Жизнь Клима Самгина (Часть 4) - Максим Горький

Ловцов указал кивком головы в сторону Фроленкова, - веселый красавец вытянул в его сторону руку, сложив пальцы кукишем, но Ловцов только головой тряхнул, продолжая быстро и спокойно:

- У нас - все сосчитано.

- У меня - тоже, - сказал Фроленков.

- С господина Ногайцева желаем получить пятьсот целковых за расходы, за беззаконное его дело, за стачку с монахами, за фальшивые планы.

- Все это, все ваши требования... наивны, не имеют под собой оснований,-прервал его Самгин, чувствуя, что не может сдержать раздражения, которое вызывал у него упорный, непоколебимый взгляд черных глаз. Ногайцев - гасит иск и готов уплатить вам двести рублей. Имейте в виду: он может и не платить...

- За-аплотит! - спокойно возразил Ловцов.- И Фроленков заплотит.

- Да - ну? - игриво спросил Фроленков.

- Обязательно заплотишь, Анисим! 1930 целковых. Хошь ты и с полицией сено отбирал у нас, а все-таки оно краденое...

- Вот - извольте видеть, как он говорит, - пожаловался Фроленков. - Эх ты, Максим, когда ты угомонишься, сумасшедший таракан?..

Самгин встал, сердито сказав, что дело сводится исключительно к прекращению иска Ногайцева, к уплате им двухсот рублей.

- Больше ни о чем я не могу и не буду говорить, - решительно заявил он.

- А вы - чего молчите? - строго крикнул Фроленков на хромого и Егерева.

- Да ведь мы-что же? Мы вроде как свидетели, - тихо ответил Егерев, а Дудоров - добавил:

- Нам-не верят, вот-Максима послали.

- Меня послали того ради, что вы - трусы, а мне бояться некого, уж достаточно пуган, - сказал Ловцов.

Денисов тоже попробовал встать, но только махнул рукой:

- Идите в кухню, Егерев, пейте чай. А Ловцов повернулся спиной к солидным людям и сказал:

- Вы - не можете? Понимаю: вы противоположная сторона. Мы против вас своего адвоката поставим.

Ушли. Фроленков плотно притворил за ними дверь и обратился к Самгину:

- Вот, не угодно ли? Но его речь угрюмо прервал Денисов.

- Напрасно ты, кум, ко мне привел их. У меня в этом деле интересу нет. Теперь станут говорить, что и я тоже в чепуху эту впутался...

- А ты будто не впутан? - спросил Фроленков, усмехаясь. - Вот, Клим Иваныч, видели, какой характерный мужичонка? Нет у него ни кола, ни двора, ничего ему не жалко, только бы смутьянить! И ведь почти в каждом селе имеется один-два подобных, бездушных. Этот даже и в тюрьмах сиживал, и по этапам гоняли его, теперь обязан полицией безвыездно жить на родине. А он жить вовсе не умеет, только вредит. Беда деревне от эдаких.

- Все пятый год нагрешил... Москва насорила, - хмуро вставил Денисов.

- Верно! - согласился Фроленков. - Много виновата Москва пред нами, пред Россией... ей-богу, право!

- Послушать бы, чего он там говорит, - предложил Денисов, грузно вставая на ноги, и осторожно вышел из комнаты, оставив за собой ворчливую жалобу:

- Ты все-таки, Анисим, напрасно привел их ко мне...

- Ну, ничего, потерпишь, - пробормотал красавец вслед ему и присел на диван рядом с Самгиным. - Н-да, Москва... В шестом году прибыл сюда слободской здешний мужик Постников, Сергей, три года жил в Москве в дворниках, а до того - тихой был работник, мягкой... И такие начал он тут дела развертывать, что схватили его, увезли в Новгород да там и повесили. Поспешно было сделано: в час дня осудили, а наутро - казнь. Я свидетелем в деле его был: сильно удивлялся! Стоит он, эдакой, непричесанный, а говорит судьям, как власть имущий.

Рассказывал Фроленков мягко, спокойно поглаживал бороду обеими руками, раскладывал ее по жилету, румяное лицо его благосклонно улыбалось.

"Поучает меня, как юношу", - отметил Самгин, тоже благосклонно.

- Конечно - Москва. Думу выспорила. Дума, конечно... может пользу принести. Все зависимо от людей. От нас в Думу Ногайцев попал. Его, в пятом году, потрепали мужики, испугался он, продал землишку Денисову, рощицу я купил. А теперь Ногайцева-то снова в помещики потянуло... И - напутал. Смиренномудрый, в графа Толстого верует, а - жаден. Так жаден, что нам даже и смешно, - жаден, а - неумелый.

Дверь тихонько приоткрылась, заглянул городской голова, поманил пальцами - Фроленков встал, улыбаясь, подмигнул Самгину.

- Приглашает. Идемте.

Вышли в коридор, остановились в углу около большого шкафа, высоко в стене было вырезано квадратное окно, из него на двери шкафа падал свет и отчетливо был слышен голос Ловцова:

- Ты, Егерев, старше меня на добрый десяток лет, а будто дураковатее. Может - это ты притворяешься для легкости жизни, а?

