Тезей (другой вариант перевода) - Мэри Рено

"Молодец!" - я крикнул и повернулся к ней с улыбкой, но она меня не видела; она падала на колени, опрокидываясь назад, и из-под груди ее торчал дротик. Упала, и ярко пылала кровь из раны ее, а дыхание захлебнулось хрипом... Рыжеволосая амазонка, что сражалась по левую руку от нее, с воплем упала рядом на колени, но Фалестра оттолкнула ее, - чтобы подняться, опершись на локоть, - потом внимательно оглядела линию воинов напротив и показала человека, метнувшего дротик. Рыжая вскочила на ноги... Под пылающим небом в глазах ее, казалось, блестели огненные слезы; она смахнула их и замерла, целясь... Тот человек схватился за горло: стрела торчала меж его пальцев.

Тогда она обернулась, но Фалестра была уже недвижна; остановился взгляд ее, и черные волосы рассыпались среди обломков раскрашенной вазы...

Рыжая девушка закричала так, что заглушила весь шум горящего Лабиринта, - закричала и кинулась навстречу копьям. Я бросил свой боевой клич и прыгнул вперед, в обгон. Мне нравился ее порыв, но я не собирался позволить женщине напасть на врага раньше меня.

Бычьи плясуны с воем неслись через груды развалин. Ноги наши были тренированы на грубом песке арены, а оружие в руках - это было роскошно, это было как пиршество после голода, ведь мы привыкли играть со смертью безоружными! Солдаты на лестнице имели щиты и копья; но у критских быков рога длинные, и лбы у них покрепче, чем шлемы с пластинками... Мы привыкли к неравным поединкам - в них была наша жизнь.

К тому же они еще метали дротики. Наши для этого не годились укорочены были, чтобы протащить в Бычий Двор... Аминтор был рядом. Мы с ним улыбнулись друг другу, как улыбаешься в бою родному человеку, про которого знаешь каждую мысль его... Выбрали каждый по одному из врагов, подождали, пока камень, летящий сверху, заставит того поднять щит, тогда бросились вперед, под их щиты, обхватили их поперек тулова - и оба двинулись дальше со щитом и копьем в пять локтей.

Мы наступали вверх по широкой лестнице. Неподалеку от меня была и та рыжая амазонка, в шлеме Фотия и с его оружием. Стражники сомкнули свои щиты в сплошную стенку, но мы теснили их всё дальше и дальше; мимо расписного фриза, где благородные юноши приносят дары Миносу, и еще дальше, и вверх к Верхнему Залу... Некоторые из них спотыкались, пытаясь нащупать ступеньку позади себя, и попадали нам в руки... Лестница стала скользкой, но зато мы получали их оружие. Потом их задние ряды начали таять. Я поднял крик, чтобы устрашить остальных, - и вдруг они исчезли, все, будто вода из сточной трубы, растеклись в темноте... Они отступили, чтобы закрепиться в узком проходе, но в тот момент мы увидели только их бегство. Загремел наш победный клич, и в общем хоре раздался голос, который заставил меня обернуться. Это была Ариадна, - ликующие критяне несли ее наверх, - растрепанная, с безумно расширенными глазами... Она призывала нас убивать дальше.

Когда мы штурмовали лестницу, я часто оглядывался на рыжую амазонку - а у нее копейная рука уже была залита кровью из свежей раны - и пытался отогнать от себя неприятную мысль. Такое безумие боя - для девушки-воина оно естественно и уважения достойно: ведь она делит с тобой все опасности, проливает кровь свою, как и ты, жизнью своей рискует... У меня был когда-то такой товарищ, и никто лучше меня не знает, как он помогает в битве, как освещает всё вокруг себя будто факел негасимый... Но когда такое безумие охватывает домашнюю женщину, с мягкими руками, чьи крашеные ступни редко касались земли, - тогда это совсем другое дело.

"Ладно, - сказал я себе, - ей причинили зло, и еще худшее зло ждало ее впереди, она имеет право на месть. И вообще, не время размышлять, надо действовать..."

На верху лестницы был небольшой зал, а за ним - двери; и через них - с лестничной площадки, открытой небу, - проникал свет. Пока они обороняли наружные ступени, те, про кого я думал, что бежали, - те строили баррикаду из упавших камней, сундуков и тому подобной тяжелой всячины. Эта баррикада могла продержаться долго; а они кричали нам из-за нее, чтоб мы убирались вон и дали Миносу спокойно докончить его священную миссию.

- Священная миссия! - сказал я Аминтору. - Лишь одного еще хотят от него боги. Если бы он был хоть капельку царем - сам бы отдал, не позволил бы нам взять силой.

Так-то оно так, но нам надо было что-то делать. Я поглядел за баррикаду на ту лестницу, вспомнил, как там что внизу расположено, - и придумал.

