Собрание сочинений. Т. 5 - Саша Черный

На веранде, на солнечной стороне, вперемежку с пучками тмина висели на штопальных нитках ряды яблочных ломтиков. Сушили на зиму. Пахло от них чуть-чуть горьким миндалем и жасмином, и осы целый день танцевали над ними воздушные вальсы. Когда же ломтики сморщивались и темнели, казалось, что это человеческие уши на сквозняке проветриваются. И перед кухней дед Архип ошпаривал крутым кипятком бочку под яблочный квас. А внучка его, желтоволосая, шустрая Анюта, отбирала в свое лукошко (тетя Глаша позволила) ежедневную порцию «цыганок», смугло-малиновых сладких яблочек.

Петя придумал себе дело. Открыл перед верандой на скамейке фабрику «яблочного одеколона». Запихивал в бутылочку ржавые кусочки яблок, ягодки барбариса, стебельки укропа и кусочки коры и заливал все это дождевой водой из кадки. Потом расставлял на солнце и целыми часами встряхивал, нюхал, закупоривал и откупоривал с таким серьезным видом, что сразу видно было: быть ему в будущем химиком по парфюмерной части. Запах его одеколона, впрочем, не всем нравился. Когда Петя вздумал было надушить тетину кошку, та после первой же пробы стремглав удрала в кусты и целый день не показывалась. А Вовка сунул нос в бутылочку и сказал:

— Если из твоего одеколона сделать ванну, потом целый месяц в дом пускать не будут.

У Вовки тоже было свое дело. Сегодня с утра тетя Глаша уехала в город. На Вовке — весь дом. Тетя так и сказала: «Ты умница, присматривай за всем». Вот он и присматривает. Прогнал из тетиной спальни дворовую Арапку, непременно ей надо на тетином коврике своих блох разводить, — под лестницей места мало… Отнес деду Архипу шесть кусков сахара, свою собственную экономию. Остриг Пете ногти: очень красиво вышло, вроде щучьих зубов. Выгнал из дядиной гитары большую зеленую муху, — забралась внутрь и гудит. Музыкантша какая… Выглянул в окно и зверским голосом закричал на курицу, которая в лиловых касатиках рылась: «С ума ты сошла?! Пошла во двор, кыш, кому говорят!» Потом пошел на веранду сторожить «кальвиль».

Сад был вроде райского, это мальчики в первое же утро решили. И как в раю, здесь тоже была запретная яблоня, с которой тетя не позволяла ни одного яблока трогать. Молодое деревце росло перед самой верандой, яблок на нем было ровным счетом девять, и сидели они крепко, как пришитые. Они еще не совсем поспели и должны были быть готовы только через две недели, к дядину рождению. Тогда их на блюде на почетном месте и положат.

Вовка сидел на ступеньках и зорко посматривал. Кошка стала было о ствол когти точить. Прогнал. Для этого есть старый жернов за сараем… Осу камышинкой согнал. Мало ли в саду яблонь, нечего на кальвиль лезть. В воробья горошиной из рогатки стрельнул. Ишь ты, еще дразнится, — перелетел на другую ветку и задом к Вовке сел. «Кыш! Петя, брызни-ка на него одеколоном…»

И вот тут-то и началась история. Увидал Вовка, что тетина коза Тамара, которая тетю лечебным молоком питала, галопом скачет по саду, как оголтелая. Веревка за ней следом мотается, псы сзади, обрадовались забаве, так и наседают. «Ведь эдак у нее все молоко в масло собьется, — что тогда тетя станет пить, когда вечером вернется?» Ведь он, Вовка, за старшего в доме остался… Кликнул он Петю и Колобка, который за забором змея в небеса пускал, и помчались наперерез козе. Коза вправо, коза влево, собаки почти на хвосте висят… Наступил Колобок на веревку, наземь пал, коза его волочит, а Петя и Вовка тормозами сзади вцепились, — остановили!

Дух перевели и потащили глупую плясунью к веранде. Колобок опять к своему змею убежал, невтерпеж было, Петя за свои бутылочки принялся, а Вовка прикрутил козу накрепко к стволу кальвиля, чтоб она у него на глазах была и вела себя прилично.

Засмотрелся мальчик на дальнюю лесную опушку, на аиста, косо пролетавшего над садом к пруду, на сизый цвет цикория, который яркими пучками весь скат за садом усеял. Засмотрелся и вдруг видит, что коза веревку натянула и к бутерброду Вовкиному, который лежал рядом на ступеньке, тянется. Вовка бутерброд отодвинул, — не для козы хлеб медом мазан…

Коза на задние ножки встала, передними в воздухе грациозно поиграла и как вскинется к бутерброду… Дрогнуло деревце, — два яблока оземь! Бросились Вовка и Петя к яблокам… не приклеишь теперь. А коза опять изо всей силы, как медведь с цепи, к бутерброду: три яблока наземь!

