Избранное - Кэндзабуро Оэ

— Буду стрелять как только дым рассеется, — предупредил его Тамакити. — Сейчас бесполезно, ничего не видно, разве только попугать их. Их командир спрятался в полицейской машине, ему хоть бы что. Вот когда начнется прицельная стрельба, это будет настоящая война… Как там за убежищем?

— С холма стреляли дымовыми шашками и пулями со слезоточивым газом. Пуля попала в бойницу, все стекло растрескалось. Больше ничего не видно.

Тамакити одним прыжком вскочил на письменный стол и осмотрел треснувшее стекло.

— Теперь пробить это стекло — плевое дело, — сказал Тамакити. — Еще один выстрел в него — плохо будет. Нужно срочно заложить бойницу. В прихожей сколько угодно обломков бетона…

Исана, как солдат-первогодок, которому наконец-то дали настоящее поручение, побежал в прихожую. Красномордый с охотничьим ружьем в руках не отрываясь смотрел в бойницу у винтовой лестницы.

— Я пришел взять несколько обломков бетона и заложить бойницу. Будь осторожен на случай прямого попадания газовой пули.

— Я и так осторожен. Бойница на такой высоте, что газовой пулей в нее можно выстрелить прямо в упор, — сказал Красномордый. — Но гранатами мы их припугнули, приблизиться к убежищу они побоятся. У меня самое худшее место для наблюдения. И ружье только руки оттягивает…

— У каждого свои обязанности. Я, например, буду заделывать бойницу. Ничего, как-нибудь продержимся.

Дверь в прихожую после захвата пленного снова была забаррикадирована наваленными горой обломками железобетонных брусьев. Переступив через них, Исана выбирал себе по силам и такие, из которых торчала проволока, чтобы удобнее было нести. Раздался выстрел, одновременно что-то забарабанило в стену, обращенную к заболоченной низине, и рассыпалось у входной двери… Это была целая буря. Но в бункере вряд ли что-либо слышали. Вентиляционная система, рассчитанная на атомную радиацию, не была включена, и бункер не сообщался с внешним миром. И слезоточивый газ, густо обволакивавший убежище, не угрожал тем, кто находился в бункере. Как прекрасно служит нам это атомное убежище, в эффективность которого не верил до сих пор ни один японец, над ним смеялись, называли промышленной нелепостью, — сказал Исана душам деревьев и душам китов. — Меня воодушевляет это трагическое противоречие: то, что казалось самым бессмысленным из всего бессмысленного, совершенного мной в жизни, теперь безупречно служит мне… Подбадривая себя этой мыслью, Исана, нагруженный обломками железобетона, поднимался по винтовой лестнице, всякий раз сжимаясь, когда пуля ударяла в стену, хотя прекрасно знал, что пуля не может ее пробить.

Бесконечно тянулось время в белом мраке, окутавшем убежище. Тамакити, которого все время сдерживал Такаки, наконец не выдержал и, нарушив самим же наложенный запрет, дрожа от злости и возбуждения, выставил в бойницу дуло автомата. Только Радист не обращал внимания на застилавший бойницы дым и выстрелы. Его касалось лишь то, что приносили радиоволны. Через некоторое время он дал анализ обстановки:

— Полицейские машины скоро двинутся сюда. Прячась за ними, наверно, подойдут и полицейские… Хотя атаковать убежище пока не собираются.

— На какое расстояние подъедут, не знаешь? — спросил Тамакити.

— Репортаж с места событий ведет один из репортеров, которые укрылись за полицейскими машинами. Он-то, наверно, знает. Но ничего не сказал. Запретили, должно быть.

— Может быть, эта передача — отвлекающий маневр? — предположил Такаки.

Радист начал крутить рукоятки, пытаясь поймать переговоры между полицейскими.

Доктор, вспомнив, что стекло балконной двери тоже разбито, стал затыкать его одеялом, чтобы через щели между обломками бетона не проникал слезоточивый газ. Он понимал, что на крышу упало уже несметное количество газовых пуль. Исана тоже был занят своей работой — баррикадировал обломками бетона другую бойницу. Он сам себе задал норму: сложить баррикаду из пяти обломков.

Тамакити сделал три выстрела подряд. Слабый ветер разметал дым, и появились разрывы. Вздрогнув от выстрелов, Исана, точно из кабины тихоходного винтового самолета, увидел через тоннель в дыму яркое голубое небо. В стену убежища ударили ответные пули.

Все, кроме Радиста, склонившегося над рацией, притаились в простенках между бойницами. Клубы белого дыма вновь затянули убежище, и полицейские не могли определить, где находятся бойницы. Пущенные вслепую пули беспрерывно били по бетонным стенам.

