Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1 - Петр Александрович Дружинин

“люди не 1-й категории”. Они хлопочут все время об откреплении от столовой людей, не входящих в 1-ю категорию. Нас, живущих на Пушкинской, они вроде бы не хотят открепить. Во всяком случае, не настаивают. Но зато доктора, живущие в других местах (Благой, Нечкина и другие), хотят, чтоб прикреплены были все или никто. Но, конечно, лучше бы всех прикрепили»[613] (июль 1942, Ташкент).

«Интересный случай был со мною в Союзе писателей. В конце апреля бытовая комиссия Союза собирала деньги на закупку продуктов в Казахстане. Закупка проводилась за наличные деньги желающих. Люди внесли деньги, кто сколько мог. Я внесла 500 рублей. Эта сумма считалась значительной. Корифеи денег не вносили, считая, что из этой затеи ничего не выйдет. ‹…› В июне продукты прибыли. И тут встал вопрос, как распределять. Когда деньги вносили, нам обещали выдать продукты соответственно внесенной сумме. А так как многие денег не внесли совсем, особенно крикуны, то они не должны были ничего получить. Но это их не устраивало, особенно тех, кто денег не вносил совсем. И тогда под председательством Лежнева создали комиссию и всех разделили на 4 категории. 1-я категория. Творчески и общественно активные писатели. 2-я категория. Творчески активные, но общественно малоактивные писатели. 3-я категория. Творчески и общественно малоактивные писатели. И не члены Союза, но общественно активные. 4-я категория. Не члены Союза писателей и не ведущие общественной работы. Внесение суммы больше 300 рублей давало преимущество. Волнения, дрязг было много вокруг. ‹…› В день, когда начали раздавать продукты, я пошла в Союз писателей и выяснила: 1-я категория – 1 паек. 2-я категория – 3/4 от 1 пайка. 3-я категория – 1/2 от 1 пайка. 4-я категория ничего не получает. Стоимость пайка 1-й категории – 260 рублей. Меня, конечно, внесли в 3-ю категорию.

Меня просто взорвало. Дело не в продуктах, а в безобразном распределении. В комиссии было 9 человек. Я пошла к Лежневу. Он долго и пространно мне объяснял, что я должна быть во 2-й категории, но никак не в 3-й категории. Тогда я наугад назвала несколько жен, не подозревая, что они в первой категории. И сказала, что я должна быть там, где они. И что мой муж и по общественной линии Союза писателей, и по творческой работе, и по внесенной сумме денег должен быть в 1-й категории. ‹…› Получила я паек 1 категории, но глядеть на них всех мне было противно. Кто-то сказал очень точно: – Обидели тех жен, чьи мужья в Москве»[614].

В Ленинграде, где дело со снабжением продовольствием обстояло неизмеримо хуже, наблюдались те же процессы, и достигался тот же результат: возрождалось казалось бы изжитое «классовое» чувство:

«Как радовались профессора, особенно жены профессоров, когда прошел слух о том, что на Михайловской [улице] доцентов и кандидатов больше прикреплять не будут. Соображения о лучшем снабжении или о меньших очередях здесь были на заднем плане. Человек вовсе не так грубо утилитарен. Человек грубо утилитарен, только пока он простодушно голоден. Здесь же был крик души изголодавшихся по чувству привилегированности»[615].

Дополнительное обеспечение члены ССП получали также по линии Литфонда СССР. Например, в 1944 г. в Ленинград в большом количестве поступала американская продовольственная и вещевая помощь, распределявшаяся лишь среди привилегированных граждан и членов их семей. Поскольку члены ССП входили в группу избранных, то всем им также полагались такие «подарочные наборы», но не все вовремя успевали их получить. Именно по этой причине Совет правления Ленинградского отделения Литфонда 23 сентября 1944 г. рассматривал следующий вопрос: «Слушали: о выдаче американских подарков члену ССП тов. Эйхенбауму. Постановили: обратиться с ходатайством в Литфонд СССР о выдаче члену ССП тов. Эйхенбауму Б. М. полного комплекта подарков»[616].

Специальное распределение среди писателей сохранилось и впоследствии: в пору голода 1946–1947 гг. ленинградские литераторы получали специальные пайки, в том числе осенью 1947 г. – вагон картофеля от белорусских писателей, который оказался распределен не столько между самими писателями, сколько между сотрудниками аппарата. Именно поэтому 29 ноября 1947 г. Совет правления ЛО Литфонда отдельным пунктом рассматривал вопрос «О распределении картофеля писателям», поскольку «полученный из Белоруссии картофель по решению ЛО ССП был распределен среди писателей и сотрудников ЛО ССП, ЛО Литфонда, Охр[аны] Авт[орских] прав и др.», и в результате не все писатели его получили, тогда как «при распределении картофеля необходимо в первую очередь учитывать интересы писателя. Ставить в одинаковые условия писателей и сотрудников неправильно, так как белорусские писатели посылали картофель для писателей Ленинграда»[617].

Еще одной преференцией членов ССП стали дачные участки и путевки в Дом творчества писателей в поселке Келломяки (в 1948 г. переименован в Комарово), где выделение участков под дачи и строительство Дома творчества началось в 1945 г.; в конце того же года первые отдыхающие получили путевки в Дом творчества; с лета 1946 г. отдыхающие распределялись по сменам (стандартная путевка предоставляла право на 15 дней отдыха). Кроме того, ленинградские писатели имели возможность пользоваться Домом творчества писателей в Риге. Однако возможность отдыхать в Домах творчества открывалась не для всех: летом 1946 г. там было лишь 22 комнаты (из них 8 двойных), т. е. размещалось только 30 человек[618], хотя желающих было значительно больше. Именно поэтому списки кандидатов многократно рассматривались и выносились на утверждение совета ЛО Литфонда. Из профессоров филологического факультета Ленинградского университета летом 1946 г. в Доме творчества отдыхали В. М. Жирмунский, Б. М. Эйхенбаум, А. А. Смирнов, В. Г. Адмони и др.

Естественно, что такая система поощрения избранных, функционировавшая как в писательской, так и в академической системе, имела серьезные последствия. О том, что началось в академической науке, пишет в своих воспоминаниях известный физик, декан физического факультета Ленинградского университета М. Э. Фриш:

«Возможность непосредственно наблюдать жизнь Академии наук у меня появилась с 1946 года, когда я был избран членом-корреспондентом. Это были годы послевоенного сталинского периода, отличавшегося, впрочем, как и все остальные годы культа личности, глубочайшими противоречиями. С одной стороны – подхалимство, чинопочитание, казенщина, с другой – самоотверженный труд людей, который, несмотря на все препятствия, приводил к большим успехам. Можно было бы не вспоминать об отрицательных сторонах жизни того времени, но дело в том, что они существовали не только из-за роковых ошибок Сталина и его ближайших сотрудников. Они находили благоприятную почву среди огромного числа более мелких представителей власти и рядовых работников. Сталинская система развращала и портила людей. Она оставила тяжелое наследство, последствия которого чувствуются до сих пор. ‹…› Обязательное восхваление Сталина приняло такие размеры, что люди потеряли всякое чувство меры. ‹…› Восхваление превратилось в привычное дело, восхваляли не только Сталина,