Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов

После дипломатической капитуляции России Великобритания, пытавшаяся выступать в роли посредника между Веной и Белградом, посоветовала сербам смириться с требованиями Австро-Венгрии. Последняя настаивала на прекращении Сербией военных приготовлений, согласии с аннулированием 25-й статьи, роспуске националистических полувоенных формирований и обязательстве Белграда поддерживать с монархией Габсбургов «добрососедские отношения». 31 марта 1909 года нота, в которой сербское правительство согласилось со всем вышеперечисленным, была передана австро-венгерскому министерству иностранных дел. Боснийский кризис завершился. Эренталь мог торжествовать победу, однако победа эта была, несомненно, пирровой. Генрих фон Лютцов, в те годы – посол Австро-Венгрии в Италии, перечислял политические, моральные и материальные потери, понесенные его страной в результате боснийского кризиса: «54 миллиона крон наличными (в качестве компенсации туркам. – Я. Ш.), мобилизация, нанесшая тяжелый ущерб нашим финансам…всеобщее недоверие к нашей политике и яростная враждебность России». К этому стоит добавить внутриполитические осложнения: присоединение к Австро-Венгрии усилило националистические настроения боснийских сербов. Кроме того, император получил еще несколько миллионов славянских подданных, что вызвало, мягко говоря, настороженную реакцию австрийских немцев и венгров.

Плюсы тоже были, но куда менее крупные – в первую очередь укрепление союза с Германией, в котором более слабая Австро-Венгрия на какое-то время парадоксальным образом получила роль более активного партнера. Теперь уже Берлин шел за Веной, защищая ее интересы на Балканах и забыв о заветах Бисмарка, который когда-то не желал принести в жертву «восточному вопросу» ни одного померанского гренадера.

В последние шесть лет перед Первой мировой европейская политика представляла собой череду почти непрерывных кризисов. Соперничество между двумя военно-политическими блоками – Антантой и Тройственным союзом – становилось все более острым. При этом в руководстве великих держав как по одну, так и по другую сторону геополитической баррикады не было единства.

Практически в каждой европейской столице наблюдалось противостояние «ястребов» и «голубей», тех, кто считал, что лишь меч может разрешить противоречия между странами-конкурентами, и тех, кто предпочитал дипломатические методы – или по крайней мере желал отложить военный конфликт до лучших времен. В Вене после боснийского кризиса одним из лидеров умеренных неожиданно стал Эренталь. При всей своей склонности к силовой политике министр иностранных дел был реалистом и понимал, что большая война, особенно с Россией, могла бы стать для дунайской монархии последней. Тем самым Эренталь нажил себе врага в лице Конрада фон Гетцендорфа, который по-прежнему рвался в бой, если не с Россией, то по крайней мере с Сербией или Италией. Францу Иосифу, не желавшему внешнеполитических обострений, пришлось осадить ретивого начальника генштаба, напомнив ему, что политика мира, которую проводит Эренталь, – это его, императора, политика.

В 1911 году Германия вернула себе положение лидера Тройственного союза, вступив в конфликт с Францией из-за политического и военного влияния в Марокко. Не вдаваясь в подробности этого кризиса, отметим лишь, что некоторое время военные трубы и барабаны звучали довольно громко как в Берлине, так и в Париже. Но, с одной стороны, программа перевооружения германских вооруженных сил еще не была завершена, а с другой – Россия, главная союзница Франции, по-прежнему давала понять, что воевать не готова. Оба этих фактора привели к тому, что воинственный пыл немцев и французов понемногу иссяк. Австро-Венгрии в ходе марокканского кризиса пришлось выступить в роли лояльного, но не слишком влиятельного союзника Германии, поддержав претензии последней. Независимость внешней политики, продемонстрированная Веной в 1908–1909 годах, была вновь утрачена. К тому же события в Марокко показали, что рассчитывать на Италию как на надежного союзника Центральные державы более не могут: Рим не выразил Берлину однозначной поддержки и стал откровенно заигрывать с Антантой. Поведение Италии было на руку Гетцендорфу и другим австрийским «ястребам», которые давно доказывали, что от итальянцев нельзя ожидать ничего, кроме предательства, и призывали к превентивной войне с ними.

В 1912 году (в начале этого года граф Эренталь умер от скоротечной лейкемии) на первый план вновь вышли балканские проблемы. Оказалось, что далеко не все в этом взрывоопасном регионе зависит от веши (воли?) великих держав. Небольшие балканские государства взялись продемонстрировать миру, что способны самостоятельно защищать свои интересы. Османская империя, «больной человек Европы», агонизировала: соседи отрывали от нее одну провинцию за другой. Вначале Италия атаковала турок в Ливии (Триполитании) и на Адриатике. Затем, летом 1912 года, Болгария, Греция, Сербия и Черногория создали направленный против Турции Балканский союз. Эта коалиция сколочена стараниями России, однако в результате последующих событий в Петербурге были ничуть не меньше, чем в Вене, удивлены и обеспокоены прытью «православных братьев».

