Проклятие замка Комрек - Джеймс Херберт

Бруннер ослаб от старости и обмяк от всей роскошной и легкой жизни в Комреке. Несколько лет назад он мог бы, хоть и с трудом, подняться на ноги, возможно, немного ошеломленным, но готовым дать сдачи. По сути, удар практически лишил его сознания, и он накренил стол, на секунду обнаружив двоих гостей, скрывавшихся под ним. К счастью, стол встал на место, только с меньшим количеством тарелок, столовых приборов, приправ, стаканов и без центральной цветочной композиции. Сандра Беллинг и Кит Уэстон опять оказались в тени, и там они и остались.

Под столом в охваченном ужасом сознании Сандры пробежала краткая мысль, что старый нацист играет в прятки, заглядывая под край скатерти, чтобы найти их, но вскоре она поняла, что глаза у него полузакрыты, а рот широко разинут.

Зубные протезы у распростертого на полу немца сместились внутрь рта, когда он, находясь в полубессознательном состоянии, втянул воздух, который, в свою очередь, всосал вставные зубы так, что они застряли боком в верхней части глотки. Он перевернулся на спину, и вдруг глаза у него полностью открылись. Часто моргая, Сандра не могла не наблюдать, как быстро у немца поднималась и опускалась грудь: его легкие отчаянно нуждались в большем количестве воздуха, чем получали.

Потом она увидела еще более кошмарную сцену. Она не могла отвернуться от этого зрелища, как бы сильно оно ее ни пугало. Ее зачаровал приток сотен, тысяч, миллионов маленьких черных мушек, вливавшийся в открытую пасть немца, миниатюрное торнадо, которое вскоре стало яростным вихрем, тонувшим у него во рту, душащим его, всасывающимся дальше, меж тем как он изо всех сил пытался дышать, так что грудь у него вздымалась, а его тело билось, пока все его лицо не покрыла сверкающая маска из крошечных движущихся насекомых, которые, как в воронку, проникали в зияющую дыру рта, чтобы заполнить его легкие.

Ариберт Хайм оставил своего старого товарища лежащим ничком на полу, а вновь сформированные мухи выедали широкие, раскрытые и мертвые глаза Бруннера и уже откладывали мягкие лярвы на открытую плоть. Период беременности был смехотворно коротким, и очень быстро труп немца был заселен свежим поколением ползающих личинок.

Глава 39

Сшибленный с ног, Эш забился в угол тускло освещенного лифта, из нижней губы у него струилась кровь, а голова кружилась от подлого удара, который ему нанесли. Он почувствовал, как грубые руки поворачивают его за плечо лицом к нападавшему. Те же руки ухватили его за рубашку под жилетом, подняли на ноги, и ему предстала грубая широкая ухмылка.

– Думаешь, я дурак? – спросил обидчик Эша низким голосом с сильным акцентом. – Думаешь, Лукович ничего не знает? – Он снова ударил Эша, отправив его в угол, но на этот раз парапсихолог удержался на ногах.

Эш ошеломленно смотрел в жестокое лицо задиры. Кто, черт возьми, это такой?

Потом он узнал этого грузного человека, который ранее испепелял его взглядом в фойе. Генерал Караджича: Здравко Лукович. Серб яростно потряс Эша, вцепившись мясистыми руками в манишку рубашки исследователя.

– Кто тебя прислал? Британцы? Американцы? Мусульмане?

Брызги его слюны летели Эшу в лицо. Парапсихолог помотал головой и попытался заговорить.

– Слушайте, я…

– Не лгать! Я тебя знаю. Явился за мной, так? Ты здесь, чтобы убить Луковича.

Здравко Лукович давно ждал этого дня – несмотря на обещания безопасности взамен предательства его лидера, Радована Караджича. Его спрячут в надежном месте, сказали ему, и до конца своей жизни он будет жить в комфорте, так ему обещали. Просто скажите, где прячется Мясник. Он им сказал.

Но Здравко Лукович никому не доверял и продолжал настороженно следить за всем вокруг. А поскольку он отказывался принимать какие-либо таблетки, которые ему вручали каждое утро в крошечном бумажном стаканчике (сотрудникам не следовало знать, что он языком прижимал таблетки ко внутренней стороне щеки, выплевывая их позже, когда оставался один, а затем смывая в унитаз), то никогда не был по-настоящему успокоенным, хотя таковым притворялся. Уколов, которые ему назначили – нет, ему не говорили, ни для чего они, ни что именно содержалось в шприце, – он избежать не мог, но они, казалось, были для него совершенно безобидны, с мягким эффектом, если только он не вставал иногда слишком быстро, испытывая при этом короткий приступ головокружения. Возможно, они предназначались для стабилизации его высокого кровяного давления.

К сожалению, из-за отказа от успокаивающих таблеток его паранойя с каждой неделей возрастала, хотя он хорошо это камуфлировал. Однако теперь она стала гораздо серьезнее, психическая болезнь, которую не так легко скрывать. А в последнее время – и это, возможно, было как-то связано со странной новой атмосферой в замке (хотя сам он никогда такой связи не прослеживал) – он, становясь все более склонным к подозрительности, был уверен, что враги его выследили.

Вот почему Лукович смотрел на любого вновь прибывшего с подозрением. Вот почему он напал сегодня на новичка, появившегося в Комреке. Лукович был не только параноиком, но еще и психопатом. Он готов был убить любого, кого заподозрит, что тот послан убить его.

Теперь он держал в своих руках первого потенциального убийцу, и его смерть будет сообщением всякому, кто желает смерти Луковича. Вот так же, по мере их прибытия, он будет убирать одного за другим всех, кого пошлют за ним, пока те, кто хочет смерти Здравко Луковича, не откажутся от своей затеи. И он, Лукович, гость замка Комрек, потребует финансового возмещения от самого сэра Виктора Хельстрема за нарушение обещания полной защиты, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.

Его предплечье торчало у Эша под подбородком, словно полено твердой древесины, упираясь в горло, удушая в нем жизнь. Эш смотрел в блестящие узкие глаза Луковича, изливавшие из-под тяжелых век беспримесную ненависть. Этот человек был очень сильным и зажал его в углу лифта так же легко, как если бы он был ребенком. Каблуки исследователя стучали по деревянной панели. У него уже кружилась голова от недостатка кислорода. Эш был пойман в ловушку и понимал, что если не вырвется из хватки нападавшего, то задохнется насмерть.

Лукович сдавливал Эшу горло правой рукой, а левой с силой прижимал правое запястье Эша к полированной деревянной панели.

В полном отчаянии Эш ткнул своей свободной левой рукой в рычащее жестокое лицо обидчика. Он просунул два своих задеревеневших пальца прямо в правый глаз сумасшедшего, морщась, когда они прошли сквозь полузакрытые веки и воткнулись в отвратительную мягкость самого глазного яблока. Потом дальше, его пальцы заскользили дальше, поверх белого яблока, пока не достигли чего-то более твердого позади него.