Проклятие замка Комрек - Джеймс Херберт

Он считал себя неприкосновенным. Однако недооценил силу русской мафии, когда его уличили в запутанной двойной игре, которую он организовал со своим европейским партнером – не кем иным, как сэром Виктором Хельстремом. Поэтому он решил провести остаток жизни в безопасности, предоставляемой убежищем сэра Виктора.

Ринсинскому надо было принять огромное и пугающее решение, потому что у него имелись жена и сын и, что было для него важнее, две великолепные русские любовницы, ни одна из них не знала о другой, но каждая предоставляла ему особые сексуальные услуги. На самом деле, выбор у Ринсинского был небогат: русская мафия рано или поздно нашла бы его и убила. Так что он согласился заплатить требуемую цену, как в финансовом плане, так и образом жизни – ни жены, ни любовницы в Комрек не допускались, и это правило нельзя было ни нарушить, ни переступить через него с помощью денег. Страх смерти обычно превышает удовольствие от секса.

С удовольствием жуя говядину, он даже не подозревал, что в число разных таблеток, довольно безобидных, которые он проглатывает каждый день, входит и андрокур – антилибидональный препарат. Так что, хотя он по-прежнему высоко ценил идеальную фигуру такой, скажем, женщины, как психолог, доктор Уайетт, но в нем больше не вспыхивало желание наброситься на нее. Но он обожал размышлять обо всем этом, живя фантазиями молодости, когда еще только пробивался к власти. Улыбнувшись про себя с набитыми мясом щеками, он подумал: для русского скотника – совсем неплохо.

Слева от Сандры сидел человек с копной длинных светлых волос. Одежда на нем, в отличие от всех остальных, была неказистой: грязные джинсы с дырами на коленях и старые, некогда белые кроссовки. Он был худым, сгорбленным и маленьким. Определить его возраст было невозможно – отчасти потому, что из-за своих светлых волос он казался молодым, меж тем как чрезвычайный беспорядок, в который пришло его некогда красивое лицо, заставлял думать о старости.

Это был Кит Уэстон, трехкратный чемпион мира «Формулы-1». Мужчины и женщины равно восхищались этим безупречно красивым гонщиком, и он упивался их обожанием и вниманием средств массовой информации. Затем случилась авария на трассе, поставившая на нем крест. Всегда рвавшийся вперед, он слишком бездумно рискнул – и в конечном итоге оказался в центре огненного шара. У гонщика-аса обгорело восемьдесят процентов кожи, не считая нескольких переломов костей. Его ввели в десятидневную кому, и врачи работали над его ожогами – опалены были даже легкие. Позже, когда его вывели из комы, даже лучшие в мире косметические хирурги мало что могли сделать для восстановления его кинозвездной внешности. Сильный жар настолько деформировал его скелет и мускулатуру, что передвигаться он мог только неловкими шажками, словно горбатый малыш. Как ни парадоксально, отросшие золотистые волосы были у него гуще и здоровее, чем когда-либо, как лес после пожара.

Он сам решил предоставить публике считать себя погибшим. Ему было невыносимо когда-либо снова с ней столкнуться – в буквальном смысле, потому что один из его некогда блестящих голубых глаз потускнел, а кожа вокруг рта наполовину распалась, обнажая гнилые коричневые зубы. Свою просьбу о том, чтобы его считали мертвым, ему пришлось высохшей рукой нацарапать на бумаге, потому что при аварии он под самый корень откусил себе язык.

Он и в самом деле предпочел бы умереть. В сущности, что касается публики, он и так умер, потому что не мог столкнуться со своими поклонниками снова. Вместо этого он использовал свое состояние, чтобы ввергнуть себя в анонимный жизненный ад.

В его поминальной службе приняли участие тысячи фанатов, толпы скорбящих (и жаждущих острых ощущений) заполнили все кладбище и улицу за его пределами, ибо в маленькой церкви Уорикшира, где Кита крестили и где теперь хоронили, не хватало места для всех.

Погруженный в свои мысли, рядом с Китом Уэстоном сидел очень черный толстый великан с вращающимися выпуклыми глазами и широкими плечами, с виду способными поддерживать десятитонный грузовик. На висках и на затылке волосы у него оставались густыми, но исчезли с гладкого и блестящего скальпа, отражавшего искрящийся свет от люстры вверху. Его звали Осрил Убуту, и он скучал по своей униформе цвета хаки со множеством болтающихся медалей и ослепительных военных нашивок, каждой из которых он наградил себя сам, чтобы произвести впечатление на вооруженные силы, ранее находившиеся под его командованием, и крестьян в той стране Африки, которую он считал своей. О нем говорили, что он варит отрубленные головы своих врагов и держит их в холодильнике – либо чтобы этой ужасной демонстрацией потрясать посетителей, либо чтобы их есть.

Он сверг коррумпированное правительство своего дяди. Это был популярный ход. И дядю выставили из его дворца, после чего он никогда больше не показывался в общественных местах. Некоторые говорили, что ему отрубили руки ниже локтей и ноги выше колен, после чего все его зубы выдрали плоскогубцами – золотые преподнесли Убуту в бархатном мешочке для драгоценностей, – и что свергнутого главу государства оставили ползать во дворе дворца, где он пил из дождевых луж и сосал огрызки яблок, которые швыряли в его сторону.

Убуту, совращенный властью и украденным богатством, вскоре стал одним из самых страшных деспотов, которых когда-либо знали на Африканском континенте, и у него развилась жажда секса, почти равная его потребности в пище. Больше всего жены Убуту боялись его извращений, ибо при худших их крайностях многие из них либо умирали, либо оставались на всю жизнь искалеченными. Теперь он был в бегах, якобы умершим, опасаясь, что освобожденный ныне народ, который он так жестоко угнетал, ответит ему своего рода взаимностью.

По прибытии в Комрек ему немедленно назначили программу седативных средств, а затем, без его ведома, к нему применили непрерывное и бесконечно более мощное лечение лейпрорелином[39] – «химическую кастрацию».

Последними в этой сомнительной компании были двое очень древних стариков, перешептывавшихся по-немецки. Обоим было за девяносто, и оба использовали украденные богатства, чтобы покинуть свой любимый рейх до бесславного конца Второй мировой войны: об одном говорили, что он бежал в Египет, о другом – что скрывается в Чили. На самом деле они задолго до окончания войны уже приняли меры, чтобы отправиться в Англию.

Алоис Бруннер был правой рукой Адольфа Эйхмана, он изобрел передвижные газовые фургоны, которые использовались для убийства десятков тысяч евреев. Теперь он дожил до поздней стадии болезни Альцгеймера. Рука у него тряслась, когда он подносил ложку с клейким содержимым к своему тонкогубому рту. С кончика носа свисала росяная капля, а дрожь его дряхлой головы угрожала стряхнуть эту каплю прямо в ложку.