- Брось, Максим, речи твои нам известны...

- Разве мужик может верить им? Видел ты когда-нибудь с их стороны заботу об нас? Одна у них забота - шкуру драть с мужика. Какую выгоду себе получил? Нам от них - нет выгоды, есть только убыток силы.

Самгин понимал, что подслушивать под окном - дело не похвальное, но Фроленков прижал его широкой спиной своей в угол между стеной и шкафом. Слышно было, как схлебывали чай с блюдечек, шаркали ножом о кирпич, правя лезвие, старушечий голос ворчливо проговорил:

- А ты пей, пей, говорун! Гляди, опять в полицию отправят.

Жирные, удушливые кухонные запахи густо вытекали из окна.

- Вот Дудорову ногу отрезали "церкви и отечеству на славу", как ребятенки в школе поют. Вот снова начали мужикам головы, руки, ноги отрывать, а - для чего? Для чьей пользы войну затеяли? Для тебя, для Дудорова?

- Вот - собака! - радостно шепнул Фроленков. Клим Иванович Самгин выскользнул из-за его спины и, возвращаясь в комнату, подумал:

"Да, вредный мужичонка. В эти дни, когда снова поставлен вопрос: "славянские ручьи сольются ль в русском море, оно ль иссякнет..."

Посредине комнаты стоял Денисов, глядя в пол, сложив руки на животе, медленно вертя большие пальцы; взглянув на гостя, он тряхнул головой.

- Не будет толку - с Максимкой дела не свяжешь!

- Я думаю поехать в Песочное, поговорить с крестьянами непосредственно, - заявил Самгин. Денисов оживился, разнял руки и, поглаживая бедра свои, уверенно сказал:

- Тоже не будет толку. Мужики закона не понимают, привыкли беззаконно жить. И напрасно Ногайцев беспокоил вас, ей-богу, напрасно! Сами судите, что значит - мириться? Это значит - продажа интереса. Вы, Клим Иванович, препоручите это дело мне да куму, мы найдем средство мира.

Явился Фроленков и, улыбаясь, сказал:

- Ругаются. Бутылочку выпили, и - пошла пылать словесность.

- Вот тоже и вино: запретили его - везде самогон начался, ханчу гонят, древесный спирт пьют, - сердито заговорил Денисов. Фроленков весело, но не без зависти дополнил:

- А монастырь тихо-тихо продает водочку по пятишнице склянку.

- Чай пить, чай пить! - пригласила франтовато разодетая Софья и, взяв Самгина под руку, озабоченно начала спрашивать:

- Вы согласны с тем, что поворот интеллигенции к религиозному мышлению освобождает ее из тумана философии Гегеля и Маркса, делает более патриотичной и что это заслуга Мережковского?

- И понять даже нельзя, о чем спрашивает! - с восхищением прорычал Денисов, шлепнув дочь ладонью по спине. Фроленков, поддержав его восхищение звучным смехом, прибавил:

- Иной раз соберутся они, молодежь, да и начнут козырять! Сидишь, слушаешь, и - верно! Все слова - русские, а смысел - не поймать!

Клим Иванович Самгин видел, что восторги отцов - плотского и духовного - не безразличны девице, румяное лицо ее самодовольно пылает, кругленькие глазки сладостно щурятся. Он не любил людей, которые много спрашивают. Ему не нравилась эта пышная девица, мягкая, точно пуховая подушка, и он был доволен, что отцы, помешав ему ответить, позволили Софье забыть ее вопрос, поставить другой:

- Вы знаете профессора Пыльникова? Да? Не правда ли - какой остроумный и талантливый? Осенью он приезжал к нам на охоту... тут у нас на озере масса диких гусей...

- Н-да, диких, - скептически вставил Денисов. Дочь рассказывала:

- Их было трое: один - поэт, огромный такой и любит покушать, другой неизвестно кто.

- Известно, - сказал Фроленков. - Разжалованный чиновник какой-то. Тагильский фамилия.

"Однофамилец", - подумал Самгин, но все-таки спросил: - Каков он собой?

- Неприятный, - сказала девушка, наморщив переносье. Самгин невольно и утвердительно кивнул головою.

- Небольшой такой, хворый. Седой. Молчаливый, - добавил Фроленков к слову крестницы.

Девица снова начала ставить умные вопросы, и Самгин, достаточно раздраженный ею, произнес маленькую речь:

- Вас очень многое интересует, - начал он, стараясь говорить мягко. Но мне кажется, что в наши дни интересы всех и каждого должны быть сосредоточены на войне. Воюем мы не очень удачно. Наш военный министр громогласно, в печати заявлял о подготовленности к войне, но оказалось, что это - неправда. Отсюда следует, что министр не имел ясного представления о состоянии хозяйства, порученного ему. То же самое можно сказать о министре путей сообщения.

Указав на отсутствие согласованности дорожного строительства с целями военной обороны, он осторожно поговорил о деятельности министерства финансов.