Избранное - Кэндзабуро Оэ

Каждый раз, когда Такаки брал наушники, Тамакити недовольно хмурился: он ждал, что рация, настроенная теперь на средние волны, расскажет о гибели Радиста, о том, что его труп валяется на солнце. Если бы «общественное мнение» признало, что моторизованная полиция зашла слишком далеко, убив безоружного человека, и нужно разрешить внести его тело в дом, Тамакити сразу же полез бы на крышу. Но Такаки, склоняясь к рации, лишь морщился возмущенно и брезгливо.

Доктор разрезал пополам очки для плавания и, укоротив переносицу, снова сшил их. Они должны были защитить глаза Дзина от слезоточивого газа. Из запасных наушников, чтобы они стали легче, он вынул все внутренности, и вложил в них поролон — они должны были служить Дзину в качестве глушителей. Корабельный врач Союза свободных мореплавателей мучился от сознания того, что не смог оказать помощь Радисту, пока тот еще был жив, и старался занять себя работой.

Как член команды, обязанный наблюдать за тем, что происходит в тылу, Исана устроился у слухового окна над винтовой лестницей. Стоя на стуле, он касался головой потолка, ему пришлось чуть податься назад и наклонить голову набок. Поза была на редкость неудобная, он знал, что долго не выдержит. Там, где росли молодые саженцы, ему удалось разглядеть трепещущее на ветру белое полотнище с черными иероглифами, хотя прочитать надпись было нелегко.

— Кажется, жители на холме тоже прониклись к нам ненавистью, — сказал Исана и взял у Такаки бинокль.

Однако иероглифы на полотнище не осуждали свободных молодых мореплавателей, они выражали лишь местный эгоизм, направленный против властей: «Полицейские моторизованного отряда, здесь тихий жилой район, залетающие сюда шальные пули причиняют нам беспокойство». Исана смотрел в бинокль, пока не разболелась шея, и смеялся про себя. Когда он передал бинокль Такаки и уступил ему место, тот, посмотрев в окно, воскликнул со смехом:

— Выходит, моторизованная полиция пребывает в печальном одиночестве? Бедняги. А жара все усиливается, и полицейские совсем сойдут с ума от злости. Если бы мы предложили им сейчас повести совместное наступление на этот поселок на холме, они бы, пожалуй, согласились! — усмехнулся Такаки. — Слышишь, Тамакити, жители на холме выразили на плакате протест, мол, шальные пули моторизованной полиции доставляют им беспокойство.

— Скоро появится еще один: «Полицейские моторизованного отряда, побыстрее уничтожьте этих сумасшедших», — мрачно сказал Тамакити.

Исана как специалист по словам предложил, чтобы Союз свободных мореплавателей тоже выступил с обращением на полотнище. И даже если моторизованная полиция игнорирует это обращение, скрыть его от средств массовой информации не удастся. Объектив телекамеры сразу же запечатлеет его. Обращение продемонстрирует всем, что и после того, как радиостанция Свободных мореплавателей умолкла, их требования остались прежними. Исана притащил стопку пеленок, и Доктор, которому план Исана пришелся по душе, ловко сшил их вместе.

— Тебя этому научили на медицинском факультете?

— Вовсе нет, — улыбнулся Доктор и объяснил, что учился шить паруса.

Специалист по словам сделал фломастером надпись: «Дайте ответ о нашем судне!» Прикрепив к низу полотнища груз и прибив в трех местах поперечные планки, они с Доктором спустили полотнище через бойницу. Снайперы открыли бешеный огонь. Через минуту они сбили полотнище, и из бойницы свисали лишь обрывки веревок. Громкоговоритель продолжал повторять стереотипные фразы. В струящемся от жары воздухе расплылись очертания полицейской машины. Земля, выкопанная из окопа, стала сухой, как песок. И в самом окопе тоже, конечно, сухо и жарко. Все жарче становилось и в убежище. В два часа дня показалась машина «скорой помощи». Пытаясь приблизиться к полицейской машине, она застряла, огибая заболоченную низину. «Скорая помощь» буксовала в колее, проделанной самосвалами, то и дело пятилась, потом рванулась вперед и наконец добралась до полицейской машины.

— Уверены, что мы будем соблюдать соглашение о Красном Кресте? А сами на один наш выстрел отвечают тысячью…

— Это тоже не простая машина. В ней, наверно, пуленепробиваемые стекла, и бензиновые баки тоже бронированные, — сказал Тамакити. — Но я не собираюсь стрелять в «скорую помощь». Вызвав «скорую помощь», противник признается в своем позоре. Им теперь здорово стыдно.

— Если им действительно так стыдно, может быть, нам удастся принести труп Радиста? — сказал Доктор.

