Эоловы арфы - Владимир Бушин

- Я вам уже сказал, - с нажимом проговорил Маркс, - что о Лассале лучше поговорить особо, мне тут многое неясно. Но так как вы не можете отказаться от принятой вами схемы и без нее, вероятно, не в силах закончить изложение своих мыслей, то я не стану больше возражать. И условно допустим, что все взоры обращены на меня. Что дальше?

- Господин Маркс! - по голосу Леви было ясно, что наконец-то он приступает к сути. - У вас скоро день рождения.

Неподдельное удивление и даже растерянность отразились на лице Маркса.

- Ну, не очень скоро, но, конечно, день рождения будет, - проговорил он.

- Я знаю: пятого мая. Но в данном случае это срок небольшой.

- Для чего - небольшой?

- Один момент, господин Маркс. Пятого мая ваш юбилей, вам исполнится сорок лет. И вот в день юбилея великого революционера...

- Извините, прежде всего какой же это юбилей - сорок лет? А кроме того, вы меня несколько старите.

- Неужели? - Леви растерялся и даже как-то сник.

- Уверяю вас - до сорока еще несколько лет. Я пока совсем молодой человек. А сорок - это страшно подумать!

- Ну, как бы то ни было, - довольно быстро пришел в себя Леви, - а пятого мая у вас день рождения.

- Не отрицаю. - Маркс все никак не мог понять, куда клонит гость.

- В этот знаменательный день мы, ваши единомышленники и почитатели, решили преподнести вам подарок...

- Бог мой! - Маркс сокрушенно развел руками. - Вот к чему городился весь огород! Не надо мне никакого подарка. И без этого мои враги кричат, что я эксплуататор, наживаюсь на рабочих... Но позвольте, - Маркс вдруг насторожился, - ведь о подарках вроде бы не принято предупреждать, а вы почему-то предупреждаете, и к тому же за несколько месяцев. Хотелось бы знать - почему?

- Видите ли, мы решили преподнести вам особенный и очень дорогой подарок...

- Особенные мне особенно не нужны, дорогие тем более. За всю мою жизнь самым дорогим подарком для меня были сорок долларов, которые в Америке один безвестный немецкий рабочий-эмигрант отдал моему товарищу на издание моей брошюры "Восемнадцатое брюмера". То был прекрасный подарок к тридцать четвертому дню моего рождения.

- Нет, господин Маркс, речь идет не о долларах, не о серебре или золоте... Мы преподнесем вам подарок, - голос Леви сделался пророчески-торжественным, - который только и может быть достойным великого революционера, бесстрашного борца, железного вождя пролетариата. Мы преподнесем вам восстание!

- Что?! - крикнул Маркс, вскочив, - он не поверил своим ушам.

- Мы положим пятого мая к вашим ногам, - продолжал декламировать Леви, - революционное восстание рабочих в Изерлоне, Золингене и других городах вашей родины - Рейнской провинции! Подготовка уже началась...

Маркс с трудом владел собой. Он подошел к окну, чтобы скрыть бешенство, полыхавшее в его глазах. Он лихорадочно думал. Как поступить? Легче всего, конечно, вытолкать гостя взашей, обозвав кретином. Но он уже не раз встречался с такими первобытными революционерами, с такими фанатиками, и ему хорошо известно, что они способны на все. Ведь Леви сказал, что подготовка уже началась. Речь идет не только о его, Маркса, репутации, а прежде всего о жизни многих рабочих, которых подобьют на восстание.

Кое-как совладав со своими чувствами, Маркс повернулся к гостю и довольно спокойно спросил:

- Сделать мне подарок - это единственная цель запланированного вами восстания?

- Может быть, оно послужит началом революции. А нет, мы будем рады и тому, если оно окажется лишь подарком ко дню вашего рождения - и ничем более.

- Господин Леви, - чеканя каждое слово, сказал Маркс, - у меня такое впечатление, что вы и ваши единомышленники не ведаете, что творите. Я уже не говорю о всей дикости и мерзости вашего плана приурочить восстание ко дню моего рождения - этим вы лишь дали бы моим врагам повод называть меня не только эксплуататором рабочих, доктором красного террора, но и Минотавром, требующим кровавых жертв. Дело еще и в том, что восстание в Германии сейчас бессмысленно.

- А разве не вы учили нас, - Леви простер к собеседнику свою короткопалую длань, - что оружие критики не может заменить критики оружием, что материальная сила должна быть опрокинута материальной же силой? Мы стремимся эти ваши смелые революционные мысли воплотить в действительность, и только. Все очень просто!

