«Юность». Избранное. X. 1955-1965 - Василий Аксенов

— А кем работать-то? — спросил начальник. — Да вы садитесь. — Он показал на скамейку у стены. В вопросе скрывалось не только одно любопытство, а и желание перехватить работника. — Контракта не заключали? Сварщик? Моторист?

— Нет, не моторист. — Парень зябко трет руки, медлит с ответом почему-то. Попал не туда, непрошеный гость, стоит ли объяснять, что все не так просто, да и вообще…

— Техник? Радист? Экономист?

— Я парикмахер.

— Гм!..

Трое газопроводчиков озадаченно переглядываются. Молчание наступило натянутое, неловкое до глупости.

— Гм!.. — еще раз восклицает начальник участка, и сразу всеми тремя овладевают безразличие и полнейшее равнодушие. Они снова начинают спорить, сначала не спеша, как бы между прочим, постепенно раздражаясь от неуступчивости друг друга, и переходят на повышенный тон.

Наконец диспетчер и экскаваторщик уходят. Авилов опускается в плетеное креслице, вздыхает с облегчением, закуривает, поворачивается массивным корпусом к парикмахеру, глядит из-под блеклых щетинистых бровей изучающе.

— Гм… Интересно, что взбрело в голову Шулейко?

Авилов и Шулейко не то чтобы враги, но и не приятели. Отношения у них самые деловые. Авилов «нажимает на все педали», когда участок Шулейко вырывается вперед; Шулейко «подвинчивает гайки» и лично командует на «хромающих» местах, если вперед вырывается участок Авилова. В тресте Шулейко удовлетворенно пощипывает бородку, когда распекают Авилова. И наоборот.

В последний раз распекали Авилова. Поэтому жизнь на трассе, как в минуты аврала, а сам Авилов вот не спит, готовясь к отчету. Жаль! Жаль, что заболел Коростышев: газосварщикам приходится самим заниматься подготовительными операциями, — потеря времени, а людей при таком развороте явно не хватает. Жаль, что этот… И скажите, для чего все-таки он Шулейко — парикмахер, а не газосварщик? Уж он бы его не отпустил! Уж он бы его уломал остаться и тем самым с удовольствием, а это было слабостью Авилова, утер бы нос товарищу Шулейко. Жаль…

— Значит, парикмахер. — Авилов откидывается на спинку кресла. — Где же это вы с ним договорились? — Авилов соображает, что парень, видимо, тяготится своей специальностью, и оживился: — Значит, решили изменить квалификацию? Сначала учеником там, а потом… да?

«Что ж, — думает Авилов, — в таком случае… бугаек ничего себе, стоит зацепить…»

Парень отрицательно машет головой и объясняет: переучиваться он не думает. Шулейко брился как-то у него, они разговорились, и вот, в общем… Парень замолкает, обескураженно глядит на дверь, за которой воет ветер. В вагончике тепло, изморозью блестят заклепки на досках, а ему выходить на каменную дорогу, снова голосовать… Он мчался, болтаясь в железном кузове часов шесть, испытывая свою волю, промерз… Воля волей, а хочется обогреться, хочется есть, хочется спать. Но он, конечно, заставит себя покинуть это уютное место и будет терпеливо подымать свой чемоданчик навстречу грохочущим глазастым огням самосвалов. Впрочем, если бы его уговорили, он бы, пожалуй, остался передремнуть до рассвета.

Но нет, здесь народ какой-то грубый, неприветливый, и поэтому не стоит…

Авилов щупает зудящий от щетины подбородок и неожиданно для самого себя восклицает:

— Парикмахер, значит! Как звать тебя, парикмахер? Гоша? Слушай, Гоша, а не подправил ли бы ты мою личность, а? Пока там рассвет, пока там чего, ты бы меня и того, а? Тут как шальной я сейчас, высморкаться некогда, не то чтобы выбриться да постричься. Снимай свое пальтецо, вешай вот сюда на гвоздь и, так сказать… Потом соснешь, перекусишь у нас — и на все четыре… У нас знаешь, брат, дела! Уважь.

Гоша раскладывает инструмент. Авилов сливает ему на руки и удивляется, глядя на мощные, перекатывающиеся узлами бицепсы Гоши, выглядывающие из-под закатанных рукавов, на мощную согнутую спину. Под сумрачным и в то же время мягким взглядом Гоши он даже немного робеет. Тяжелая челюсть Гоши ему не нравится: ни дать ни взять личность бандита. Встретишься с таким на дороге, туго придется. В душе Авилов смеется над Гошей: такой буйвол, которому в пору тягать трубы газопровода, ломом рубить кремень, и вот, извольте, — «чики-чики» ножничками. Наверное, халтурщик. Едет к Шулейко драть длинный рубль с работяг. А Шулейко на это плевать, ему чтобы пыль в глаза начальству. По мнению Авилова, парикмахеры — народ жалкий, нестоящий — люди, привыкшие к легкому куску, протягивающие беззастенчиво лапу: «на чай». В его представлении они всегда возникали проворными, вертлявыми, до приторности услужливыми и заискивающими, какими угодно, но не в виде вот этакого угрюмого тяжеловеса. Эк-кий лоботряс! Полнейшее крушение представлений.

