Петроград-Брест - Иван Шамякин

— Это тоже комплимент.

Ленин не принял шутки, сказал серьезно:

— Может случиться… наверняка случится, что в ближайшие дни нам придется послать на фронт рабочие отряды… тысячи большевиков…

В кабинет вошел Сталин. Был он во френче, в тяжелых с виду сапогах, которые, однако, никогда не стучали, даже на каменной лестнице, и не скрипели. В левой, руке Сталин держал потушенную перед тем, как зайти к Ленину, трубку.

Ленин шагнул навстречу наркому, пожал руку. Приветствовал шуткой:

— Товарищ Коба, есть у грузин пословица: на ловца и зверь бежит?

— У грузин, товарищ Ленин, все есть.

— Не будьте националистом, — пошутил Владимир Ильич.

— Нет, я интернационалист.

— Это архиважно, чтобы нарком по делам национальностей был убежденным интернационалистом, — сказал Ленин, обращаясь к Бонч-Бруевичу, который, поздоровавшись со Сталиным, стоял в задумчивости, ожидал новых указаний. Ленин, заметив, что Владимир Дмитриевич не проявляет обычно свойственного ему остроумия, понял, как сильно человек устал; самого же Владимира Ильича радовало, что он вдруг вышел из такого же тяжелого состояния, зарядился снова энергией.

Приблизившись к Бонч-Бруевичу, Ленин сказал с заговорщицкой таинственностью:

— Знаете, что я вам, батенька, посоветую? Найдите тихий уголок и поспите часок. А потом с утроенной энергией возьмитесь за погромщиков.

Бонч-Бруевич вышел.

Ленин вернулся в рабочее кресло, пододвинул к себе лист бумаги с грифом: «Председатель Совета Народных Комиссаров».

— Иосиф Виссарионович, последнюю неделю мы с вами занимались Грузией в связи с оккупацией турками Батума и Карса. Сегодня нам предстоит заняться Эстляндией. Срочная телеграмма в Ревель. Запросить о последних данных военной разведки. Посоветовать эстонским товарищам: твердо установить и усилить охрану западной границы республики. Нападение на Советскую Эстонию, которая не находится в состоянии войны с Германией, станет актом неприкрытого империалистического разбоя. Наконец дело с арестованными за заговор и измену баронами. Держать под строгой охраной… вывезти на восток… в надежную тюрьму. За эстонскими баронами стоят немецкие бароны, им нужно будет вызволять своих. Нечистое дело — держать заложников. Но когда имеешь дело с разбойниками, не грех использовать любые средства. И самое важное… Ревельскому Совету… не телеграммой, с курьером. Специальное распоряжение Совнаркома: принять самые энергичные меры к неотложной и полной эвакуации завода Северо-Западного общества в Новороссийск. Крупнейший завод, выпускающий пушки и пулеметы, ни в коем случае не должен оказаться у немцев. Вы согласны?

— Нельзя не согласиться, товарищ Ленин.

— Подготовьте, пожалуйста, телеграмму и распоряжение ревельский товарищам.

Перехват царскосельской радиостанцией обращения Леопольда Баварского к солдатам Восточного фронта и немецкому народу, как и надлежало, сначала был переслан в Наркомат иностранных дел.

Троцкому его принесли без задержки. Но нарком не поспешил проинформировать Председателя Совнаркома. Для него более важной оказалась беседа с посетителем, потому что посетителем этим был специальный представитель Англии Локкарт.

Неофициальные контакты Робинса с Советским правительством встревожили Ллойд Джорджа и Керзона. Англичане, при Бьюкенене занимавшие самую консервативную позицию в отношении большевистского правительства — никакого признания, никаких отношений! — вдруг испугались, что хитрые американцы обскачут их, получат в России выгоды и потеснят британского льва, давно уже, еще до американцев, запустившего свою лапу в русский хлеб, лес, руду.

«Владычица морей» имела богатейший опыт шпионажа и заговоров против правительств азиатских, латиноамериканских стран, если те делали попытки освободиться от колониальной зависимости. Так почему бы не использовать эти методы против России?

В Лондоне начали искать человека, который сочетал бы в себе качества хитрого дипломата и ловкого шпиона. Нашли Локкарта, бывшего вице-консула в Москве, молодого, решительного, проворного; он почти в совершенстве владел русским языком, имел многочисленные связи с теми, кого революция смела с должностей, лишила богатства.

Локкарта перед поездкой принял не только министр иностранных дел, но и военный министр и даже сам премьер.