- Ах вот как вы изучали мои произведения... - Маркс безнадежно усмехнулся. - Господин Леви! Недостаточно, чтобы мысль стремилась к воплощению в действительность - действительность должна стремиться к мысли. В сорок восьмом году я сам покупал оружие для бельгийских рабочих, но сейчас в Германии нет революционной ситуации. Вы лишь зря прольете кровь и вызовете свирепые репрессии. Если нам удастся создать международную социалистическую рабочую организацию - а дело идет к этому, - то и она никогда не будет искусственно вызывать стачки или восстания.

Вплотную подойдя к Леви, Маркс спросил, помнит ли он о походе Гервега.

Да, Леви прекрасно помнит об этом.

А знает ли он о затее Кинкеля?

Готфрид Кинкель, тоже, как Гервег, поэт, долгие годы метался от одной крайности к другой. Не так давно он предпринял поездку в Америку с целью получения там займа в два миллиона долларов - "займа на организацию предстоящей республиканской революции в Германии", а также для сбора предварительного фонда в двадцать тысяч талеров.

Кинкель не только не стеснялся попрошайничать, но, попрошайничая, не стеснялся в Северных штатах выступать против рабства, а в Южных - за рабство. Самая же большая пошлость и глупость состояла, конечно, в том, что Кинкель точно определил, сколько стоит республиканская революция в Германии: ровно два миллиона долларов и двадцать тысяч талеров! Вот только бы достать деньги (около десяти тысяч талеров ему все-таки удалось выцыганить!) - остальное в этой ультрареволюционной затее "все просто"...

Леви знает и о предприятии Кинкеля.

- Гервега и Кинкеля, пожалуй, можно понять и в какой-то мере даже извинить, - старался быть рассудительным Маркс, - потому что оба они поэты, буйные головы, любители красивых безумств, что с них взять, но вы-то, господин Леви, юрист! У вас, казалось бы, должны преобладать трезвость, учет всех pro et contra.

- Что же нам остается - только сидеть и наблюдать? - словно для того, чтобы укор был особенно наглядным, Леви удрученно и растерянно опустил руки.

- Я действительно сижу - сижу все дни напролет в Британском музее, но это не значит, что я только жду революцию - я работаю на нее. Каждый должен найти свое место в этой работе. А поднимать восстание рабочих и вообще возбуждать население, не давая ему никаких твердых, продуманных оснований для деятельности, значит просто обманывать его. Это преступление. - Маркс гневно шагал по комнате и лишь изредка взглядывал на сидящего Леви. - Обращаться к рабочему без строго научной идеи и положительного учения равносильно пустой и бесчестной игре в проповедники, при которой, с одной стороны, полагается вдохновенный пророк, - он ткнул пальцем в сторону Леви, - а с другой - допускаются только ослы, слушающие его разинув рот, - и опять он ткнул пальцем в сторону Леви.

- Значит, - криво усмехнулся гость, - надо полагаться только на распространение научного революционного сознания?

- Вы напрасно усмехаетесь, - очень серьезно сказал Маркс, - сознание такая вещь, которую мир должен, - он произнес последнее слово с нажимом, должен приобрести себе, хочется этого или нет. А люди без положительной доктрины ничего не могут сделать, да ничего и не сделали до сих пор, кроме шума, вредных вспышек и гибели самого дела, за которое они боролись.

- Возможно, - непонятно о чем сказал Леви, - но в данном случае, господин Маркс, уже поздно рассуждать. Подготовка к восстанию развернулась...

- Ничего не поздно, пока восстание не началось. Вы завтра же поедете в Германию и передадите своим единомышленникам мою точку зрения - мое решительное требование прекратить всякую подготовку к подарочному восстанию? Ясно?

Леви помолчал, что-то взвешивая, потом негромко, упрямо ответил:

- И все-таки я думаю, что выступление уже вряд ли удастся предотвратить. Рабочие встретили с энтузиазмом мысль о восстании. И они твердо уверены, что вы, Энгельс и все ваши друзья немедленно поспешите к ним, так как мы, конечно, будем сильно нуждаться в политических и военных руководителях.

- Разумеется, если восстание вспыхнет, - Маркс потряс перед собой вытянутыми руками, как бы взвешивая тяжесть возможных событий, - мы сочтем своим долгом явиться к рейнским рабочим, но я сильно опасаюсь, что при ваших весьма упрощенных планах вас четырежды успеют уничтожить прежде даже, чем мы сможем покинуть Англию.

- Так что же нам делать?

- Что вам делать в Германии, я уже сказал, - не скрывая гнева и презрения, ответил Маркс. - А сейчас садитесь сюда и напишите мне обязательство, что вы прекратите всякую подготовку к восстанию, - властным жестом он указал, куда надо сесть.