Жизнь Клима Самгина (Часть 4) - Максим Горький

- Живем - в долг, на займы у французских банкиров, задолжали уже около двадцати миллиардов франков.

Начал он свою речь для того, чтоб заткнуть рот просвещенной девицы, но быстро убедился, что он репетирует, и удачно. Убедило его в этом напряженное внимание Фроленкова и Денисова, кумовья сидели не шевелясь, застыв в неподвижности до того, что Фроленков, держа в одной руке чайную ложку с медом, а другой придерживая стакан, не решался отправить ложку в рот, мед таял и капал на скатерть, а когда безмолвная супруга что-то прошептала ему, он, в ответ ей, сердито оскалил зубы. Денисов сидел отвалясь на спинку стула, выкатив глаза, положив тяжелую руку на круглое плечо дочери, и вздыхал, посапывая. Внимание, так наглядно выраженное крупными жителями маленького, затерянного в болотах города, возбуждало красноречие и чем-то обнадеживало Клима Ивановича, наблюдая за ними, он попутно напомнил себе, что таких - миллионы, и продолжал говорить более смело, твердо.

- Прибавьте к этому, что у нас возможно нечто фантастическое, уродливое, недопустимое в Европе. Я имею в виду Распутина. Вероятно, половину всего, что говорится о его влиянии на царицу, царя, - половина этого - выдумки, сплетни. Но все же остается факт: в семье царя играет какую-то роль... темный человек, малограмотный, продажный. Вы слышали вчера проповедника, которого я знал юношей, когда он был столяром. Это человек... жалкий, человек, так сказать, засоренного ума. Но он - честный, искренно верующий в бога, возлюбивший людей. Распутин, по всей видимости, не таков.

Фроленков больше не мог молчать, он сунул ложку в стакан, схватив рукой бороду у подбородка, покачнулся, под ним заскрипел стул.

- Ведь вот ведь как правда-то звенит!..

- Что же делать-то? - прискорбно спросил Денисов. - Ах ты, господи...

- Надобно расширить круг внимания к жизни, - докторально посоветовал Клим Иванович. - Вы, жители многочисленных губерний, уездов, промысловых сел, вы - настоящая Русь... подлинные хозяева ее, вы - сила, вас миллионы. Не миллионеры, не чиновники, а именно вы должны бы править страной, вы, демократия... Вы должны посылать в Думу не Ногайцевых, вам самим надобно идти в нее.

- А - дела-то? Дела-то - как? - ноющим тоном спросил Фроленков.

- В делах - стеснение! - угрюмо зарычал Денисов. - Война эта... Покою нет! Дела спокоя требуют.

- Да, вот-мужики там, в кухне,-вспомнил Фроленков.

- Да пошли ты их к чортовой матери, - мрачно зарычал Денисов. - Пускай на постоялый идут. Завтра, скажи, завтра поговорим! Вы, Клим Иванович, предоставьте нам все это. Мы Ногайцеву скажем... напишем. Пустяковое дело. Вы - не беспокойтесь. Мужика мы насквозь знаем!

Фроленков послал к мужикам жену, а сам встал и, выходя в соседнюю комнату, позвал:

- Кум, поди-ко сюда!

Воспользовавшись уходом отцов, девица Софья тотчас спросила:

- Вы читали книгу Родионова "Наше преступление"?

- Нет, - сухо сказал Самгин.

Ей было жарко. Сильно подрумяненная теплом и чаем, она обмахивала толстенькое личико платком в кружевах, - пухлая ручка мелькала в глазах Самгина.

"Горничная", - определил он, а девица говорила бойко и торопясь:

- Замечательная. Он - земский начальник в Боровичах. Он так страшно описал своих мужиков, что профессор Пыльников - он тоже из Боровичей сказал: "Все это - верно, но Родионов уже хочет восстановить крепостное право". Скажите: крепостное право нельзя уже возобновить?

- А - вам хочется, чтоб восстановили?

- Я не понимаю политики, не люблю. Но надо же что-нибудь делать с мужиками, если они такие... Выглянув из двери, Фроленков спросил:

- В стуколку не играете?

- Нет.

- А в рамс?

- Кажется - могу.

- Тогда - пожалуйте! До ужина схватимся, поиграем.

Клим Иванович был удовлетворен своим выступлением, кумовья все больше нравились ему, он охотно сел играть, играл счастливо, выиграл 83 рубля, и, когда прятал деньги, - у него даже мелькнуло подозрение:

"Точно взятку дали. Впрочем - за что? Я иногда бываю несправедлив к людям".

Потом сытно ужинали, крепко выпили. Самгин лег спать не помня себя и был разбужен Денисовым около полудня.

- Надо вставать, а то не поспеете к поезду, - предупредил он. - А то может, поживете еще денечек с нами? Очень вы человек-по душе нам! На ужин мы бы собрали кое-кого, человек пяток-десяток, для разговора, ась?

Самгин сказал, что он тоже очень рад знакомству с такими почтенными людями, но остаться не может, надобно ехать в Ригу.

