Собрание сочинений. Т. 5 - Саша Черный

ЛОМОНОСОВ-ОТРОК*

Над палубой крутоюРыбацкой шхуны «Чайка»Волнистою фатоюКлубятся облака,И северные волныШипят, и тускло блещут,И, расступаясь, плещутВ дубовые бока.

Порою мыс горбатый, —Усеян голышами, —Мелькнет спиной покатойИ пенистой каймой,Да сосенки на взгорье,Распластаны на части,Поклонятся сквозь снастиИ сгинут за кормой.

У мачты мальчик зоркийСидит и смотрит в море:Встают и льются горкиРасплавленным стеклом…Они напевом песни,Согласными рядами,Плывут-плывут грядами,Поют морской псалом.

Сквозной игрой лучистойЗаголубела льдина…Куда стремится льдистыйСверкающий алтарь?А под кормой из влаги,Блеснув спиною гладкой,Взвилась косою складкойНеведомая тварь.

Так рано сникло солнце…И парус вздулся туже.Мерцают веретенцаБесчисленных светил.И мальчик смотрит-смотрит:Кто мудрый, в синем мраке,Исчислит Божьи знаки,Их горний путь и пыл?

Встал месяц в дымном свете…Горит фонарь на баке.Отец готовит сети,И рыбаки молчат.Кто отроку расскажетО чужеземных странах,О теплых океанах,Про звездный вертоград?

В огромном Божьем доме —Подводные теченья,Луна в полночной дреме,Цветенье льдистых глыб…Там в городах далекихЕсть книги, карты, школы,А здесь лишь парус голый,Да груды влажных рыб…

Игрушка непогоды,Заплыл фрегат заморскийВ неведомые воды,К холодным берегам.Вверху — грядою скалы,Внизу, бедны и грубы,Поморских хижин срубы,Да птиц полярных гам.

Юнец со шхуны «Чайка»Плывет к фрегату в шлюпке, —У ног седая лайкаСидит, задравши нос.По лесенке висячейВскарабкался он лихо,За ним, качаясь тихо,Пушистый лезет пес.

Матросы гостю рады,И пес такой забавный…Точеные наядыКруглятся на носу.Веселый рыжий юнгаВзял мальчика за плечи.Слова нерусской речи,Как щебет птиц в лесу.

Трап вниз и вход, как норка…Ступеньки, переходы, —Приплывший в шлюпке зоркоГлядит по сторонам.А рядом юркий юнгаТо вверх, то вниз ныряет,Смеется, словно лает,Бьет лапой по штанам.

Средь низкой, темной залыЗабавный гость ни с места, —Напрасно рыжий малыйПрочь тянет за кафтан…На гнутой ножке глобус!На полках книжек горы,И медные приборы,И карты звездных стран!..

Но буквы непонятны…Они, как клад зарытый, —Слова — немые пятнаНа корешках тугих.В глазах вскипают слезы…Очнулся отрок русскийИ лестницею узкойПоднялся и притих.

Глухонемым чурбаномПростился с моряками.На западе багряномСуровая печаль.Скрипят и гнутся весла.К ногам прижалась лайка,И с детским плачем чайкаМетнулась к тучам вдаль.

Подмокла соль в лукошке, —Пускай бранят на шхуне…Луч в облачном окошке,Как смутный, дальний зов…В душе зарделся факел,И тысячи вопросовПлывут из-за утесов,Из-за глухих лесов!

Над кровлей вьются хлопья,Снега шипят-дымятся,И весла, словно копья,Чернеют у стены.С сугробов, с крыш, с заборовНесется пыль седая,И вьется, оседая,Вдоль Северной Двины.

Перед оконцем снежным,В пустой избе мерцая,Горит тюльпаном нежнымОгарок восковой.Над книгой — тихий отрок…Буран стучится в сени.По балке ходят тени.В трубе протяжный вой.

В ногах медвежья полость…Весь вечер без попреков:Отец уехал в волость,А мачеха в гостях.В грамматике славянскойПеречитал все строчки.В углу, как гриб на кочке,Спит лайка на сетях.