Чуть не заплакал Вовка. Оттягивает козу за задние ноги к дереву, чтоб веревку отвязать… Пусть хоть к волкам в лес скачет, Бог с ней, с козой! А она еще пуще рвется, во все стороны на дыбах кидается, — вот-вот веревка лопнет. Что с ней, сумасшедшим чудовищем, два маленьких мальчика сделают? Все до одного драгоценные продолговатые яблоки обтрясла, и только тогда бедный мальчуган Вовка вспомнил, что у него перочинный ножик в кармане. Чиркнул по веревке, — коза балериной в жимолость нырнула…

Собрал Вовка девять яблок в подол, губы кусает: вот и остался за старшего. Дядин сюрприз, любимый кальвиль своими же руками загубил… С досады прошел мимо бутерброда, даже не посмотрел, пусть воробьи клюют. Забрался на антресоли. Чуб на глаза спустился, — не стоит и смахивать, — все прахом пошло. Арапка опять в тетину спальню забралась, за стеной на коврике блох скребет. Пусть! Кальвиль погиб, какие уж тут блохи.

Так и разыскала тетя Глаша к вечеру Вовку на антресолях. Сидит у окна на полу, глаз не подымает. Вокруг него кольцом — кальвиль.

— Что с тобой, Вовка? Кто яблоки оборвал?

Объяснил Вовка все. Часто останавливался, слюну глотал.

А как дошел до того, как яблоки «одно за другим по-па-да-ли», хотел было заплакать, но из-за двери вышел дядя, сел рядом на пол, Вовку тормошить стал и рассмеялся.

— Чудак-мальчик! Ты что ж думаешь, что мы с тетей людоеды, маленького племянника за невинную вину изжарим и с луком съедим? Подумаешь, кальвиль! Есть о чем горевать. Ни ты не виноват, ни коза, ни прохожая бабка. Айда вниз чай пить: я из города трубочки с кремом привез. Лучше всякого кальвиля, братец мой…

Пили чай. Вовка все больше в чашку смотрел, хотя тетя Глаша его ласково под столом за курточку теребила.

Однако после третьей трубочки с кремом повеселел, поднял глаза и сказал:

— У меня, тетечка, какой для вас сюрприз есть! За сарайчиком на старой яблоне веточка расцвела. Вы понимаете, в сентябре. Я вам завтра утром покажу…

Петя облизал с пальца кусочек крема и деловито заметил:

— Неправильно расцвела. Теперь теплые дни… Яблоне, должно быть, показалось, что это весна — она и ошиблась.

Дядя усмехнулся в усы.

— Верно, Петушок! Надо будет в саду календарь повесить. А то все яблони ошибаться начнут, что ж это будет?..

<1929>

ЛЕШИЙ НА ЕЛКЕ*

В лесной чаще дымился снежок. Сверху падала мелкая крупа, снизу над сугробами курилась снежная муть, ветер все перемешал, смесил — весь лес затянул мглистою белою пылью.

На голой верхушке дуба шуршали ржавые листья. Тростник у замерзшего ручья качался, скрипел, переливался снежным бисером — инеем. Засинели ранние сумерки.

Под широкой, с лапами до земли, елкой сидел старый леший, сосал ледяную сосульку, посматривал сквозь мохнатый снежный шатер ветвей и зевал.

Заяц, проваливаясь по уши в сугробы, тяжело проскакал, взбрасывая куцый хвостик, к больничной ограде, — туда стряпуха вместе с золой капустные кочерыжки выбрасывала. Лисица, раскинув пышную рыжую метелку, шаг за шагом, отряхая мягкие лапки (холодно!), осторожно прокралась к опушке, авось глупая галка на дороге зазевается. Белка шишку в лапках повертела с одного конца, потом с другого и уронила, лешего по колену щелкнула. Ишь, черт вертлявый! Ворона над головой закопошилась, снег крылом задела, полетела вниз холодная вата, прямо лешему на нос.

Нигде покоя не найдешь. Бросил леший огрызком сосульки в ворону, спиной о шершавый ствол потерся… Блохи одолели. В шубу набились, жгут мелким огнем, ничем их не выкуришь.

Потянулся старый, в локтях кости хрустнули. Вылез на проселочную дорогу и застыл.

Идти к леснику на полянку в стожок спать? Или рябины пожевать? Вон за елью алые кисточки висят, морозом хватило, — чудесная закуска!

Приложил мохнатую руку к косматым бровям, посмотрел вдаль и свистнул.

Что за штука? Почему у школы суета такая? Праздник ведь, занятий нету. С утра еще поволокли туда елку, школьники сегодня весь день в лесу мелькали, кто пеший, кто в дровнях с отцом… Чего они там галдят, как галки на колокольне? Вокруг школы расселись, смеются…

Зоркий глаз у лешего, чуткое ухо — и сквозь снежную мглу все увидит, услышит. Ветер притих. Снег улегся. Сквозь еловые метлы над головой звездными кусками засквозило темно-синее небо.

Ого-го! Ишь, как горланят… От ствола к стволу леший подкрался ближе: притаился.

С крыльца и с лужайки перед школой всех людей точно в воронку в школьную дверь гуськом втянуло. Скрипит блок, кирпич на веревке о дверь хлопает. Во всех четырех окнах забегали, замелькали огоньки и вспыхнуло, переливаясь светлым колоколом, знакомое лесное дерево. Елка! Писк-то какой… В чем дело? По какому случаю?