— Разозлились. Разве это допустимо, чтобы полицейские так злились? — возмущался Такаки.

— Судя по их переговорам, они просто с ума посходили, — сказал Радист. — Ведь кто командиры в моторизованной полиции? Выпускники юридического факультета Токийского университета. Чего ж от них ждать?

— И теперь никак не договорятся, что делать полицейскому управлению?

— Нужно держать в секрете, что мы перехватываем их радиопереговоры, — сказал Тамакити, к которому снова вернулось необычайное спокойствие. — Первая моя пуля угодила, оказывается, в командира, находившегося в полицейской машине. Вместо лобового стекла тут же вставили щит, так что попал я в водителя или нет, не знаю. Больше всего их взбесило, что я попал в командира, если бы в рядового, наверно, так не злились бы. Чудно!

— В общем, разозлились, — бесстрастно сказал Радист, и эта бесстрастность больше сказала Исана о том, как взбешены полицейские, чем слова Такаки и Тамакити. Перед его мысленным взором за белой дымовой завесой возникло огромное скопище взбешенных полицейских, запрудивших всю заболоченную низину. И он вдруг отчетливо ощутил себя жалкой марионеткой, готовой к насилию, — такими видит их разгоряченная полиция. Отвратительное тело, начиненное насилием. Да, это действительно я, сказал себе Исана. А ведь он вроде бы не совершал никакого насилия, разве что скручивал проволоку, торчавшую из обломков железобетонных балок…

— Чем слушать болтовню радиорепортеров о том, как нас окружают, лучше поймать на УКВ телевизионную передачу — тогда можно понять обстановку в целом. Нужно только мысленно представить себе поле боя с нашим убежищем посередине, — сказал Радист. — Когда радиорепортер сталкивается с тем, о чем запрещено сообщать, он путается и мелет невесть что. Диктор же телевидения комментирует только происходящее на экране.

— Может, включим? — сказал Такаки.

— Только негромко, — смущенно, но твердо сказал Радист. — А то не по себе становится.

— Убили первым же выстрелом? — допытывался Тамакити.

— Сказали, что убит командир. Пуля попала в правый глаз и вышла через затылок. Смерть наступила мгновенно, — сказал Радист.

— То-то они взбесились, — сказал Тамакити. — Не сообщают, на какое расстояние они подошли? Когда я стрелял, полицейская машина стояла метрах в семидесяти-восьмидесяти.

— По телевизору сообщают, что машина осталась на прежнем месте.

— И не движется к убежищу?

— Диктор не говорит, он держится очень нервозно. Наверно, стоит на месте.

— Они просто боятся ближе, — сказал Такаки. — Теперь выроют вокруг полицейских машин окоп, обложат его мешками с песком. И начнут через громкоговоритель убеждать нас сдаться. Перед штурмом.

— Сообщив об убийстве полицейского, они официально заявили, что мы забаррикадировались в убежище, захватив заложников, — сказал Радист. — Значит, коротковолновики приняли наше сообщение и передали его прессе и телевидению. Полиции пришлось официально объявить о нем. …Говорят о вас и Дзине, но вас называют каким-то другим именем.

— Ооки Исана — это имя, которое я выбрал себе сам…

— Я сначала подумал, что они намеренно называют вас вымышленным именем. Потом решил, что произошла ошибка. Теперь все понятно, — сказал Радист. — Полиция сообщила, что у нас дюжина гранат.

— Нам это на руку, верно? — сказал Такаки. — Кто решится нас атаковать, если мы вооружены до зубов.

— Ну они тоже не с пустыми руками пришли, — сказал Тамакити тихо, чтобы услышал один Исана.

— С глазами все в порядке? У Красномордого глаза красные, но они у него всегда такие… — спросил Доктор, поднявшись в рубку. Несмотря на дым, на бесконечные разрывы газовых пуль, никто в убежище не чувствовал рези в глазах или горле. Значит, газ не проник в помещение. — То, что бункер так плотно закупорен, — это хорошо, жаль только, не предусмотрена связь с внешним миром, — сказал Доктор. — Почему не установили телефон?

— Убежище строилось на случай атомной войны, — сказал Исана. — Когда упадет атомная бомба, кому придет в голову связываться с бункером по телефону?

— Вот оно что, — покачал головой Тамакити, и Исана понял, что он никого не убедил.

В половине одиннадцатого удары дымовых шашек и газовых пуль в стены убежища вдруг прекратились — так неожиданно прекращается проливной дождь. Белый дым, застилавший бойницы, поредел, и сквозь его клубы начали пробиваться лучи солнца. Еще не растаявшие клубы дыма засверкали чистой белизной. Тамакити, опершись прикладом автомата о колено, вытянул шею и выглянул наружу. Такаки отставил ружье в сторону.