Треща, погасла свечка.Влез мальчик на полати.Под полостью в колечкоСвернулся, словно кот.В часы ночного мракаВ душе встает чредою,Как звезды над водою,Знакомый хоровод:

Чудесный зал фрегата, —Приборы, книги, глобус!Скелет морского ската,Полярный сноп огней…И Сухарева БашняС петровской школой новой, —Заезжий гость торговыйРассказывал о ней.

И в час ночного бденьяСрывается молитва:«Ты, Свет и Утешенье,Опора слабых сил!В меня вдохнул Ты жажду, —Тебе ль ее отринуть?..Не дай во мраке сгинутьИ утоли мой пыл…»

Метель поет все тише,Под полостью так жарко.В ларе скребутся мыши,Проснулись петухи.И в голове бессоннойПлывут-плывут рядами,Размерными ладами,Невнятные стихи…

Трески сушеной вязкиШуршат в сенях на стенке.У проруби салазкиОпять забыл убрать…«В Москву!» — вздохнула вьюга,«В Москву!» — шепнули мыши,И снежный дед на крышеГудит: «Бежать, бежать…»

ЛЮСЯ И ДЕДУШКА КРЫЛОВ*

Люся легла в кроватку. На ночном столике аккуратно разложила свои любимые вещи: камушек с океана, безносую китайскую собачку и басни Крылова и, как всегда перед сном, стала думать о разных разностях… Днем ведь думать трудно: то школа, то уроки, то всякие домашние разговоры о дяде Вани, от которого ни шерсти, ни молока…

Какого им молока от дяди Вани нужно?.. Странная публика!

В тишине и темноте совсем-совсем другие мысли в голову приходят… Как приходят, — никто не знает. Думает, например, Люся о мышах. На каком языке разговаривают мыши? Есть ли у них под полом мышиное училище? И вдруг — чик! — мышь перепрыгнула на Северный полюс… А что, если бы на Северном полюсе поставить центральное отопление? Лед бы весь растаял, на теплой земле вырос бы Булонский лес, и можно было бы туда летать на аэроплане к эскимосам на дачу… Для белых медведей Люся решила оставить небольшой холодный уголок: они ведь тепла не любят… Ходила бы к ним в гости и кормила их с ложечки мороженым.

Потом стала думать о баснях. Как будто стихи и как будто не стихи. И всё разговоры, а в конце «мораль». Мораль — это, должно быть, выговор за плохое поведенье… «А я бы повару иному велел на стенке зарубить…» И почему-то одни строчки в сантиметр, а другие длинные-длинные, как дождевой червяк… Вот только «Стрекоза и Муравей» вся ровненькая…

По улице прокатил одинокий автомобиль, рявкнул басом: «Охрип! Охрип! Охрип!» — и умчался. Люся вздохнула, подложила под голову, чтоб мягче было спать, кулачок и уснула.

Кто это у кроватки раскашлялся? Люся открыла глаза да заодно и рот — удивительно! В комнате голубой молочный свет. Под табуреткой, в ногах постели колышется облако. На табуретке сидит добродушный грузный старик и ухмыляется… О! Да это же он… Конечно! Она ведь отлично помнит по картинке: вот так, совсем так сидит он на своем памятнике: в Летнем саду…

Девочка прислонилась к подушке, посмотрела на облако — расплылось! — и робко спросила:

— Скажите, вы… дедушка Крылов?

Старик кивнул головой.

— Это вы мне снитесь, да?

— А, может быть, и не снюсь. Ты почем знаешь?

— Нет, снитесь… Во-первых, сквозь вашу жилетку обои видно. А во-вторых, кто ж наяву на облаке в комнату приплывает? Да еще ночью… Консьержка бы вас с облаком ни за что не впустила. Она сырости очень не любит.

— Ишь ты какая умная, Люся!

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Догадался. Очень твое имя к тебе подходит: маленькая, беленькая, светлый чубик, на щеках ямочки. Люся, да и только.

Девочка рассмеялась.

— А вас зовут Василий Андреевич! Я тоже знаю. Только уж вы позвольте, я вас буду дедушкой звать. К вам «Василий Андреевич» совсем не подходит. Вы не обидитесь?