Локкарт записал, что сказал ему Ллойд Джордж; эта часть мемуаров известного организатора антисоветских заговоров не вызывает сомнений:

«Вы поедете в Россию как специальный представитель, — сказал премьер‑министр. — Я хочу, чтобы вы нашли человека, имя которого Робинс… Установите, какие у него отношения с Советским правительством. Изучите это все старательно и внимательно. Если вы найдете его действия разумными, сделайте для Англии то же, чего он пытается добиться для Америки».

Локкарт приехал в конце января.

Пробовал попасть к Ленину.

Ленин не принял его.

Троцкий в это время был в Бресте. Вернувшись в Петроград, за одну неделю второй раз принимал Локкарта.

Англичанин нравился Троцкому больше, чем Робинс. У полковника прорывалось явное восхищение Лениным. Этого Лев Давидович вынести не мог, он больше любил, когда восхищались им самим, хотя был не прочь кокетливо поиграть в самокритичность.

Локкарт, несмотря на молодость, производил впечатление своей практичностью, деловитостью, открытостью высказываний, а более всего — знанием России. Например, о Севере — Мурманске, Архангельске, богатствах этого края — он знал больше Троцкого. О силах немцев в Ледовитом океане, о блокаде Баренцева побережья, о планах немецкого генерального штаба относительно Арктики говорил с осведомленностью профессионального военного. Об английских планах, естественно, молчал.

Троцкий вел переговоры о той помощи, которую Советская Россия могла бы получить от Англии, если возобновится война с Германией.

Человек, доказывавший в высшем органе своей партии, что немцы не способны наступать, английскому представителю сказал иное. Оправдал свое двурушничество необходимостью дипломатии. В действительности же и здесь играл на мировую известность. А для «внутреннего пользования» — на свою объективность. Пусть Ленин знает, что с «левыми» у него принципиальные разногласия, он не такой болван, как Бухарин, чтобы отказываться от всяких контактов с империалистами.

Во время первой встречи Троцкий довольно резко высказал обиду за интернирование его англичанами в Канаде, в Галифаксе, когда он с семьей возвращался из Нью-Йорка.

Локкарт сразу сообразил, что напуганная революцией английская контрразведка перестаралась. Он тут же сообщил об обиде Троцкого Керзону.

Эта, вторая, беседа началась с того, что Локкарт от имени министерства иностранных дел Великобритании попросил извинения: мол, задержали его военные власти доминиона, а военные всегда плохие дипломаты.

Извинение пощекотало самолюбие Троцкого.

«Вот так с ними нужно разговаривать, так утверждать свое имя в мире», — подумал он.

Беседа приобрела иную тональность — стала более доверительной.

Англичанам Троцкий уступал не меньше русских богатств, чем американцам, но делал это более открыто, снова-таки с расчетом на Ленина — пусть знает, что он, Троцкий, тоже заботится об обороне республики.

Перехват немецкого радио принесли при Локкарте.

Любой министр иностранных дел немедленно ударил бы в колокола: война!

Троцкий этого не сделал. Залкинда, принесшего телеграмму, очень удивило спокойствие наркома.

Троцкого не смутило, что обращение Леопольда Баварского явно свидетельствовало о возобновлении войны, а это опровергало его, Троцкого, утверждение о невозможности немецкого наступления. Он великолепно умел любое свое высказывание, любую мысль повернуть в выгодную для себя в данный момент сторону.

Чтобы поддержать «левых» против Ленина, он не призывал к революционной войне, нет, он просто настойчиво высказывал веру в революцию в Германии. Кто возразит против этого?

В действительности Троцкий лучше, чем кто-либо другой, знал, что наступать Гофман может: в Бресте воинственные настроения пруссака он чувствовал и видел дисциплину его солдат. Но Троцкий не был бы Троцким, если бы пренебрег возможностью создать для партии и Ленина трудную ситуацию, самую трудную из всех складывавшихся в революции раньше. Это, пожалуй, более серьезно, чем каменевско-зиновьевское штрейкбрехерство накануне восстания или союз их с меньшевиками и эсерами через неделю после взятия большевиками власти.

Троцкий спокойно окончил разговор с уполномоченным Ллойд Джорджа. На прощание преподнес Локкарту подарок: прочитал ему немецкое обращение, переведя текст не на русский — на английский язык, хотя до этого говорили по‑русски. Заметив, что Локкарт не скрывает своего удовлетворения, сказал: