Рукопись Бэрсара - Елизавета Манова

- Знаешь, Сибл, не ко времени разговор. Есть что сказать - приходи. У меня дверь без запоров. А пока, прости, я Гаралу не все ответил. Ты спрашивал о наших вдовах и наших сиротах, Гарал? Только ради их блага я даю им в обрез. Никто не жалеет для стариков, но детям надо знать, что ничто не дается даром. Достаток приходит от мастерства. Их дело выбрать мастерство или военный труд, за учение я заплачу, а остальное - это жизнь. Мы ведь стареем, Гарал. Надо ли, чтобы нас заменили дармоеды и попрошайки?

- Вот так ответил! - сказал Гарал. - Значит, они правы, а мы...

- А мы сильнее, Гарал. Они живут под нашей защитой, их жизнь и достаток зависят от нас. Сильный может простить слабому то, что равному бы не простил.

- Ага! - вякнул Калс. - Они задираются, а мы спускай!

Я не буду ему отвечать, его уже треснули по затылку, и он только глухо бубнит под нос.

- Малый Квайр, Гарал, - это наше дитя. Беспечное и задиристое дитя, но нам его беречь и растить, чтоб он стал родиной для наших детей. Нам ведь уже не вернуться в Квайр...

Как они смотрят на меня! Перепуганные ребятишки, осознавшие вдруг, что все мы смертны.

- Братья мои, - говорю я им, - да неужели вы сами не поняли, что не на год и не на десять поселились мы здесь? Многое может измениться, но одно не изменится никогда: чтобы вернуться в Квайр, нам надо оставить здесь свою гордость, свою веру и свою силу.

- Но коль сила?.. - тихо сказал Тобал.

- Нас все равно не оставят в покое. Только братоубийство принесем мы в родную страну. Думайте, братья, - грустно сказал я им. - Мне казалось, что вы все уже поняли сами. Если не так - думайте хоть теперь. Думайте за себя и за своих детей.

Никто из них не ответил. Они молча встали и поклонились, когда я пошел к дверям, и взгляды их тянулись за мной, тянулись и обрывались, как паутинные нити.

- А, дьявол тебя задери! - сказал мне Сибл. - Лихо ты нас!

Мы с ним шагаем вдвоем - Асаг уже улетел. Его распекающий голос еще не угас, но Малый Квайр засосал и унес Асага, и я улыбаюсь тому, что Асаг-то, наверное, счастлив. И я говорю-невпопад, но знаю, что Сибл поймет:

- А ты сменял бы такую жизнь на прятки в Садане?

- А ты сменял бы свое богатство на жизнь Охотника?

- Да? - не задумавшись, отвечаю я - и гляжу на Сибла с испугом. Как он смог угадать? За семью печатями, за семью замками.

- То-то же! - отзывается он с ухмылкой.

- Раз ты так меня знаешь...

- Ни черта я тебя не знаю. Ты - вроде, как твое стекло. Будто просвечивает, а насквозь не видать.

- Чего тебе нужно, Сибл? - говорю я ему. - Власти? Богатства? Свободы?

- Тебя, - отвечает он. - Чтоб ты от меня не загораживался. Чем это я не вышел, что ты Эргису веришь, а мне нет?

- А Эргис от меня ничего не хочет. И в деле он видит дело, а не себя. Я и сам такой, Сибл. Мне с ним проще.

Смотрит в глаза, пронизывает насквозь, выщупывает что-то в извилинах мыслей. Пусть смотрит, мне нечего скрывать.

- А коль веришь, - говорит он наконец, - так чего вы с Асагом меня вяжете? Чего без дела томите? Эдак я напрочь взбешусь!

- Скоро, Сибл, - говорю я ему. - Теперь уже скоро. Будет лето - будет война.

Длинный весенний день, заполненный до отказа. Утро начато по протоколу, а теперь я позволю себе зигзаг. Завтра аудиенция у локиха, визит к Эслану, а вечером небольшой прием. Отборная компания: шпионы, дипломаты и вельможи. Цвет Каса. Послезавтра Совет Старейшин и разбор торговых споров. И так на много дней вперед - конечно, не считая главного.

