Я хотел, Невельской, тебе по-отечески сказать, — и он погладил мальчика по голове, — надо быть твердым как сталь — не гнуться и не ломаться… Зачем от товарищей отвернулся? Не надо, они тебя любят и огорчены не менее, чем ты. Мои Карлуша и Яша просили меня позвать тебя сегодня встретить Новый год с нами. Приходи, потолкуем, как взрослым мужчинам держать себя надо…

— Покорно благодарю, ваше превосходство, я буду держать себя как подобает, — пообещал мальчик.

— Ну, вот и хорошо, — одобрил директор и снова ласково похлопал Невельского по плечу. — Скажу, что придешь… Рады будут…

И маленький Невельской на самом деле на встрече Нового года в семье Крузенштерна вел себя так, как будто ничего неприятного не случилось.

После скромного ужина адмирал подарил Невельскому роскошное трехтомное издание своего кругосветного плавания с пудовым атласом и собственноручной надписью.

Предложенный Крузенштерном проект занятий Невельского в предстоявшем учебном году увлек юношу: он проведет год не только с большой для себя пользой, но и к тому же интересно. В самом деле, в гардемаринском классе ему придется быть не столько учеником, сколько учителем своих новых товарищей, особенно отстающих из них. Он будет непосредственно участвовать в большой работе по постройке в адмиралтействе разборной модели фрегата «Президент». Директор предоставил ему право пользоваться его библиотекой редких русских и иностранных книг — словом, предстоит интереснейший год.

Особенно же приятной неожиданностью для обиженного Невельского явилось предложение трех преподавателей офицерских классов, как первоначально называлась морская академия, руководить его занятиями по их предметам. Все трое были выдающимися педагогами.

На первом месте между ними стоял Шульгин, профессор русской истории, до самозабвения увлекавшийся ею. Всегда приветливый, доверчиво открывавший чуткое сердце навстречу любви к знанию, бесконечно добрый, он, живя исключительно на свои учительские заработки, ухитрился содержать и успешно «выводил в люди» четырех своих братьев и сестер. Для этого ему приходилось читать курс истории одновременно в шести учебных заведениях, в том числе и в университете, вставать до света и ложиться далеко за полночь, а подчас шагать пешком из Царского Села в Петербург, чтобы попасть к началу занятий. Но усталость не лишала его ни душевного равновесия, ни обычной приветливости.

Интересуясь исторической географией, он не жалел для развития ее ни времени, ни сил, не останавливаясь даже перед трудностями составления таких оригинальных курсов, как историческая топография. Ко времени его знакомства с Невельским он уже был известен как ученый-историк. Живой и наблюдательный, он легко откликался и на современные политические вопросы.

— Милый дружок, — говаривал он Невельскому, — жизнь бьет ключом сильнее не в центре страны, где она устоялась, а на далеких окраинах… Страны юго-запада России суть страны славных воспоминаний для нашего отечества. Здесь, под Олеговым хранительным щитом, укреплялись русские младенческие силы; здесь была для нас колыбель первого нашего гражданского образования и первого законодательства. На западе, отстаивая свою самобытность и свою государственность, нам приходится защищаться. А на востоке, где границы не устоялись, мы должны идти вперед, чтобы в конце концов опереться на постоянные границы государств-соседей, доныне неопределенные, ускользающие. Наша русская культура должна поднять культуру кочевническую… Работы, захватывающей работы, голубчик, хватит досыта на всех… Жизнь прекрасна, потому что она — борьба. Без борьбы нет жизни!.. Огорчения, неудачи закаляют.

Восхищенный Геня Невельской не сводил глаз с увлекающегося наставника: в волнении стеснялось дыхание, горячей стремительной волной вливались неведомые силы, смущенная душа жаждала богатырских действий, подвигов, в которых нуждается родина.

— Посмотри, голубчик, сюда! — и с этими словами Иван Петрович Шульгин однажды закрыл ладонями чуть ли не половину Тихого океана. — Курилы, Приморье, Амур — вот то, к чему должно, не мешкая, приложить руки. Здесь наше будущее, сюда надо стремиться всем существом, укрепляться, расширяться, пока издалека не налетело сюда международное воронье… Оно еще не выхватило желанной добычи из рук, но уже каркает, уже всячески кружит приспособляется. Народ наш чувствует и понимает это сыздавна и недаром пытался укрепиться дальше на востоке, идя по стопам Ермака. Казацкая вольница в конце XVII века проникла из Якутска на Амур и основала Албазин сильную крепость, державшую в подчинении всю Даурию.

— И что же, отдали ее? — живо спросил Невельской. — Почему не помогли?

— Не сумели или не захотели, трудно сказать… Опасались угроз маньчжур, а, должно быть, можно было и не бояться: плохо знали, что делается у них.

— А теперь не боимся? Конечно, не боимся, — поспешил успокоить себя Невельской.

— Русских, голубчик, мало…