Молчание леди - Кэтрин Куксон

— Нельзя так сказать, Ричард, просто она боится говорить.

— Она все время открывала рот и запрокидывала голову, а один из моих друзей предположил, что она выговорила слово «богатый», и объяснил это так: «Она думает, что ты богат, она попрошайничает». И я помню, как изменилось ее ужасно бледное лицо. Мне… мне пришлось освободить руку, и я сказал ей, и несколько раз повторил, что ей нужно идти в амбулаторное отделение. Ей была необходима помощь, с такими-то легкими. Она практически все время кашляла. И я помню, что отделался от нее, сказав, что меня ждет машина. И знаете, я почти убежал от нее. А она пришла к вам в той же одежде?

— О да. Именно так. Должно быть, она носила ее многие годы.

Ричард взял из рук Джеймса пальто, посмотрел на него и прижал к груди, говоря:

— Бедная женщина! Я — я убью его! Теперь я знаю, что по отношению к отцу во мне преобладали два чувства. Страх и нелюбовь. И больше ничего. Но сейчас это не просто нелюбовь. Я убью его! — Он осторожно положил пальто на подлокотник кушетки и обратился к ним: — Но где же она была все это время? Не могла же она бродить повсюду в таком состоянии. Ее должны были подобрать представители Армии спасения или другой подобной организации.

— Мы не знаем, где она была, Ричард, — ответил Александр, — и сомневаюсь, что когда-нибудь узнаем, потому что ей до сих пор трудно говорить, хотя я подозреваю, что это частично связано с ослабленным состоянием ее организма. Она очень плоха.

Гленда взяла в руки изорванные остатки еще двух предметов одежды. Она не принесла с собой панталоны, потому что это было бы уже слишком, но она принесла то, что осталось от шерстяной рубашки. Он взял ее в руки и увидел, что она была заштопана во многих местах, причем штопка находила на штопку. Шерстяная рубашка все еще была длинной, но очень истончилась из-за долгой носки.

Гленда сказала ему:

— Как я уже говорила Алексу, у нее ужасные воспоминания, и ей кажется, что она вернулась в поместье, а то, что она вспомнила, случилось там ночью, и это нечто ужасное. Но я все время спрашиваю себя, как же она собиралась сбежать от этого человека? Я уверена, что он все равно нашел бы ее где угодно и отобрал бы тебя, Ричард. И тогда только один Бог знает, что бы он с ней сделал, потому что в тот вечер после концерта он явно собирался убить ее и Тимоти. Когда я увидела ее тело, я ужаснулась. Я знаю, что у нее нежная кожа. Об этом до сих пор можно судить по ее лицу. Но я не думаю, что на ней быстро появляются синяки. Однако ее тело почти полностью покрыто метками, это шрамы от глубоких порезов и разрывов кожи. Даже спустя столько лет они хорошо видны: бледные, но явные отметины на коже. Особенно они заметны вокруг лодыжек. Я рассказываю это тебе, Ричард, чтобы ты имел представление о ее психическом состоянии. Должно быть, последнее избиение сильно подействовало на ее мозг, и у нее нарушилась речь. Но я не знаю, почему она все эти годы носила одну и ту же одежду. В какой-то момент обстоятельства ее жизни изменились, но как именно, мы можем никогда не узнать. Она не расставалась с этой одеждой, будто… ну, у меня есть своя теория, но она останется теорией, пока мы не выясним, где она была.

Ричард сел, упершись локтями в колени, подперев голову ладонями. Он долго молчал, потом поднял голову и спросил, глядя на Гленду:

— Могу я увидеть ее?

Гленда смутилась, а потом сказала:

— Ну, она сейчас спит. Она так разволновалась, что мне пришлось сделать ей укол. Она придет в себя через час или чуть позже. Но, конечно, ты можешь увидеть ее. И, — она улыбнулась, — я уверена, это будет для нее счастье, когда она проснется и увидит твое лицо.

— Она, должно быть, как ты и говоришь, узнала тебя в тот день, когда схватила тебя за руку, — заметил Александр.

— Но как это возможно? Ведь мне было четыре года, когда она оставила меня.

Немного подумав, Алекс сказал:

— Возможно потому, что ты очень похож на ее отца. Да, — закивал он, — чем больше я смотрю на тебя, тем больше узнаю в тебе Френсиса, твоего деда. А рот у тебя ее. Но в тебе нет ничего от… твоего родителя, и ничто от него не проявляется в твоем характере, а я тебя знаю с раннего детства.

— Думаю, что я должен быть благодарен Богу за это, — грустно сказал Ричард. — Но когда я думаю о том, как моя бедная мать страдала все эти годы… — И уже совсем другим тоном он обратился к Александру: — И что мне теперь делать?

— Ты должен встретиться с ним и все ему рассказать.

— Рассказать ему? Да если бы я увидел его в данный момент, я бы просто задушил его. Я должен подумать, потому что все это коренным образом изменит мою жизнь, да и его жизнь тоже. — Он поднялся и снова начал ходить по комнате. Затем он остановился и, глядя на них, сказал: — Я больше никогда не смогу снова жить в том доме. Я войду туда только однажды и лишь для того, чтобы сказать ему, что я о нем знаю и что о нем думаю. Всю свою жизнь я чувствовал себя виноватым из-за своего отношения к нему, потому что все, что он делал, он, казалось, делал для моего блага. Пока я не принял решения, чем буду заниматься в жизни, он готовил меня для своего бизнеса, чтобы со временем я мог взять на себя управление его империей. А то, что ему принадлежит, именно империя. Вы слишком хорошо это знаете. — Он повернулся к Александру. — И на чем он заработал большую часть своих денег? На недвижимости. Значительная часть этой недвижимости — это трущобы, дома, разваливающиеся на части. Меня это всегда угнетало, но я в течение многих лет так его боялся, что даже не смел ничего ему сказать. Только дважды я был свидетелем того, как он реагирует, если кто-то ему перечит. В обоих случаях он впал в ярость. И только однажды он попытался поднять руку на меня, но остановился, не донеся свой сжатый кулак до моего лица, и опустился обратно в кресло. Он выглядел так, словно его вот-вот хватит удар. Сейчас я вспомнил, что я был тогда в подростковом возрасте, а случилось это в тот день, когда я обратился к нему со словами: «Я хотел бы побольше узнать о моей маме, отец». В тот день мне еще раз запретили даже упоминать ее имя: он сказал, что она была порочной женщиной и бросила меня без сожаления. Он говорил и говорил и закончил ужасным, пугающим тоном: «Не смей никогда в жизни упоминать при мне ее имя». С того дня я начал задумываться, чем это вызвано, но никогда не озвучивал свои мысли. Однажды Трип отвел меня в сторону и сказал: «Твоя мама не была плохой женщиной. Запомни это». Мне так никогда и не удалось упросить рассказать больше, хоть я умолял его. Он отвечал… — Ричард помолчал. — Как-то он сказал: «Я практически всю жизнь прожил в этом доме, точно так же как миссис Аткинс. Мы оба пришли сюда, когда были совсем юными; мы оба считаем этот дом своим. Мы хотим мирно закончить здесь свои дни, Ричард. Ты меня понимаешь?» Тогда я не понял, но сказал «да», хотя легко мог осудить его позицию. Но, когда я думаю, что всего пару дней назад я оттолкнул ее от себя, мне становится очень стыдно.