Сегодня - для души. Я начал с нового - с ковровой мастерской. Она еще моя. Мне некогда возиться с мастерскими. Я просто начинаю, налаживаю дело - и продаю, но оставляю за собой пай и получаю часть дохода. Пока что мне невыгодно их расширять - предметы роскоши должны быть в дефиците. А вот когда у нас наладится с железом, и я займусь ружейным производством тогда придется все держать в руках.

Приятный час. Ну, с первой партией, конечно, все не так. Фактура ничего, но краски! но рисунок! Художника сменю, а вот красильщиков придется поискать. В продажу это я, конечно, не пущу. Раздарим в Касе.

Я обходил почти весь Малый Квайр. Почувствовал, послушал, посмотрел и мне немного легче. Мой город в городе. Чудовищная смесь укладов, языков и технологий. Ребенок странноват, но интересно, во что он вырастет. И то же ощущенье: невозвратно. Уж очень хорошо они легли - проростки новых технологий и укладов - в рисунок старых цеховых структур. Еще бы три-четыре года, и это будет жить и без меня. А любопытно все же, что важней: вот эти мелочи или все то, что мы с Баруфом сделали для Квайра?

- Баруф, - тихонько спрашиваю я. Да, я один. Я у себя. Немного отдохну, потом спущусь. - Баруф, ты знаешь, что меня тревожит? Что мы с тобой ускорили прогресс. Ты двинул Квайр на новую ступеньку, а я такого насажал в Бассоте...

- Не будь ханжой, Тилам! Прогресс не есть абсолютное зло. Или ты считаешь, что дикость - благо?

- Зло - это соединение дикости с техническим прогрессом. Я боюсь, что они будут еще совсем дикарями, когда изобретут пушки и бомбы.

- Понимаю! Ты исходишь из того, что Олгон - страна всеобщего счастья. Его ведь никто не подталкивал и не мешал четыреста лет искоренять свою дикость.

- Неужели ты не понимаешь...

- Почему же? Если новый мир окажется не лучше Олгона - что же, отрицательный результат - это тоже результат. Это значит только, что всякая цивилизация обречена на гибель.

- Нет, - говорю я ему. - Это значит, что мы напрасно убили миллиарды людей - не только наших современников, но их родителей, дедов и прадедов.

- Ты стал злоупотреблять ораторскими приемами. Тем более, что это неточно. Люди все равно родятся - не эти, так другие.

- Но другие. Ты забываешь, что это будущее уже было и настоящим, и прошлым. Эти люди _б_ы_л_и_, Баруф!

И опять, как при жизни, он отмахивается от проблемы, для него это не проблема, ее просто не существует.

- Не все ли равно - не жить или умереть? Чепуха, Тилам! Лучше подумай: не рано ли ты начинаешь блокаду Квайра?

И тут вдруг открылась дверь и вошла Суил. Обычно она не заходит ко мне в кабинет, оберегая мое уединение, а тут вошла по-хозяйски, осмотрелась и вдруг говорит с досадой:

- А! Оба здесь!

- Ты о чем, Суил?

- Об Огиле, о ком еще? А то я не чую, когда он заявляется!

Я тупо гляжу на нее, не зная, что ей сказать. Это даже не мистика, потому что Баруфа нет. Я ношу Баруфа в себе, как вину, как память, как долг, но это только вина, только память и только долг.

Зря я так на нее смотрю. Выцветает в сумерки теплый вечерний свет, ложится тенями на ее лицо, и это уже совсем другое лицо, и это уже совсем другая Суил.

Красивая сильная женщина, уверенная в себе. Она была очень милой, моя Суил, а эта, оказывается, красива. Она была добродушна и откровенна, моя Суил, а эта женщина замкнута и горда. И когда она садится напротив меня, я уже не верю, что это моя жена, самый мой близкий, единственный мой родной человек.