Дорога дней - Хажак Месропович Гюльназарян

ребенок хорошо себя чувствует среди этих чертенят. Ну, а у нас, сам знаешь, дочки нет… И ей хорошо будет, и нам в радость… Что скажешь, Рач-джан?

Маленького роста был Амаз, но как вдруг вырос в моих глазах он, отец девятерых детей, собиравшийся удочерить десятого!

В РЯДАХ

Маленький билет в клеенчатой обложке.

Когда тебе протягивают этот билет и рядом с портретом Ленина ты видишь красиво выведенную черной тушью свою фамилию, сердце переполняется невыразимым чувством.

Юноша, вручивший этот билет, наверно, хорошо понимает тебя. Он мягко улыбается:

— Ну, поздравляю, будь достоин…

Ты что-то невнятно отвечаешь, берешь билет и выскакиваешь на улицу. Хочется кричать, сообщить всем, что ты теперь комсомолец, член Ленинского комсомола.

Нащупываешь в кармане билет, сердце поет от счастья, и ты спешишь домой — поделиться своей радостью с близкими…

Мать сидит под тутовым деревом, перебирает рис.

После смерти Зарик она почти перестала улыбаться, а Мариам-баджи, Эрикназ и другие женщины стараются не оставлять ее одну.

Я подошел. Она подняла голову:

— Пришел, сынок?

— Да, мама.

Я вынул из кармана комсомольский билет и протянул ей.

Глаза матери увлажнились, а Мариам-баджи медленно прочла:

— «Рач Месропович Данелян».

Мариам-баджи и мать, конечно, не могли понять моего счастья. Мать просто радовалась за меня, а Мариам-баджи, не зная, что сказать, проговорила!

— Да хранит тебя господь! Хороший, очень красивый…

Всем, кроме Грануш, я показал свой билет.

Отец обрадовался не меньше меня. Он сказал:

— Сходи к крестному, покажи ему (речь шла о Газаре), пусть порадуется.

Потом я пошел к Папаянам.

Учитель был очень взволнован.

— Рад за тебя. Хорошие времена наступили, завидую тебе, Рач…

Я сел за рояль. Голова слегка кружится. Какая-то еще незнакомая мелодия поет в моей душе. Кто-то зовет меня издалека. Какой-то маленький мальчик, кряхтя, тащит огромный барабан. Горны весело трубят. Вначале мы все шагаем в строю, в красных галстуках. Потом постепенно галстуки исчезают и, соединившись, превращаются в огромное знамя, с которого улыбается Ленин… Четко чеканит шаг наш отряд… С балкона нового дома, что напротив, смотрит Газар и говорит тоном знатока: «Маладэц, Рач, здорово!..»

Я убежал.

Егинэ засмеялась мне вслед:

— Сумасшедший!..

…В комнате на полу был разостлан ковер.

На ковре шесть малышей стояли на головах.

Рыженькая веснушчатая девочка сидела на стуле и строго говорила тоном судьи:

— Шап делает лучше всех.

Кто-то из стоящих на голове засмеялся — я понял, что это Шап.

Ребята заметили меня.

— Вай, Рач, Рач! — весело закричала девочка, и новоиспеченные акробаты тут же вскочили на ноги…

Они облепили меня, как мухи. Я еле добрался до тахты. Один из младших Амазов повис на моей спине, другой — на шее, а на руках у меня была Нунуш…

— Смотрите, что я вам принес, — сказал я, извлекая из кармана конфеты.

Каждый взял свою долю. По предложению Шапа конфеты для остальных ребят я отдал Нунуш.

— А то мы их съедим, — объяснил Шап.

Наконец пришли Сагануш и Амаз.

— Вот молодчина, что зашел! — обрадовался Амаз.

Он и раньше любил меня, но, после того как появилась Нунуш, или, как он называл ее, Назан, Амаз еще сильнее привязался ко мне.

— Эти девять ребят мне богом дарованы, а этот ангелочек — тобой, — говорил он с повлажневшими глазами.

Амаз и Сагануш, узнав о моей радости, решили непременно отпраздновать ее.

…Тихая и ясная ночь. На Канакерской дороге, как солдаты, выстроились столбы в сияющих касках. Сквозь темную листву деревьев подмигивают тысячи огоньков, блестят, как глаза Нунуш и Шушик…

Где-то вдали виден озаренный лучами прожекторов Кантар. Тысячи Торгомов сейчас работают там.

На месте Кантара вскоре будет разбит детский парк…

С нетерпением дожидаются этого самые маленькие граждане города — Нунуши и Шапы.

И я мечтаю. Мечтаю о грядущих днях, о дорогах, которыми мне еще предстоит пройти.

ЭПИЛОГ

Я

Птенчик вырос. Он свил себе гнездо, и у него самого уже есть маленькие птенцы; каждый раз, возвращаясь с поля домой, он приносит им в клюве зернышки.

Он уже много летал, много видел…

Видел осенние дожди, зимнюю стужу, весенние цветы и вот уже видит золотое солнце лета. Ему знакомы дальние сады, ущелья и горы, он хорошо знает этот мир. Птичке весело, у нее есть крылья, она может летать…

* * *

После окончания музыкальной школы-десятилетки я поехал в Москву продолжать учебу. Мне уже не понадобились сбережения отца. Этих денег хватило матери только на то, чтоб купить стол и шесть стульев.

Родители были довольны, что я еду учиться в Москву. Но в их глазах появилась какая-то забота и беспокойство.

— Скорей возвращайся, — говорил отец, — стары мы уже стали.

А мать добавляла:

— Скажи хоть той девушке, пусть наведывается к нам изредка.

Я смущенно обещал передать, в душе удивляясь тому, откуда они знают, что «та девушка», то есть Шушик, стала теперь для меня самым дорогим человеком на свете.