8 октября 1912 года черногорская армия начала наступление на турок в Албании, день спустя к ней присоединились союзники. В ходе этой войны, вошедшей в историю как Первая балканская, войска султана потерпели поражение, болгары вышли к предместьям Константинополя, греки заняли Салоники и значительную часть Македонии, сербы и черногорцы – Албанию и Косово. В июне 1913 года турецкое правительство было вынуждено подписать мир на условиях, продиктованных победителями, согласившись с утратой практически всех территорий, которые оставались у султана на Балканском полуострове. Историческая эпоха, связанная с многовековым господством Османской империи на юго-востоке Европы, завершилась. Но последнюю точку в этой эпопее поставили не Габсбурги, начавшие при Леопольде I вытеснять турок обратно в Азию, а балканские государства.

Едва заключив мир с Турцией, победители переругались между собой. Болгария, внесшая наибольший вклад в общую победу, претендовала на львиную долю добычи, стремясь вытеснить Грецию и Сербию из Македонии. В ночь на 30 июня 1913 года болгары атаковали недавних союзников. Последние оказали ожесточенное сопротивление и, кроме того, быстро нашли общий язык как с побежденной Турцией, так и с Румынией, которая решила отобрать у Болгарии Добруджу. Царь Фердинанд переоценил свои силы: его армия была остановлена и начала отступать. Полный разгром Болгарии, однако, не входил в планы великих держав, и при их посредничестве враждующие стороны подписали Бухарестский мир. В результате Второй балканской войны Болгария утратила большую часть того, что приобрела после Первой балканской. Зато территория Сербии увеличилась почти вдвое, Греции – на две трети, Турция же вернула себе Адрианополь (Эдирне) с окрестностями, слегка подсластив пилюлю недавнего поражения. Бухарестский мир выглядел настолько непрочным, что Франц Иосиф вскоре после его подписания сказал своему послу в Румынии Оттокару фон Чернину: «Этот мир удержать нельзя… Мы идем навстречу новой войне. Дай Бог, чтобы она ограничилась Балканами».

Раскол между балканскими государствами был отчасти на руку Австро-Венгрии, поскольку исключал возможность такого развития событий, при котором, как писал Конрад фон Гетцендорф, «победоносные балканские страны разделят завоеванные территории между собой и заключат союз, который приобретет значительный вес».

Однако другим, гораздо более существенным результатом балканских войн для дунайской монархии стало новое обострение отношений с Сербией. Поддержав идею создания независимого албанского государства (которое она заранее рассматривала как свой протекторат), Австро-Венгрия в конце 1912 года вновь оказалась на грани войны с сербами, которые совместно с черногорцами заняли большую часть Албании. 24 ноября министр иностранных дел Леопольд фон Берхтольд официально заявил, что Австро-Венгрия не позволит Сербии получить выход к Адриатическому морю, поскольку это ущемляет государственные интересы монархии. Напряжение нарастало: начались угрожающие передвижения русских войск у венгерской границы, на что Франц Иосиф ответил приказом о переброске дополнительных воинских подразделений в северо-восточные районы страны.

Тогда европейской войны снова удалось избежать. Россия, в отличие от боснийского кризиса, на сей раз занимала более воинственную позицию – в Петербурге тоже имелись «ястребы», внушавшие Николаю II, что пришла пора всей мощью Российской империи поддержать сербов. Однако Франция и особенно Великобритания не хотели ввязываться в общеевропейскую войну из-за конфликта, который казался им частным делом Австро-Венгрии и Сербии. В свою очередь Вильгельму II тоже изменила его воинственность, и 9 ноября 1912 года он заявил своим дипломатам, что «мы не собираемся из-за Албании выступать в поход на Париж и Москву». Сотрудничество Берлина и Лондона, равно заинтересованных в тот момент в сохранении мира, отдалило войну на полтора года. Хотя Австро-Венгрии удалось добиться того, что сербы и черногорцы покинули Албанию, которая обрела формальную независимость, в целом императорская дипломатия не могла похвастаться успехами. Во-первых, в результате Второй балканской войны заметно укрепилась Сербия, которая обрела-таки черты пресловутого «балканского Пьемонта». Во-вторых, австро-сербские отношения после албанского кризиса оказались испорчены еще сильнее, чем после боснийского. В-третьих, столкновение Румынии и Болгарии в ходе второй балканской войны разрушило многие дипломатические комбинации австрийцев, связанные с этими странами. В-четвертых, дороги Австро-Венгрии и Италии, формально остававшихся союзниками, расходились все дальше. «Альянс с нами был для каждого итальянца вынужденным, заключенным в момент изоляции и напряженности в отношениях с Францией, – писал австрийский дипломат Генрих фон Лютцов. – Лишь незначительное, политически опытное меньшинство [итальянцев] понимало выгоды этого союза и положения великой державы, которым [благодаря нему] пользовалась Италия… В сердце каждого итальянца, который интересовался политикой, жила… тихая надежда на то, что Трентино… рано или поздно достанется Италии».