- Касий, - говорю, - атакуй баррикаду. Дави их изо всех сил, чтоб у них и мысли не возникло, что ты только тянешь время. Я знаю еще одну дорогу туда, если только она не завалена. Если пройду - вы услышите мой боевой клич. - Я отыскал глазами Владычицу - критяне надежно охраняли ее, она была в безопасности... Потом собрал вокруг себя Журавлей: - За мной, ребята!

Я повел их обратно вниз по лестнице и через внутренний дворик к северному зданию, за которым находился Бычий Двор. Там была масса кладовок, кухонь и подсобных помещений; и среди них - та старая ламповая с люком в подвалы. Фасад здания рухнул, и верхние этажи уже горели; но внизу стены и колонны были мощны, и на уровне земли можно было проникнуть внутрь. По чести сказать, мне это совсем не нравилось: великая ярость Посейдона могла сделать меня глухим к менее ясному предупреждению, а всё это хозяйство, казалось, готово было обвалиться, стоит лишь чихнуть... Потому, прежде чем войти, я помолился ему - попросил дать знак, если гнев его еще не прошел. Но ничего не шелохнулось, только огонь шумел у нас над головами - и мы пошли.

Ламповая сохранилась. Только полки упали, и разбитые лампы валялись на полу. Там были и побитые амфоры с маслом, и мы переглянулись - огонь мог отрезать нам обратный путь... Но внизу были могучие колонны критских Миносов, они уже выдержали два великих землетрясения... Я решил, что попробовать стоит, - и Журавли мне поверили.

Внизу была непроглядная тьма. Но в двух лампах еще сохранилось масло, фитили мы сделали из своей одежды, а огнива нам не требовалось - огня вокруг хватало. Оказалось, что секретный шнур все так же привязан к своей колонне; я взял его в одну руку, лампу - в другую и пошел впереди.

Там тоже были перемены. Нам приходилось спотыкаться об упавшие полки и черепки амфор, брести по лужам вина и масла, скользить по чечевице и кунжуту... Проходя через склад старого оружия, мы увидели за ним свет факелов, услышали крики и шум побоища - там люди дрались словно звери... Я догадался, что в тех подвалах была сокровищница Лабиринта. Но Журавли держались рядом со мной, молчаливые, надежные... У нас была одна общая цель, и та зараза нас не коснулась.

Наконец мы добрались до Хранителя. Из опоры над ним выпало несколько больших камней, а сам он немножко поднялся из земли; теперь стали видны его скулы и прекрасные крепкие зубы - он был наверно молод... Журавли вздрогнули, но для меня он был старым приятелем, и я не видел никакой угрозы в его ухмылке. Вот опора его - ее я на самом деле боялся. Я прижал палец к губам - и мы прошли мимо нее мягко и бесшумно, как кошки.

Но вот впереди показалась дверь наверх, а под нею светлая полоска... Мы тихонько поднялись по ступеням, я прижал к двери ухо - изнутри доносились песнопения.

Уже нажимая на дверь, я всё еще боялся, что она окажется заклинена из-за перекоса и мы не сможем открыть ее тихо. Но она открылась, открылась совершенно беззвучно, петли были в масле с моего последнего прихода... Сжав в руках оружие, мы скользнули внутрь. Передняя была смутно освещена, мерцали отблески дальних огней, - мы крадучись пересекли ее, а дальше открывалась большая лестница, вся темно-красная в свете горящего неба... Но внизу под лестницей горели лампы, и с дымом пожара смешивались клубы ладана. Я знаком приказал молчать и стал приглядываться, что там происходит.

Священный обряд продирался из всеобщего страха и хаоса: жрецы и жрицы в мирском платье, с какой-нибудь тряпкой, обозначавшей их священное облачение; лампы из простой глины на драгоценных подставках, резная курильница в руках чумазого мальчишки, брошенные вазы бесценной работы, - из трещин течет, вокруг лужи, - а рядом священные масла в кухонных горшках... Белый трон Миносов с грифонами по бокам был пуст; чумазая толпа смотрела в другую сторону, на врытый в землю дворик. Вокруг него стояли бледные от страха прорицатели; их златотканые хитоны были измазаны и изорваны, и выглядели они - словно паяцы, что нарядились в обноски богачей, купленные у лакеев. Их заклинания дрожали, словно мольбы нищих; и всё помещение было заполнено противным гнусавым гулом, который смешивался с кашлем, когда поднятый ветром пепел попадал им в горло...

Внизу в том дворике стоял человек, обнаженный до шеи, грузный, толстоногий, заросший черной шерстью на груди, в паху и на ногах, - стоял, расставив ноги, перед священной Лабрис. Торс его блестел от елея - дрожащие старики, мужчина и женщина, мазали его наполовину парализованными руками... От шеи книзу он был человек, грубый и мерзкий; кверху - зверь, благородный и прекрасный: спокойная и величественная, с длинными рогами, с кудрявым лбом, блестящая бычья маска Дедала смотрела на всю эту суматоху серьезными хрустальными глазами.