Избранное - Кэндзабуро Оэ

— Это верно. Поднять трудно. Но если бы удалось! Ключи от нее я у того пленного отобрал.

Красномордый раскрыл ладонь, на которой лежали ключи от машины. Как обычно, лицо у него было багровым. Видимо, он уже придумал, как поднять машину, но из-за патологической застенчивости не решался рассказать об этом. В конце концов он обратился к Тамакити, который, как ему казалось, снисходительнее других относился к его застенчивости.

— Тамакити, как ты думаешь, не удастся ли прорвать их заслон на полицейской машине? Машина мощная и бронированная, и наши шансы будут равны.

— Не понимаю, почему мы должны выбираться отсюда, — холодно сказал Тамакити.

— Конечно, пока они не дали ответа на наши требования, нам следует оставаться здесь. Если они предоставят нам судно, эта машина нам ни к чему. Я думаю о том, чтобы выбраться отсюда, если они отвергнут наши предложения и снова начнут обстрел газовыми пулями.

— Ты, по-моему, не веришь, что мы получим судно, — еще более холодно, чем раньше, сказал Тамакити и стал поглаживать автомат, который он поставил рядом с собой.

— Интересно, как ты собираешься поднять перевернутую машину? — спросил Такаки, подхватывая нить разговора, прерванную Тамакити.

— Я не уверен, что это можно сделать, — сказал Красномордый, и заливавший его щеки багрянец пополз к шее. — Просто я подумал, что если устроить взрыв у подножия холма, за полицейской машиной, то от взрывной волны она может снова встать на колеса. Ведь перевернулась она точно от такого же взрыва, верно?

— Нужно бросить к подножию холма пару гранат и посмотреть, что будет, — сказал Такаки.

Тамакити вскинул голову и глянул на Такаки. Но его опередил Красномордый.

— Гранаты на это расходовать нельзя, — возразил он, хотя сам выдвинул это предложение. — Нельзя расходовать гранаты на сомнительную операцию.

— Что же делать? — спросил Такаки.

— Я подберусь к перевернутой полицейской машине и, улучив момент, взорву у подножия холма динамит, — быстро ответил Красномордый, будто речь шла о пустяковом деле.

— Это чистое безумие, — насмешливо бросил Тамакити.

— Безумие? А чем, кроме безумия, мы занимались до сих пор! — парировал Красномордый. — Я и в Союз свободных мореплавателей вступил и заперся здесь с вами, чтобы сражаться, потому, что это безумие. А ты, Тамакити, враг безумия?

— Ты уверен, что они тебя не подстрелят? Ты же сам говорил, что операция эта сомнительна. Встанет ли машина на колеса? И удастся ли подложить динамит? — вмешался Такаки.

— Я не знаю, встанет полицейская машина на колеса или нет. Но подложить динамит в нужном месте я берусь, — сказал Красномордый. — И я вот что думаю: именно потому, что этот план безумный, он и должен удаться. Великие люди в истории создавали новое действиями, которые всем представлялись чистым безумием.

— Ладно, хватит о безумных делах, — отрезал Тамакити, поморщившись. — Дам тебе динамит. Сколько нужно? Подложить слишком много — машина разлетится в щепки и тебя самого швырнет черт знает куда…

— Ты боишься чрезмерного безумия? — насмешливо спросил Красномордый.

Тамакити, который раньше остро реагировал даже на самые безобидные насмешки Красномордого, на этот раз спокойно встал и пошел в бункер за динамитом.

— Он такой сговорчивый потому, что ты не потребовал у него драгоценные гранаты, — тихо сказал Такаки.

— Если бы не Тамакити, мы бы давно остались без боеприпасов, и нас, избив полицейскими дубинками, выволокли бы сейчас отсюда, — потупившись, сказал Красномордый.

Его слова были слышны, видимо, и в бункере. Но Тамакити, вернувшийся с динамитом и бикфордовым шнуром, ничего не сказал. Он положил взрывчатку на стол, с которого убрали посуду, осторожно присоединил к взрывчатке шнур, объяснил, как с этим обращаться. Красномордый внимательно слушал пояснения Тамакити, по многу раз повторявшего самые очевидные вещи. Динамит и шнур, скрепленные резинкой, Тамакити вкладывал в полиэтиленовые пакеты и передавал Красномордому. Тот, взвесив каждый пакет на ладони, закручивал верхнюю его часть и надевал еще одну резинку. Казалось, он абсолютно уверен в успехе задуманного предприятия. Оставалось загадкой, каким образом многочисленные снайперы, внимательно наблюдавшие за убежищем, упустят Красномордого, когда он побежит к перевернутой полицейской машине?