— Им же не перед нами стыдно. Позора боятся, вот в чем дело, — сказал Такаки. — А нас они за людей не считают.

Машина «скорой помощи» укрылась в безопасной зоне за полицейской машиной и приступила к спасению пострадавших. Решив, видимо, что стрельбы из убежища опасаться нечего, вторая машина «скорой помощи» подъехала к полицейской машине напрямик, не огибая заболоченной низины. Неужели столько людей получили солнечный удар? А может быть, это маскировка, чтобы привезти сидящим в окопе обед? Во всяком случае, на час передышка обеспечена. Осажденные, разобрав баррикаду, приоткрыли дверь на балкон и впустили в комнату свежий воздух. Если бы сейчас снова началась стрельба газовыми пулями, плохо бы им пришлось. Но противник не предпринимал атаки, учитывая, что машины «скорой помощи» были пропущены беспрепятственно.

— Может, мне тоже, размахивая флагом с красным крестом, забраться на крышу? — предложил Тамакити.

— Если тебя подстрелят, мы лишимся единственного снайпера, — сказал Такаки. — Радист, правда, не размахивал флагом, но было ясно, что он не вооружен. Пожалуй, пока мы еще живы, лучше всем вместе пообедать…

Инаго уже хлопотала в кухне. Дзин сидел на стуле, придвинутом к кухонному столу.

— Дзин, как дела? — окликнул его Исана, но тот лишь мельком взглянул на него и снова стал внимательно слушать, что ему говорит Инаго.

— Это шум вертолета, Дзин… Это радиопередача, которую ведет полиция, Дзин…

— Да, это шум вертолета… Да, это радиопередача, которую ведет полиция…

Инаго не столько, видимо, хотела подбодрить Дзина, сколько старалась сохранить равновесие, услышав, как эхо, свои слова из уст Дзина, как это делал Исана, когда им овладевала тоска. Обед, приготовленный Инаго, отражал ту ситуацию, в которую попал Союз свободных мореплавателей с тех пор, как он оказался в осаде. Рассчитывая на длительную осаду, Инаго не открыла ни одной банки дешевых консервов, а наварила огромную кастрюлю лапши, к которой подала самые дорогие продукты.

Один только Дзин получил целую банку крабов. Взяв пальцами нежный кусочек, прослоенный тонкими пластинками хрящей, и поднеся к глазам, он с удовольствием разглядывал его и затем отправлял в рот. Дзина, отказывавшегося от пищи, и Дзина, весело улыбавшегося всякий раз, когда хрящик краба щекотал ему ноздри, и кончиком розового языка слизывавшего каждую крошку, чтобы она не упала на пол, разделяла, казалось, целая вечность…

— Я лежала в темноте и думала, что если день за днем, до вчерашней ночи, проследить всю мою жизнь от самого рождения, то только теперь я живу по-настоящему, — сказала Инаго. — Это другая, совсем-совсем новая жизнь.

На наблюдательном посту остался один Доктор, остальные спустились вниз.

— Сколько часов мы уже сражаемся? — спросил Такаки, оглядывая членов команды, собравшихся за столом. — Часов десять — двенадцать? Немало для первого боя, который ведет Союз свободных мореплавателей. Ну что ж, давайте подкрепимся.

Хотя времени было в обрез, ели вяло. Инаго отнесла в рубку еду на двоих и только тогда узнала о гибели Радиста. Она спустилась вниз, прямо держа, голову, в глазах ее стояли слезы. Инаго молча подсела к столу, боясь произнести слово, чтобы не напугать Дзина. Она сосредоточенно жевала, будто вся отдавшись еде, а глаза, устремленные в одну точку, были полны слез. Подражая ей, Дзин тоже старательно жевал.

— Эта самая полицейская машина, которая перевернулась, — начал Красномордый, разрывая пелену молчания, окутавшую Инаго. — Так вот, я подумал, если бы ее поставить на колеса, мы бы спокойно сели в нее и выбрались отсюда.

— Как ты ее поднимешь без крана? Она потяжелее грузовика, — сказал Такаки.

— Это верно. Поднять трудно. Но если бы удалось! Ключи от нее я у того пленного отобрал.

Красномордый раскрыл ладонь, на которой лежали ключи от машины. Как обычно, лицо у него было багровым. Видимо, он уже придумал, как поднять машину, но из-за патологической застенчивости не решался рассказать об этом. В конце концов он обратился к Тамакити, который, как ему казалось, снисходительнее других относился к его застенчивости.

— Тамакити, как ты думаешь, не удастся ли прорвать их заслон на полицейской машине? Машина мощная и бронированная, и наши шансы будут равны.