Тезей (другой вариант перевода) - Мэри Рено

Я бросился к ним, едва выбирая дорогу сквозь обломки и всеобщую свалку. Иные из них стояли на коленях и били себя в грудь, иные вопили, раскачиваясь, закрыв лицо или воздев руки, призывали своих родных... Но среди них одна стояла молча, оглядываясь вокруг безумными яркими глазами, это была она. Это была моя - и она искала меня взглядом; она знала, что я должен прийти за ней, знала наперекор здравому смыслу, наперекор всему.

Я подхватил ее на руки. Она обхватила меня, уткнулась лицом мне в шею, и сердце ее стучало мне в грудь сквозь судорожное дыхание... Я побежал с ней прочь с площади - через вопящих распростертых людей, через шипящие факелы, по растоптанным цветам... Обо что-то спотыкался, на чем-то скользил, потом в парке нас рвали шипы розовых кустов... Но вот мы очутились на мягкой лужайке, заросшей яркими весенними цветами, - я спустил ее на траву.

У меня и в мыслях ничего такого не было, - я хотел только спасти ее, но когда всемогущие боги нисходят на землю, то люди - как соломинка в потоке. И мы узнали в тот раз, что это значит, когда говорят, что Сотрясатель Земли - муж Великой Матери. Какой-то миг мы просто лежали рядом, потрясенные, изумленные, не могли наглядеться, не могли отдышаться... Какой-то миг. А потом - потом бросились друг на друга, как леопарды, что паруются по весне.

Эта страсть, вдохновленная богом, была целебной. Гнев Посейдона прошел по земле, словно заступ садовника, возбудив ее, освежив; и теперь, влажная и ароматная, она превратилась в сладостное ложе; и мы лежали на этой земле и впитывали силы из груди Великой Матери. Наверно, не очень долго лежали, хоть точно я не знал. Потом с трудом поднялись на ноги... Она посмотрела на меня ошеломленно, глаза налились слезами:

- Отец!

- Он умер, - сказал я. - Умер легкой быстрой смертью. - Она была настолько оглушена, что даже не спросила, откуда я это знаю. - Сейчас некогда оплакивать его, ласточка, тебе придется это отложить. Меня ждет мой народ - пойдем!

Мы отряхнули с себя землю, и я повел ее за руку. Когда выходили из парка, едва не споткнулись об пару, лежавшую так же, как только что мы; они нас не заметили. А выйдя из-под деревьев - увидели Лабиринт; увидели, что сотворил с ним бог.

Там, где высились друг над другом ярусы крыш, - возносили к небу гордые рога, - теперь там на фоне неба чернела изломанная линия, словно нагромождение скал в горах. Колоннады были обрушены полностью; окна, что совсем недавно сияли мягким светом ламп, теперь чернели пустыми глазницами или мерцали мрачным отблеском одичавшего огня... Сквозь разбитые портики, сквозь арки рухнувших балконов видно было, как растекается по полам горящее масло из опрокинутых ламп, как огонь взлетает ввысь по занавесям и портьерам, гложет дерево кроватей, стульев, обвалившихся стропил... Сильный ветер раздувал пламя, и уже слышен был рев того пожара, который будет не потушить.

Мимо нас с воплями пробежали несколько женщин; одна из них несла на руках маленькую Федру. Ариадна окликнула, но они не заметили нас и умчались... А я торопился туда, где оставил своих плясунов.

Они все были на месте; некоторые еще продолжали молиться богу, как я сказал им. Увидели нас - кинулись навстречу... В роще стало уже светло от пожара, и я видел, как из цветущих зарослей, пошатываясь, выходят те, кого поразила страстью Мать Богов... Люди передавали друг другу, что я здесь, подбегали ко мне, хватались за меня; Аминтор даже обнял - в тот момент всё это было естественно. Во время землетрясения никто не пострадал, разве что несколько ссадин было у тех, кого толчки сбили с ног. Все собрались вокруг, и я сказал:

- Бог услышал наши молитвы. Сейчас мы двинемся в Амнис, захватим там корабль и - как только стихнет буря - уйдем на нем прочь отсюда. Но прежде поглядите все сюда! С нами Владычица, дочь Миноса, гнев Посейдона не затронул ее. Она будет моей женой, и вы должны помочь мне заботиться о ней. Посмотрите на нее хорошенько и запомните ее. Вот она!

Я вскинул ее себе на плечо - в Бычьем Дворе этому не мудрено было научиться... Мне хотелось быть уверенным, что они будут знать ее в лицо. Чтобы она не потерялась где-нибудь в суматохе, чтобы кто-нибудь не изнасиловал ее - ведь время наступило дикое... И вот я держал ее над головой, как держат знамя перед войском, - чтоб смотрели и запоминали.

