Лаки - Джеки Коллинз

– Давай поплаваем, мама? – предложила Бриджит.

«Какая она все-таки симпатичная девочка, – подумала та. – Как жаль, что ее характер совсем не соответствует ее внешности».

– Не сейчас, дорогая, – ответила Олимпия. – Мне надо отдохнуть. Няня пойдет с тобой.

Няня Мейбл, такая нелепая в своем старомодном купальнике, возмущенно посмотрела на нее.

Но Олимпия не замечала никаких взглядов. Она сама, позабыв обо всем, разглядывала спасателей, чьи выпирающие под миниатюрными плавочками чресла полностью привлекали ее внимание.

Время ленча. И Ленни благополучно устроен за столиком в компании репортера из «Роллинг стоунз».

Пересекая холл, Джесс нос к носу столкнулась с Маттом.

– Как дела? – спросил он.

Она ослепительно улыбнулась.

– Прекрасно.

– Ничего не нужно?

– Абсолютно ничего.

– Ленни доволен?

– Похоже.

– Долго еще вчера развлекались?

Ответив, она спохватилась, но было уже поздно:

– А я-то думала, что это как раз ты развлекался.

Он добродушно рассмеялся.

– Тина – мой старый друг, – пояснил он, имея в виду свою вчерашнюю спутницу.

Снова Джесс не удержалась:

– Старый – это в точку сказано.

Матт опять расхохотался:

– А пойдем-ка, перекусим.

И он взял ее под руку, не ожидая отказа.

– Я очень занята.

– Но есть-то надо.

– Я заказала что-то в номер. Мне должны позвонить из Лос-Анджелеса.

– Какая ты трудолюбивая особа.

– Мне нравится моя работа.

– Да, и ты, конечно, очень многое сделала для Ленни.

– Он бы и без меня пробился. Он просто великолепен. Тебе следовало бы это понять еще в первый раз.

Матт насупился. Конечно, Ленни Голден хорош, кто спорит. Но почему Джесс прямо вся светилась, когда говорила о нем? Почему так преображалось ее лицо?

Она спит с ним. У Матта не оставалось никаких сомнений. А из этого следовало, что у него, Матта Трайнера, не было ни малейшего шанса.

Да он и раньше все понял. Понял, когда она вместе с Ленни уехала из Вегаса. И поэтому больше не добивался ее.

– Ну что же. Увидимся позже, – сказал он. – Так тебе точно ничего не нужно?

– Совершенно точно.

«Я его больше не интересую, – подумала она. – Ему на меня наплевать».

Да и стоит ли переживать?

Но она переживала.

– Расскажите мне о вашей матери, – попросил репортер «Роллинг стоунз».

Ленни медленно пережевывал большой кусок гамбургера.

– Что именно вы хотите знать? – спросил он с набитым ртом.

– Ну, ваш отец был комиком – это вы мне говорили. Братьев или сестер у вас нет. Вы перебрались в Нью-Йорк в семнадцать лет, остальное уже известно. Но вы ни разу не упомянули о матери. Она жива?

Какой соблазн избавиться от Алисы. Разделаться с ней в печати и больше никогда не иметь с ней дело. Но Алиса вряд ли смирится. Теперь, когда он прославился, она не имела ничего против тридцатидвухлетнего сына.

– Да, она жива, – сказал он.

– Что она думает о ваших сюжетах? Ваши интермедии на тему матери и сына поразительно безжалостны. Ей они нравятся? Или огорчают? Или?..

Ленни передернул плечами. Пора кончать с этим интервью. Какая к черту разница, что там себе думает Алиса! Она никогда не высказывала своего мнения. Он никогда ее не спрашивал. Единственный услышанный им за все время комментарий сводился к тому, что она посоветовала ему поменьше выражаться.

Он усмехнулся, потянулся.

– Послушайте, если вы хотите это узнать, почему бы вам не расспросить ее саму? – Быстрый взгляд на часы. – Мне пора. Увидимся позже. Вы ведь будете на концерте, верно?

Репортер кивнул и выключил миниатюрный диктофон. Ленни встал, подмигнул крутившейся неподалеку официантке, которая уже успела выпросить у него автограф, и покинул ресторан.

В три часа Олимпия пошла к себе, чтобы начать готовиться к предстоящему вечеру. Витос лежал у себя в номере и распевал голос.

– Оли-импия, – протянул он. – Ка-ак ми-ила.

– Витос, – заявила она твердо, – я приехала в этот противный игорный дворец не для того, чтобы сидеть тут без дела. Объясни, что происходит?

– Завтра я буду узнавать, – широко улыбнулся Витос, усаживаясь.

Он сказал Олимпии, что ожидает прибытия кое-каких бумаг из Испании. И не соврал. Ему срочно требовались документы, подтверждающие ликвидацию брака, но их никак не могли найти.

Она отщипнула виноградину со стола, заваленного фруктами.

– Сколько еще нам здесь торчать? – капризно заныла Олимпия детским голоском.

– Одну неделю.

– Слава Богу, не так уж долго. Кошмарное место.

Ленни надел черный кожаный пиджак, черные брюки в обтяжку, белую рубашку, расстегнув на шее, узкий галстук из черной кожи и белые кроссовки. Его светлые волосы были артистично взлохмачены.

Джесс привстала на цыпочки и чмокнула его в щеку.

– Ты потрясающе выглядишь, – прошептала она.

Он был готов.

Глубокий вдох.

Кровь стучит в висках.

Вперед!

Сидя в зале, Иден гадала, заметит он ее или нет. Вообще-то ее трудно было не заметить. Она расположилась за лучшим столиком – по центру и прямо перед сценой. Ее окружали Пейж и Райдер Вилеры, Куинн Лич, режиссер будущей картины; его всем недовольная, некрасивая подружка; конечно же, Сантино. И еще два его лас-вегасских знакомых.

– Они могут дать денег на фильм, – предупредил он ее. – Веди себя с ними поприветливее.

Оба оказались на редкость мерзкими типами. Один – приземистый и коренастый, с волосами, буйно растущими повсюду: в носу, в ушах, на шее, на руках. От одного взгляда на него по телу Иден пробегала дрожь отвращения.

Другой – огромный, пузатый, с недобрыми маленькими глазками и зачесанными назад жирными волосами. Оба пришли без дам, из чего естественно следовало, что, едва взглянув на Пейж Вилер (в свои сорок с лишним лет чересчур старую, на их пресыщенный вкус) и подружку Куинна Лича (чересчур некрасивую, по их понятиям, воспитанным регулярным разглядыванием красоток в «Плейбое»), они сосредоточили все свое внимание на Иден.

Она отвечала односложно и смотрела холодно. Жить с мужчиной вроде Сантино Боннатти само по себе уже не подарок. Так с какой стати ей лезть из кожи вон перед парой горилл, которые еще только могут финансировать фильм?

Да Сантино и не нужно никаких инвесторов – у него и самого денег хватает.

Она не сводила глаз с Ленни, стоящего посреди сцены. Выглядел он просто великолепно. Впрочем, он всегда был красивым сукиным сыном. На счастье, она знала, что и сама смотрелась потрясающе в своем глубоко вырезанном соблазнительном платье. К тому же на ней рубиновое ожерелье и серьги – подарок Сантино. Волосы, расчесанные на прямой пробор, ласкали ей плечи – две белые шторы, обрамляющие точеное личико.