Рукопись Бэрсара - Елизавета Манова

Совет встречает нас стоя. Мы поклонились Совету, И Совет поклонился нам, и теперь мы шествуем к возвышенью, где для нас воздвигнуты кресла. И только когда мы садимся, Ларг встает и приветствует нас. Он сидит в стороне, демонстрируя независимость веры, и, конечно я с ним согласен. А если нет, то это решается наедине, у очага в мое кабинете.

Надоедливый ритуал начала Совета. Ларг трудится, Асаг внимает, Сибл одолевает зевоту, а я гляжу на Совет. И я рад, что мне пришлось созвать их сегодня. Через несколько дней суета затянула бы взгляд пеленою привычки, но сейчас...

Я вернулся издалека. Из холода храмового подземелья и холода той ирагской зимы. Я знал, конечно, что все давно изменилось, и все-таки я отправлялся на встречу к ним - к тем гордым, иссушенным голодом оборванцам, которые сначала судили меня, а потом безоглядно вручили мне свои жизни.

Их было сорок, теперь их осталось двадцать.

Пятнадцать покинули нас при расколе Братства.

Десятерых мы оставили на войне.

Пятеро выбраны заново - из достойных.

О каждом из них я знаю все, и каждому наперед отведено место и назначена подходящая роль.

Ерунда - я никогда не знаю. Сидят два десятка зажиточных горожан, уверенных в будущем, знающих себе цену, и огонь фанатизма надежно притух в их глазах. Фанатизм и сытость не очень-то ладят друг с другом.

И мысль, заманчивая безрассудная: а если прикончить Братство? Потихоньку его придушить, освободив и их, и себя?

Приятная мысль, но я знаю, что все приятное лживо. Мое богатство свободный квайрских Кас, но моя сила - Братство. Три сотни преданных и бездумных, которые сделают все, что я им велю. Отряды Эргиса хороши до поры, потому что люди Эргиса приучены думать. Он сам отбирает только таких, и это лучший отряд во всем регионе. Но пойдут ли они за мной до конца?

Вступление конечно, но они не спешат говорить. Сидят и поглядывают на Асага. Пара таких Советом, и грянет новый раскол. И я говорю:

- Спрашивайте, братья! Слово Совета - свободное слово. Грешит не сомневающийся - грешит лгущий.

Кто примет вызов? Ну, конечно, Гарал! Самый надежный из друзей-врагов и самый любимый после Эгона. Изрублен в боях так, что жутко глядеть, но те же мальчишеские глаза и тот же бесстрашный мальчишеский голос. И конечно, отчаянно и бесстрашно он врубает в меня самый главный вопрос:

- Скажи, Великий, а по чести ли это, что мы первые на пустое пришли, мерзли да голодали, да жили из себя рвали, а нам за то ни доли, ни славы? Пришлые заявились, на готовое сели, а ты их теперь над нами ставишь. А как до спору дойдет, так ты не наше, а ихнее слово слышишь. Что ты на это скажешь, Великий?

- Говори все, Гаралл.

Зашевелились Братья Совета, довольны. Асаг злится, Сибл ухмыляется, а Ларг поглядывает с укоризной: Молодец Гарал, отчаянный мой рубака, прямой, как клинок, только вот без гибкости стали.

- А и скажу! Сколько нас на войне полегло, вдов да сирот пооставляли, а как они живут? Только что не голодом сидят, только что не нагишом ходят! А кругом дома богатые, ходят их бабы нарядные, да на наших-то сирых верхом поглядывают. По чести ли это, Великий?

- Говори еще. Я на все отвечу.

Встретились наши взгляды: его - бестрепетный и горячий - эх, вытащить бы тебя свободным человеком из этого хлева! - и что-то вдруг изменилось в его глазах, потух в них яростный огонек, и сразу смягчилось воинственное лицо, словно бы я уже на все ответил.

- Хватит и того, Великий.

- Я рад, что ты об этом спросил, Гарал. Тайные обиды рассорят и кровных братьев, наше же братство - только по обету, нам еще труднее друг другу прощать.

