Петроград-Брест - Иван Шамякин

Полковник сказал отчетливо, громко:

— Сукин ты сын! Тевтонский пес! Ты не дворянин. Ты вонючий клоп! Веками вы ели хлеб, политый потом славян, сосали кровь из нашего народа и служили врагам России. Я плюю в твою шпионскую морду! Женщин пожалей, палач!

У барона задрожали губы. Не разжимая их, он прошипел:

— За ваши заслуги перед русским народом я дарю вам, полковник, смерть от немецкой пули… не от газа, — и начал медленно вытаскивать из кобуры револьвер.

Монах попытался остановить брата. Тот грубо оттолкнул его.

Стася бросилась, чтобы загородить Пастушенко собой, но майор ударил ее револьвером по лицу. Она упала.

Барон выстрелил дважды с холодностью профессионального палача, только брезгливо скривив лицо, — выстрелил старому человеку в грудь, в живот.

Пастушенко, закрыв ладонью сердце, отступил шага на два, прислонился спиной к кирпичному столбу и начал медленно оседать на землю.

Заголосили женщины.

Богунович, рванувшись к убийце, от боли потерял сознание.

Зейфель ткнул его в бок носком сапога, бросил лейтенанту:

— Этого, когда очнется, будем судить как шпиона.

Потом так же цинично-брезгливо показал сапогом на Стасю:

— А эту — солдатам на забаву.

В предсмертной тишине застучали молотки — солдаты забивали окна конюшни.

Часть третья:

Спасение

Глава первая

Ультиматум

1

День начался трудно и тревожно, хотя ничто не нарушало ритма работы в Совнаркоме. К тому времени Смольный жил уже довольно упорядоченной жизнью. Каждый знал свое место: не было митингов, гула голосов, топота многих сотен сапог — всего того, чем наполнялись коридоры и классные комнаты бывшего Смольного института в первые два месяца Советской власти. Но — странно! — тишина не помогала сосредоточиться.

Ленин еще утром весело сказал Горбунову, что при шуме революции ему работается легче. Но хорошо понимал, что причина не в этом. Тяжелая голова и тревожное чувство остались от бессонной ночи. Он лег в четыре часа, такое случалось нередко, но раньше он умел заставить себя уснуть и несколько часов поспать, чтобы проснуться бодрым, готовым работать с обычной энергией.

Прошлой ночью ему, пожалуй, так и не удалось уснуть, задремал разве что на какой-нибудь час, но и в дремоте возбужденный мозг продолжал работу.

Итоги вчерашнего заседания ЦК в общем-то удовлетворили его. «Левые» вынуждены были отступить: ни один не проголосовал за революционную войну. Нервничал Троцкий — рушилась его позиция. Но победа в политической полемике — это не все теперь, после революции. Победа делом — вот что нужно. А до такой победы далеко: большинство в один голос за формулировку: «заключаем мир, если будем иметь как факт немецкое наступление». Как факт… Странно и грустно слышать, когда люди, стремящиеся решать судьбы русской и мировой революций, рассуждают, как дети: некоторые верят, что заявление Гофмана — блеф, провокация, другие считают, что можно сложа руки ожидать наступления, более того, ожидать, какое впечатление оно произведет в самой Германии. Это не теоретическая путаница. Это уже практическое преступление, когда ради доказательства своих ошибочных теорий люди готовы пожертвовать революцией, Советской властью.

Немецкое наступление начнется сегодня в полдень — Ленин не сомневался в этом ни на минуту. Своей богатой фантазией, интуицией стратега и тактика Владимир Ильич представил, как оно развернется. Новые, вооруженные до зубов дивизии обрушатся на русскую армию, обессиленную, голодную, на две трети демобилизованную. Бои. Жертвы. Кровь. Снова кровь…

Он думал об исстрадавшихся солдатах, которых по всей бывшей Российской империи ждут матери, жены, дети. И — земля! Как им хочется потрудиться на земле!

Спасение одно — мир. Только мир. Другого выхода нет. Но немцы наверняка продиктуют более жестокие условия. Принимать любые условия! Для этого — объявить войну революционному фразерству, политике Троцкого, который, по существу, не верит ни в русский пролетариат, ни в немецкий, игнорирует крестьянство. Нужно повести открытую борьбу с фразерами и политическими дилетантами, путаниками. Чтобы знали партия, рабочий класс, армия!

В бессонную ночь начал складываться план статьи против революционной фразы. Ленин безжалостно разоблачал, раздевал и выставлял голыми на «свет божий» Бухарина и его сторонников, а заодно развенчивал демагогию Троцкого, заявившего, что он, дескать, сорвав подписание мира, спас Советскую Республику от позора и дал толчок европейской революции. Беспардонная демагогия! На такую эквилибристику способен только Троцкий.

Хотелось встать и записать свои мысли, которые складывались в емкие формулировки. То, что появляется ночью, днем как бы притупляется, теряет остроту.

Раскрыть корни фразерства: «Революционная фраза чаще всего бывает болезнью революционных партий при таких обстоятельствах, когда эти партии прямо или косвенно осуществляют связь, соединение, сплетение пролетарских и мелкобуржуазных элементов и когда ход революционных событий показывает крупные и быстрые изломы».

Обязательно сказать, что революционная фраза рождена субъективизмом: «Чувство, пожелание, негодование, возмущение — вот единственное содержание этого лозунга…»

Нет, сначала о сущности самой фразы! «Революционная фраза есть повторение революционных лозунгов без учета объективных обстоятельств, при данном изломе событий, при данном положении вещей, имеющих место. Лозунги превосходные, увлекательные, опьяняющие, — почвы под ними нет, — вот суть революционной фразы».

Ах, как хотелось записать ночью! Не отважился. Жаль было будить жену. Надя, безусловно, не спала до его прихода. И потом долго слушала его бессонницу, она как бы умела слышать его мысли. Тихо позвала, прервав его работу:

— Володя, ты не спишь? Он притаился, не отозвался.

Ленин закрыл блокнот. Нет, для теории — ночь, днем нужно заниматься практической работой, ее нельзя отложить даже на час.

Пригласил Бонч-Бруевича.

У управляющего делами был усталый вид, серое лицо, красные глаза — тоже провел бессонную ночь. Он исполнял, кроме прочего, обязанности председателя комиссии по борьбе с погромами. Вместе с Дзержинским, работниками ЧК, комиссарами 75-й комнаты они очищали город от контрреволюции. Это было указание Ленина: не дать никаким силам подняться против Советской власти, воспользовавшись немецким наступлением. В такой момент необходима особенная бдительность.

— Как ведут себя пленные? — спросил Ленин.

— Чекисты выявили сговор немецких офицеров с русскими.

Ленин хмыкнул.

— Спелись вчерашние враги? Против диктатуры пролетариата буржуазия пойдет на сговор с самим дьяволом. Газеты эсеров, меньшевиков полны проклятий немцам, а за кулисами идет подлый сговор. Господа «ура-патриоты» готовы продать Россию Вильгельму. Продадут кому хотите, лишь бы свергнуть Советскую власть. Офицеров арестовать!

— Собираем доказательства, Владимир Ильич.

Ленин посмотрел на старого друга, обычно понимавшего его с полуслова, со строгостью учителя.

— Владимир Дмитриевич, мы проявляли больше, чем надо, гуманизма. Разрывом перемирия немецкое командование зачеркнуло наш гуманный акт — освобождение пленных. Офицеров арестовать! Солдат выслать в лагеря военнопленных. Иначе мы получим восстание немцев в Петрограде. К нему тут же присоединится отечественная буржуазия. Her, пожалуй, наоборот: русская контрреволюция использует немцев. Не дайте им сделать это. Разбейте троянского коня, пока не поздно. Передайте Дзержинскому и Урицкому — самые решительные действия по очищению Петрограда! Поднимите рабочие отряды… — Ленин на минуту задумался, пристально взглянул в глаза Бонч‑Бруевичу. — И знаете что, батенька? Пошевелите вы комиссию по организации Красной Армии.

— Владимир Ильич…

— Знаю, знаю, что вы загружены вот так, — показал рукой выше головы. — Сколько часов спали?

— Часа два.

— Никуда не годится. Я вас посажу под домашний арест… — Глаза Ленина знакомо смеялись, с лица исчезли следы бессонной ночи, он весело добавил: — Как только одолеем контрреволюцию и… подпишем мир с немцами. Хорошо, считайте с этого момента комиссаром комиссии по созданию Красной Армии — Ленина. Можете работать под моим руководством?

Бонч-Бруевич засмеялся.

— При таком председателе!..

— Пожалуйста, без комплиментов. — Ленин поднялся с кресла, привстал на цыпочки, заложил руки под мышки, обошел стол, остановился перед управляющим делами, сказал тихо, будто по секрету: — Вы умеете говорить с рабочими, Владимир Дмитриевич…

— Это тоже комплимент.