Гоша надел халат, поставил на освобожденный от бумаг стол зеркало, и вагончик будто раздвинулся. Затем он заткнул салфетку под тяжелый подбородок Авилова, продул расческу, пощелкал угрожающе ножницами и подступил вплотную, коротко взглядывая на патлы газопроводчика, напоминавшие прическу если не попа, то по крайней мере попика.

С некоторым опасением Авилов, подчинившись жесту, откинул голову назад. Н-да, сейчас начнут драть кожу. Этакий гусар!

«Интересно! Никогда не ожидал!» — удивился Авилов. Прикосновение Гошиной ладони, пригладившей волосы, отдалось в груди Авилова странной истомой. По затылку поползло покалывающим, ощутимым морозцем. Ладонь парикмахера была какая-то до неправдоподобности нежная и теплая и в то же время сухая.

Авилов прикрыл глаза. Ладони, казалось, обладали не совсем обычной силой. Длинные красивые пальцы парикмахера ловко принялись перебирать жесткие, сердитые волосы, выравнивать, умно и со смыслом подрезать, выхватывать косички, щекотали до приятных зудящих мурашек, и все это с непостижимой быстротой и неутомимостью.

«Недурственно! Очень недурственно!» Авилов не заметил, как погрузился в какую-то чертовски приятную полудрему, не в силах больше пошевельнуться, готовый сидеть вот так, в сладостном безволии, хоть до утра, отдавая себя на ласку и убаюкивание этим удивительным, уверенно-осторожным рукам.

Все же время от времени Авилов приоткрывал один глаз и с сонным любопытством рассеянно следил за работой парикмахера.

Гоша с каменным лицом передвигался хладнокровно и незаметно, весь уйдя в работу. Он работал с увлечением, пристально вглядываясь в угловатую голову клиента, то приближаясь, то отходя на шаг, непоколебимо прямой, как столб, и, чуть откинув голову назад, любуясь и оценивая прическу издали. Он тоже, видимо, забыл обо всем на свете: о том, что совсем недавно щелкал зубами в кузове самосвала, что ветер и сейчас беснуется за стенами вагончика. Он был увлечен работой. От одежды его и рук исходил тонкий и приятный аромат. Он менял расчески, менял номера машинок, осторожно выстригая затылок, правил бритву, и стук переставляемых нехитрых приборов сквозь сладкую дрему отзывался где-то под ложечкой, убаюкивая Авилова.

— Вот и все! — тихо сказал Гоша, отступая и стряхивая салфетку. — Каким вас: средним, простым, «Москва»?

Авилов с трудом и сожалением раскрыл отяжелевшие веки. Так быстро! Он глянул в зеркало: на Авилова смотрел помолодевший на десяток лет мужчина, симпатичный, опрятный и замечательно подстриженный — именно так, как всегда мечтал Авилов и как никогда его не подстригали. В парикмахерской почему-то всегда спрашивали одно и то же: «Полечку?» И Авилов, теряясь, чувствуя неловкость и скованность в движениях, кивал грубовато: «Ага». И выходила почему-то не «полька», а так, одно недоразумение, скорее краковяк какой-то. В общем, Авилов всегда с возмущением глядел на себя в зеркало и уходил из парикмахерской с таким настроением, будто его умышленно изуродовали и надсмеялись над самыми его лучшими надеждами.

— Н-да-с! — с удовольствием промолвил Авилов, с задумчивостью проведя рукой по изумительно гладкой щеке. Неясная мысль рождалась в разморенной истомой и лаской помолодевшей голове. На миг воображение выхватило из темноты воюющих там, у костров, ребят, прокопченных, вгрызающихся в черствый, неподатливый грунт и метр за метром неуклонно пробивающихся вперед.

Авилов был требователен к подчиненным и неумолим в своих решениях. Он сам прошел через все эти трассы, прошивая экскаватором и холмики, и холмы, и даже настоящие горы. Он рвал взрывчаткой эти горы, знал нужды газопроводчика и умел выбить из треста все необходимое для него. Он знал все. Но ему никогда и в голову не приходило, что обыкновенный парикмахер может повысить чертовски твое настроение, освежить и как бы соскрести с личины твоей усталость, принести такую, этакую… Впрочем, о чем говорить!

Авилов дружески положил руку на плечо Гоши, понуро убиравшего инструмент в свой чемоданчик. «Пусть это будет сюрпризом для ребят, — решил Авилов. — Настоящий сюрприз. К тому же Шулейко… Ха-ха, Шулейко! Мое вам, товарищ Шулейко!»