Раздались приветственные клики - и я изумился сперва, что небольшая горстка людей может поднять такой шум. А потом разглядел: сколь хватало глаз в поднимающемся зареве пожаров, лужайки и дорожки парка вокруг нас были черны от критян. Они толпами карабкались вверх по склонам с открытой равнины, на которой спасались от гнева Посейдона. Слуги в Бычьем Дворе слышали мое предупреждение и разбежались, чтобы предупредить своих друзей. По всему Дворцу критяне передавали друг другу эту весть - и они бросали свои лампы, горшки, метелки, кувшины и подносы... Бросали и бежали из Дворца. Они относились к богам не так легкомысленно, как придворные в Лабиринте.

Они бежали - и остались живы. И теперь перед ними лежал в руинах тот гордый дом Миносов, где на их долю приходился лишь тяжкий труд и презрение господ; они видели сорванные двери, разбитые сундуки и шкафы, из которых выплескивались драгоценные ткани, опрокинутые кувшины и блюда с пиршественных столов, драгоценные кубки и ритоны, что они лишь наполняли и разносили - и всегда для других... И вот они подкрадывались поближе, собираясь стать наследниками Лабиринта; и как раз в тот момент, как подошли они к верхней террасе, я поднял перед ними Богиню-на-Земле.

Она для них олицетворяла всё то добро, что сделал им царь Минос, отвечая на их жалобы; все те добрые предсказания, что окрашивали их тяжкую участь таинством надежды, - маленькая критская богиня, которой стыдилась ее высокая светловолосая мать. Она принадлежала им, была их долей в сокровищнице Лабиринта; она была душой и сердцем их древней религии, воплощала в себе Великую Мать, которая прижимает людей к своей груди и утешает их, как утешают женщины побитых детей, когда у мужа пройдет припадок гнева... Она была Трижды Святая, Чистейшая, Хранительница Танца... Глядя на нее, они вспоминали и святотатство, совершенное перед нею на арене, - то святотатство, что разбудило Земного Быка, - и толпа вокруг ревела, будто море. Они видели, кто держит ее, и вспоминали всё, что было: кольцо в гавани, предупреждение, спасшее их от смерти... И вот некоторые затянули свадебную песню - с гиканьем, с пляской, - но большинство потрясало кулаками в сторону Лабиринта, над головами мелькали палки и ножи; толпа напирала вперед, увлекая нас за собой, и чей-то голос прокричал: "Смерть Минотавру!", и тысячным эхом отдалось: "Смерть!..".

Аминтор и Теламон встали рядом со мной, по бокам, скрестили руки у меня на спине, - теперь мы втроем несли Владычицу. Опустить ее на землю было опасно: слишком страшная была давка вокруг... Вспомнив рухнувшие трибуны вокруг площади танца, я подумал, что Астерион уже мертв, - десять к одному, что мертв! - и был зол из-за этой задержки, пытался найти способ убраться оттуда и увести своих людей... Но как огонь из ламп растекался по полам Дворца - так перекинулось пламя с критян на бычьих плясунов вокруг меня. Нежданно-негаданно и я ощутил это: почувствовал, что искра этого пламени попала и в мою душу - и разгорелась яростью.

Мы вспомнили дома свои, родителей наших, рыдавших, когда уводили нас... Иные из нас любили, иные были помолвлены, у кого было любимое ремесло, у кого земля, кто мечтал о подвигах и славе... От всего этого оторвали нас, оторвали от родных мест, родных людей и обычаев - чтобы мы умирали здесь на потеху раскрашенного Лабиринта. Мы вспоминали высокомерных послов, приезжавших за данью и оскорблявших наш народ... А те из нас, что стали уже плясунами до мозга костей, - те прежде всего вспоминали, как торговал Астерион нашей доблестью и кровью. Боги недорого стоили в Доме Секиры, но мы пришли из таких мест, где к ним относились с почтением; хоть мы были рабами, но мы были горды... Телята Посейдона не мирились с тем, чтобы кто-либо из смертных считал их своим собственным скотом.

Над криками толпы критян взвился резкий боевой клич амазонок... Рядом со мной, возле самого уха, Аминтор и Менестий вопили, как когда-то на Истме, как при штурме Суния: "Арес-Эниалий! Хе-йа-йа-Эниалий! Хе-йа-Тезей! Тезей!..". И я тоже запрокинул голову и бросил ввысь свой боевой клич.

Мы двигались теперь быстрее. "Как я нырял тогда в гавани, ползал в грязи, рылся в корабельном мусоре, искал то проклятое кольцо!.. Я оскорбил его как воин, а он - он купил меня, словно лошадь!.. И показывал на пирах своим гостям, будто дрессированную собаку, петь заставил... Нет, пусть только попробует умереть до моего прихода!.. Погоди, Минотавр, погоди... Дождись того паренька с материка в кожаных штанах, безумного плясуна, годного лишь на акробатические трюки и ни на что больше!.. Арес-Воитель, Отец Посейдон, сохраните его для меня!" - так думал я на бегу.