— Начнешь операцию с наступлением темноты? — спросил Исана.

— Нет, до ночи ждать нельзя, — сказал Красномордый даже как-то испуганно. — Если им удалось убедить общественное мнение в необходимости освободить заложников, они скоро начнут наступление. Забросают убежище дымовыми шашками, тогда я и выберусь отсюда.

— Но они будут стрелять и газовыми пулями, тебе будет нелегко.

— Надену костюм для подводного плавания, глаза прикрою маской, и никакой слезоточивый газ не страшен, — убежденно сказал Красномордый. — Попробую нырнуть в мутное море, в котором ничего не видно.

Он с присвистом глубоко вдохнул, как это делают пловцы перед погружением. Его мощный вдох разнесся по всему убежищу, но Дзин не только не испугался, но внимательно посмотрел на губы Красномордого, проявляя к вылетавшему из них звуку живой интерес, будто услышал пение еще неведомой ему птицы. Этот внимательный взгляд заставил подростка покраснеть от радости.

— Дзин, это человек. Этот звук издал человек, — сказал Красномордый, снова выдыхая воздух.

Когда члены команды, отправив Инаго с Дзином в бункер, вернулись в рубку, Доктор, наблюдавший в бойницу и слушавший радио, сообщил:

— Ваша жена собирается приехать. Будет уговаривать нас. Ее ждут с минуты на минуту. У ограды автозавода находится штаб полицейских сил, на пресс-конференции она сказала, что направляется туда. Передавали по радио.

— А о наших требованиях говорила что-нибудь?

— Ни слова. Не говорила даже о том, что, как мать, просит моторизованную полицию любыми средствами спасти заложников. Хотя наводящий вопрос был задан. Она ответила, что народ не должен склоняться перед насилием, даже если это приведет к отдельным жертвам, — в общем, она из тех политиков, которые принадлежат к ястребам. Я, правда, не уверен, она ли это была, хотел пойти за вами, чтобы сами послушали. Но подумал, а вдруг они неожиданно начнут наступление, и остался наблюдать.

— Моя жена — примерная ученица политика. Видимо, хочет показать своим избирателям, что она настоящий политик…

— Если хочет, чтобы ее избрали, лучше бы изобразила трогательный призыв страдающей матери, чей ребенок взят в качестве заложника, — сказал Такаки.

— В ней чувствуется американская школа, — сказал Исана. — Хочет воздействовать на избирателей, вызвав жалость к своей одинокой жизни.

— Интересно, какие условия переговоров она выставит? Но подождем — увидим. Во всяком случае, если вместо стереотипных фраз начнутся уговоры, и то шаг вперед, — сказал Такаки. — Если с нами вступил в переговоры самый отъявленный ястреб — это уже уступка.

— Моя жена, должно быть, сомневается, что мы с Дзином взяты заложниками. Она понимает, что я ваш единомышленник. Кстати, она об этом не говорила? Если скрыла, то надежда у нас еще, пожалуй, есть.

— Как она думает приблизиться к нам? На машине «скорой помощи»?

— Нет, вряд ли, — сказал Такаки. — Машина «скорой помощи» им нужна, чтобы отправлять в тыл раненых и пострадавших от солнечного удара полицейских и демонстрировать этим показную заботу о тех, кто стоит на страже интересов народа. Скорее всего, подъедет на полицейской машине.

— Значит, для прикрытия они начнут обстрел дымовыми шашками и газовыми пулями, — с надеждой сказал Красномордый. — Вот я и воспользуюсь этим…

Бойницы рубки были снова как следует заделаны. Наверно, противник примет все необходимые меры предосторожности, чтобы избежать новых жертв от пуль осажденных. Оставив на третьем этаже в качестве наблюдателя одного Такаки, все остальные спустились вниз и помогли Красномордому облачиться в костюм для подводного плавания. Одновременно делались необходимые приготовления в прихожей — шла, так сказать, подготовка сценической площадки, откуда Красномордый должен был начать свою боевую операцию. Делалось это не с целью обеспечения безопасности Красномордого, а для защиты оставшихся в убежище — на необходимости этого настаивал сам Красномордый. Как только он выскочит наружу, дверь снова должны были забаррикадировать обломками железобетона. Поэтому их складывали в виде башни, нагромождая один на другой у самой двери, с тем чтобы, легким толчком обрушив башню, завалить дверь. Сделать это нужно было в тот момент, когда Красномордый выскочит наружу…

— А вдруг тебя сразу заметят? Тут же придется подаваться назад. Если же мы завалим брусками дверь, быстро ее не открыть, — запротестовал Тамакити.