ПереКРЕСТок одиночества 4 - Руслан Алексеевич Михайлов

столь же мокрые шапки. Поэтому первые мысли были направлены на самосохранение и заставили меня подняться, осмотреться, убедиться, что зал пуст, а затем двинуться ползком между шестерней обратно в теплый коридор. Ползущая следом Милена вопросов не задавала — понимала, что мне надо чуток отойти от пережитого….

**

— Вот как-то так — закончил я рассказ и чуть дрожащими руками подкурил уже вторую за полчаса сигарету.

Выдохнув струю дыма, я посмотрел на молчащего Митомира. Понимая, какие сейчас мысли обуревают этого привыкшего к спокойствию неплохого тихого человечка, я тихо сказал:

— Вы уж простите. Но… — дождавшись, когда он поднимет на меня мутноватый взгляд, я добавил — Но это было неизбежно. Не мы туда, так луковианцы бы полезли.

— Как черта в подполе не прячь — вздохнул старик — Ты не думай, Охотник. Я тебя ни в чем не виню. Вудро… он во всем виноват! Отыскал щелку… залез тихонько… осмотрелся… своим доложил… а затем и механизмы нам жизненные подпортил. Так что ты не подумай, чего, Охотник… ты не подумай…

— Да просто, вижу, что мысли недобрые тебя посетили — прямо сказал я.

— Недобрые — согласился Митомир и неожиданно показал мне пустые мозолистые ладони — Но мысли мои о Вудро были, а не о тебе. И не о тебе, красавица — он широко и чуть пьяно — но по-хорошему пьяно — улыбнулся ответившей тем же Милене — Вы уж простите, что сдержаться не смог. А знаете еще какая мысль меня старого трусливого дурака вот прямо сейчас посетила?

— Какая? — с искренним интересом спросила Милена.

— А вот какая: почему мне вот это все на голову обрушилось? Я ведь уже помру скоро. И преемника подыскал меня годков на пятнадцать моложе. У него мысли яснее, взгляд тверже, слово крепче, спина прямее, а духа больше… Вот он бы пусть и принимал решения непростые. А я… меня недавно спросили, где в этом году тыкву сажать будем… так я полмесяца ответ обдумывал… смекаешь к чему я?

— Ну…

— Не готов я вот к этакому… не готов!

— Да так всегда и бывает — вздохнул я — Как гром среди ясного неба. И никто не бывает готов. Так что… какого ответа ты от меня ждешь, старче?

Он будто только и ждал этого вопроса… наклонился, вперил в меня пронзительный напряженный взгляд…

— Поможете?

— С чем? — устало выдохнул я.

Встав, я отбросил докуренную сигарету и тут же потянулся за следующей. Подкурил, сделал пару быстрых тяг, задумчиво сжал кулак, пряча тлеющий дымный огонек сигареты в кулаке и повторил свой встречный вопрос:

— Помочь с чем?

— С этой… ситуацией…

— Ну да — кивнул я, разжимая пальцы до того, как их обожгло — Главный вопрос всех времен и народов, что так всегда и звучит «поможете с этой ситуацией?». Я отвечу просто и ясно — нет, не поможем скорей всего. Попытаться… попытаюсь. Сделаю что могу. Но даже сейчас я могу говорить только за себя.

— Я… — начала Милена, но я ее перебил:

— А она — не поможет! Почему? Потому что она талантливый инженер, от чьих навыков и упорства уже зависит жизнь куда более многочисленного по населению убежища! Только там реально внутреннее пространство забито до отказа! Много стариков — голодных, больных и неприкаянных… А вы… Пальмира… как по мне, так вы просто зажравшиеся негодяи с фальшивыми нимбами над седыми головами…

От лица отшатнувшегося Митомира отхлынула кровь, он ожег меня возмущенным взглядом, но я от своих слов не отказался и повторил, хотя Милена и попыталась меня остановить, сжав в пальцах мою ладонь. Я вырвал руку, поднялся, чиркнул спичкой о коробок, подпалил сигарету и еще горящей спичкой ткнул в сторону шагнувшего назад старика:

— Так и есть! Я не откажусь от своих слов! Вы… я пытался быть молчаливым и дипломатичным. Я пытался не лезть со своим уставом в чужой монастырь… Но я устал сдерживаться, а эта история с мертвыми, но все еще шагающими вопреки всякой логики людьми… она мне напомнила, что и я могу умереть в любой момент. И поэтому… поэтому просто глупо скрывать правду. Вы… вы живущие в тепле и сытости считанные негодяи, что свою трусость и жадность прячут за никому не нужными письменами, заодно притворяясь кем-то вроде не принимающими новый мир старообрядцами. Но вы не они! Нет в вас веры! — сделав, пожалуй, даже слишком глубокую затяжку, я повторил — Нет в вас никакой веры! Вы ни во что не верите кроме как в необходимость собственной сытости! И находили вас через рацию все по тому же принципу — выискивая таких же, кому плевать на остальной мелкий здешний мир голодных стариков! Тыква весом в сто килограмм! Тогда как едоков не наберется даже пару десятков! И да я понимаю, что можно заморозить и сберечь, благо вечная зима вокруг… но я не понимаю, как можно не поделиться с теми, кто даже крохотный кусочек сладкой тыквы воспринял бы как дар божий! Не понимаю! И все на этом! Любые твои слова будут просто… жалким оправданием…

Сделав несколько шумных вдохов и выдохов, я бросил окурок на пол, растер его подошвой сапога и, прихватив оружейный ранец, молча полез в темный лаз между шестерней, подсвечивая себе начавшим угасать фонариком. Я торопился — надо было успеть к обрыву до того, как угаснет порожденный рычагом свет. Надо было успеть до того, как весь зал погрузится в кромешную тьму, что с легкостью скроет возможных врагов. Да я помнил, что в груди любого из ледяных ходоков пульсирует негасимый синий электрический пульсар, но еще я не забывал себе напоминать каждый день о самом главном — этот мир уже не раз удивлял меня и вполне вероятно, что удивит еще не раз.

Поэтому — ползи вперед, Охотник! Ползи быстрее, чтобы успеть до того, как опустится тьма…

И чтобы успеть уйти до того, как там в коридоре начнет плакать несчастный пьяный старик со взваленной на него непосильной ношей…

Зря я открыл свой рот. Зря… надо было промолчать…

**

До дающего свет первого рычага добраться вовремя я не успел, опоздав буквально на пару минут. Но меня это не встревожило — в темноте я пробыл ровно те же пару минут, а до этого успел спуститься по жутко неудобной лестнице, предварительно осмотрев помещение и убедившись, что в нем нет никого и ничего опасного. Мимо лежащего у лестницы разорванного тела я прошел без задержек — еще успею.

Перезапустив систему, дождался, когда