Да, мы пришли сюда первыми. Голодали, холодали и сил не жалели. Но старались-то мы не для кого-нибудь, а для себя - чтобы выдержать ту зиму, а после жить хорошо. Да, тем, что пришли потом, мы помогли. А ты сам разве оставил бы земляков в беде, когда у нас общее горе и общий враг? В чем ты упрекаешь меня, Гарал? В том, что эти люди живут теперь лучше, чем мы? Да, и это к их чести. Они принесли сюда только руки и умение, а остальное добились сами. И теперь их руками и их умением мы тоже стали богаче жить. Не спеши возражать, Гарал. Погляди сперва на себя и на тех, кто вокруг. Только пятеро из вас работают в мастерских, и из этих мастерских мы ничего не продаем, Братство все забирает себе. Откуда же на вас хорошее платье и дорогое оружие, откуда уборы ваших жен? Откуда деньги на содержание воинов - ведь из казны я не беру ни грош?

Все от них, Гарал. Это они платят мне за то, что живут под моей защитой и могут спокойно работать и богатеть. Мы прорубаем дороги, но разве хоть кто-то из наших трудится в лесу с топором? Нет, я понимаю бассотцев на деньги, что дают мне купцы. А потом по этим дорогам идут караваны, скупают наши товары и привозят свои, и каждый купец рад заплатить за то, что в Касе я охраняю его от притеснений, а в дороге от грабежа. Что бы мы выиграли, разогнав ремесленников и ограбив купцов? Нищету. Братство не сможет себя прокормить, потому что слишком много у нас едоков и слишком мало рабочих рук. Братство не сможет себя защитить, потому что занятые лишь хлебом насущным не противники для регулярного войска. Ты говоришь, что я держу сторону вольных против Братства? Да, когда Братство неправо. Никто не смеет решать споры оружием и кулаком. Есть обычай и есть закон, и есть кому рассудить. И не думайте, что раз вы сильны, то вам все можно. Наставник Ларг, дозволено ли одному человеку силой навязывать свою веру другому?

- Нет, - убежденно ответил Ларг. - Не дозволено. - Помолчал и добавил: - Но просвещать должно.

- А если просвещаемый не согласен?

- То дело его и богово, - ответил Наставник грустно.

- А чего они над верой нашей ругаются? - крикнул румяный Калс.

- А ты своей верой на улице не размахивай! - внезапно озлился Сибл. В Квайре ты ее, чай, в нос никому не тыкал! Ты, Великий, верой-то не загораживайся, ты прямо скажи: чего это ты Братство в Касе за сторожа держишь, а всю лесную сторону Эргису отдал? Коль мне куда надобно, так что, мне у него дозволенья спрашивать?

- Тебе как ответить: правду или чтоб не обиделся?

- А мне на тебя обижаться не дозволено!

- Была бы война, Сибл, я бы тебе свою жизнь в руки отдал и страху не знал бы. А пока мир, ты мне, как нож у горла. Только и жду, что ты меня с соседями перессоришь и моих друзей врагами сделаешь.

- Такой олух?

- Если бы олух! Живешь, как в Садане: своего погладь, а чужого ударь. Дай тебе волю, так мы скоро в осаде будем сидеть, да через стенку постреливать. Не хочу я такой жизни и тебе не позволю!

- Ничего, - сказал Сибл, - дозволишь. Вот как друзья те предадут, да соседи огоньку подложат...

- Знаешь, Сибл, не ко времени разговор. Есть что сказать - приходи. У меня дверь без запоров. А пока, прости, я Гаралу не все ответил. Ты спрашивал о наших вдовах и наших сиротах, Гарал? Только ради их блага я даю им в обрез. Никто не жалеет для стариков, но детям надо знать, что ничто не дается даром. Достаток приходит от мастерства. Их дело выбрать мастерство или военный труд, за учение я заплачу, а остальное - это жизнь. Мы ведь стареем, Гарал. Надо ли, чтобы нас заменили дармоеды и попрошайки?