- Все по военным делам? Э-эх, война, война.

Часа три до Боровичей он качался в удобном, на мягких рессорах, тарантасе, в Боровичи попал как раз к поезду, а в Новгороде повторилось, но еще более сгущенно, испытанное им.

В буфете, занятом офицерами, маленький старичок-официант, бритый, с лицом католического монаха, нашел Самгину место в углу за столом, прикрытым лавровым деревом, две трети стола были заняты колонками тарелок, на свободном пространстве поставил прибор; делая это, он сказал, что поезд в Ригу опаздывает и неизвестно, когда придет, станция загромождена эшелонами сибирских солдат, спешно отправляемых на фронт, задержали два санитарных поезда в Петроград.

- А тут еще беженцы из Польши толкутся... "Знает, что говорит члену Союза городов", - отметил Самгин и спросил:

- Беспорядок?

- Сами в себе запутались - тяжело глядеть, - сказал старичок.

Обычный шум мирной работы ножей и вилок звучал по-новому, включая в себя воинственный лязг ножен сабель. За окнами, на перроне, пела, ревела и крякала медь оркестра, музыку разрывали пронзительные свистки маневренных паровозов, тревожные сигналы стрелочников, где-то близко гудела солдатская песня. Офицерство, туго связанное ремнями портупей, вело себя размашисто и очень крикливо. Было много женщин и цветов, стреляли бутылки шампанского, за большим столом посредине ресторана стоял человек во фраке, с раздвоенной бородой, высоколобый, лысый, и, высоко, почти над головою, держа бокал вина, говорил что-то. До Самгина долетали только отдельные слова:

- Наша ошибка... Не следовало... И мы в 71 году могли... И вместо группы маленьких государств - получили Германию.

- Ус-спокойся, папаша! - кричал молодой, звонкий голос. - Воз-звратим пруссаков в первобытное состояние. За нашу армию-ур-ра!

Ура кричали охотно, хотя и нестройно. Кто-то предложил:

- Здоровье его величества...

- Отставить!

- Па-ачему?

- Кто это смел?

- В кабаке не место славить государя!

- Верно!

- Нет, позвольте...

Блаженно улыбаясь, к лавровому дереву подошел маленький, тощий офицер и начал отламывать ветку лавра. Весь он был новенький, на нем блестели ремни, пряжки. Сияли большие глаза. Смуглое, остроносое лицо с маленькой черной бородкой (нем.).

Кошмарное знакомство становилось все теснее и тяжелей. Поручик Петров сидел плечо в плечо с Климом Самгиным, хлопал его ладонью по колену, толкал его локтем, плечом, радовался чему-то, и Самгин убеждался, что рядом с ним - человек ненормальный, невменяемый. Его узенькие, монгольские глаза как-то неестественно прыгали в глазницах и сверкали, точно рыбья чешуя. Самгин вспомнил поручика Трифонова, тот был менее опасен, простодушнее этого.

"Тот был пьяница, неудачник, а этот - нервнобольной. Безумный. Герой".

Толстая женщина принесла пиво и вазочку соленых сухарей. Петров, гремя саблей, быстро снял портупею, мундир, остался в шелковой полосатой рубашке, засучил левый рукав и, показав бицепс, спросил Самгина:

- Утешительно? Пьем за армию! Ну, расскажите-ка, что там, в Петрограде? Что такое-Распутин и вообще все эти сплетни?

Но он не стал ждать рассказа, а, выдернув подол рубахи из брюк, обнажил левый бок и, щелкая пальцем по красному шраму, с гордостью объяснил:

- Штыком! Чтоб получить удар штыком, нужно подбежать вплоть ко врагу. Верно? Да, мы, на фронте, не щадим себя, а вы, в тылу... Вы - больше враги, чем немцы! - крикнул он, ударив дном стакана по столу, и матерно выругался, стоя пред Самгиным, размахивая короткими руками, точно пловец. - Вы, штатские, сделали тыл врагом армии. Да, вы это сделали. Что я защищаю? Тыл. Но, когда я веду людей в атаку, я помню, что могу получить пулю в затылок или штык в спину. Понимаете?

- Я слышал о случаях убийства офицеров солдатами, - начал Самгин, потому что поручик ждал ответа.

- Ага, слышали?

- Да, но я не верю в это...

- Наивно не верить. Вы, вероятно, притворяетесь, фальшивите. А представьте, что среди солдат, которых офицер ведет на врага, четверо были выпороты этим офицером в 907 году. И почти в любой роте возможны родственники мужиков или рабочих, выпоротых или расстрелянных в годы революции.

Мысль о таких коварных возможностях была совершенно новой для Клима Ивановича, и она ошеломила его.

"Люди вроде Кутузова, конечно, вспомнили бы о Немезиде", - тотчас сообразил он и затем сказал:

- Никогда не думал об этом.

- Не думали? А теперь что думаете? Клим Иванович Самгин развел руками и вполне искренно выговорил: