За третьей гранью - Джезебел Морган

Я замерла, непроизвольно потянувшись к силе амулета. Чужие мысли несвязанными образами и смутными воспоминаниями потекли ко мне, завертевшись странным и страшным калейдоскопом, составленным, казалось, из одного только страха. Разобралась я только в одном: мужчина с пустыми глазами – отец малолетнего карманника, и его продали в рабство за не отданный долг какому-то богатею. Эмоции мальчишки по отношению к этому персонажу их маленькой истории были так ярко окрашены в негатив, что и я сама прониклась ненавистью и отвращением к совершенно мне незнакомому человеку.

Нда… Я отвернулась и медленно побрела прочь. Ну их, эти деньги. Всё равно не мои, а начнёт Брунгальд докапываться, дам ему прочесть моё воспоминание, пусть подавиться и отстанет. Я умею ценить чужую решительность, потому что мне самой её зачастую не хватает, и приходится заменять её наглостью и напористостью.

Я снова с кем-то столкнулась, привычно пробурчала извинение, но когда попыталась обогнуть препятствие, меня грубовато удержали за локоть. Я дёрнулась пару раз и недовольно взглянула на посмевших меня задерживать. Хм, и почему я совсем не удивилась, узрев перед собой расплывшуюся харю нашего несостоявшегося покупателя?

Он окинул меня быстрым пристальным взглядом, словно проверял наличие рук-ног на приличествующих местах, а затем довольно махнул кому-то. Рядом мгновенно появились пара высоких молодцев с тёмными рабскими браслетами на предплечьях. Мне на плечи опустились тяжёлые и грубые чужие ладони. Я вскинулась и быстро огляделась, оценивая ситуацию, хотя отвратительная ухмылка на лице торговца и так позволяла описать происходящее двумя словами: «полный п…ец!».

Холодно улыбнувшись, я попыталась высвободить плечо из рук смуглого раба, но не тут-то было! Схватка была, как принято говорить, железная. Хотя на мой взгляд, всё таки каменная – железо хоть расплавить можно. С тоской покосившись на прохожих, бросающих на нашу примечательную компанию любопытные взгляды, но не спешащих вмешиваться, я натянуто улыбнулась быстро протараторила какую-то чушь, которую и при знании русского было тяжело разобрать.

Не знаю, что подумал толстяк, но милостивым взмахом, он разрешил рабу меня отпустить… только затем, чтобы мне связали руки. Сзади и жёсткой и колючей верёвкой. Изверги!

Дождавшись, когда раскосый темнокожий раб закончить затягивать узлы, я улучила момент и бросилась на землю. Симулировать эпилептический припадок я не стала. Справедливо подозревая что аборигены и болезни такой не знают, я быстро откатилась в сторону, попутно сбив с ног второго растерявшегося раба, быстро вскочила и бросилась бежать, проталкиваясь сквозь толпу. Целеустремлённо прохаживающиеся люди как-то слишком быстро и незаметно стали толпой, через которую было очень тяжело проталкиваться, особенно со стянутыми за спиной руками. Хорошо хоть, задержать меня не пытались.

Да, я знаю, что идея убегать была непростительно глупой! Но оставаться с этим торговцем, связанной и беззащитной, было бы ещё глупее. За спиной разносились разгневанные вопли толстяка, по-бабьи тонкие и противные, возбуждённый гомон толпы и медленно нарастающий топот преследователей. Не оглядываясь, я бежала к той стороне площади, где оставалась Анрис, прекрасно понимая, что жрица уже давно куда-то ушла. Потянулась к силе амулета, пытаясь нащупать египтянку в ментале, но вместо этого на меня пыльным мешком обрушились мысли людей, яркие, путанные и непонятные. Я споткнулась и чуть не упала, а выровнявшись, отчётливо поняла что временно дезориентирована. Я не понимала, в какую сторону бегу, не помнила, где находится та улочка, по который мы срезали путь. Нарезать круги по площади, изображая из себя белочку с супер-аккумулятором в заднице и надеясь, что врождённое чувство направления вдруг одумается и вернётся в родные пенаты, было бы глупо – дыхание уже сбилось, в подреберье кололо, а ноги медленно наливались свинцовой тяжестью. Поэтому удостоверившись, что мои преследователи ещё довольно далеко (но не так далеко, как хотелось бы), я быстро юркнула в какой-то закоулок, пробежала несколько десятков метров и обессиленно упала на вытоптанную в камень землю. Забравшись в узкую щель, я наконец смогла перевести дыхание, надеясь что сразу меня с площади не заметят.

Конечно, надежда не умирает последней. Но погибает сразу же, как только умирает последний надеющийся. Пафосно? Может быть. К тому же, в моём случае подтверждения этой сентенции я не нашла.

Стук крови в висках полностью заглушил тяжёлые и уверенные шаги. Интуиция, конечно же, снова подкачала, не предупредив вовремя. И моя хвалёная логика даже и не пискнула напомнить, что неприятности у меня ну никогда так быстро не заканчиваются.

Посеревшего от ярости торговца я заметила только когда жёсткие руки вцепились в ворот моей кофты и рванули вверх. Раздался жалобный треск разошедшихся на плечах швов, и жёсткая ткань медленно поползла по груди вниз. Чертыхнувшись сквозь зубы, я прижала край ворота подбородком и исподлобья взглянула на хмурого толстяка. Маленькие свинячьи глазки лихорадочно блестели, края толстых губ нервно дёргались. Разве что пена изо рта не лезла, для полноты картины.

Амулет не отзывался. Меня терзают смутные сомненья, он что, только в присутствии вампира работает? Ведь общались как-то с Анрис, пока на этот хренов рынок шли… Я мрачно ухмыльнулась и сделала осторожный шажок назад. Снова убежать у меня уже не получится, да… А жаль. И почему я уверена, что ничего хорошего меня не ожидает?

К стыду своему, я самым позорным образом проморгала момент, когда толстяк замахнулся. Увернуться от тяжёлой оплеухи я тоже не успела. Вот и верь после этого утверждениям, что мастерство не пропьёшь и не прокуришь!

Удар был такой силы, что меня швырнуло на землю. Приложившись спиной к стене, я тихо взвыла, сильно жалея, что у меня руки связаны. А иначе я им бы так наподдала, чтоб помнили меня всю оставшуюся жизнь, короткую и несчастливую… Но это только в сказках так бывает, что стоит бедной очаровательной девушке что-то захотеть, сразу появляется крёстная фея и спешит выполнить самые сокровенные желания. Я в сказки никогда не верила, да и очаровательной меня назвать можно только с большой натяжкой. Только с очень большой натяжкой. Скажем так: только слепой в полной темноте рискнёт заявить, что я – девушка очаровательная, и не будет осмеян. Правая щека горела и чесалась, глаз кажется начал заплывать, а от злости меня ещё сильнее перекосило.

Полюбовавшись на моё лицо, в данный момент не отличающееся особой красотой, толстяк наклонился и рванул едва держащуюся на груди ткань. Я зашипела от злости. Да что он себе позволяет?!