Пожиратели огня - Луи Жаколио

Со времени этих событий прошло уже два года, когда мы впервые встречаем Красного Капитана перед судом в Сан-Франциско.

Это прозвище Красного, или Кровавого, Капитана преисполнило сердце Джонатана Спайерса горькой радостью. «Я оправдаю это прозвище! — воскликнул он. — Я поклялся в этом!»

Но при возвращении домой из залы суда в нем произошла внезапная реакция, и весь мир, и люди, и его гигантский замысел, и сама жизнь показались ему столь презренными, столь отвратительными, что он было подумал, не лучше ли ему самому исчезнуть и покончить разом с борьбой, которая обещала быть долгой и упорной. За последние два года он уплатил уже более миллиона долларов различным механическим заводам, и тщательно занумерованные отдельные части его будущего сооружения хранились теперь в особо построенном для этой цели блиндированном сарае, у дверей которого безотлучно находились его верные негры. Но сделанное за эти два года было, в сущности, каплей в море, и если и дальше дело стало бы подвигаться так же, то на осуществление его замысла потребовалось бы по меньшей мере еще 20 лет. А ему было теперь уже 30; он был мужчина в полном соку; через 20 лет ему будет 50, и он будет уже на пороге к старости. Под рукой у него лежал револьвер; он стал играть этой красивой безделушкой, мысленно рассуждая: «Одно маленькое, чуть заметное движение руки, нажим пальца — и все кончено… И в сущности, это покой и отдохновение от всех житейских волнений. Пожалуй, индусы правы… сладость небытия!» И он вспомнил старое браминское изречение: «Лучше человеку сидеть, нежели стоять, лучше лежать, нежели сидеть, лучше умереть, нежели лежать!»

Бессознательно рука с револьвером поднялась на уровень виска… Он не сознавал даже, что делает, быть может, он мечтал в этот момент о чем-нибудь совершенно другом, как вдруг сильный стук в наружную дверь дома заставил его содрогнуться и очнуться. Он взглянул на свою руку, вооруженную револьвером, и, слабо улыбаясь, прошептал: «Неужели я собирался сделать эту непозволительную глупость?»

Он отложил в сторону револьвер и поднялся со своего места. Вошел Кианг Фо, или просто Фо, как его называли, и вручил ему большого формата конверт, принесенный посыльным, ожидающим ответа.

«Чужеземец, очень желающий познакомиться с капитаном Джонатаном Спайерсом ради причин чрезвычайной важности, просит его пожаловать к нему на чашку чая сегодня вечером в Лэйк-Хауз к 8 часам. Комната № 7, коридор В».

Подписи не было.

Красный Капитан собирался уже проучить этого бесцеремонного чужеземца, отправив его посланного обратно без ответа, но затем передумал и набросал карандашом поперек полученного письма следующий ответ:

«Капитан Джонатан Спайерс имеет обыкновение пить чай у себя в это самое время и иногда принимает, когда это его не стесняет, лиц, желающих его видеть или имеющих к нему какое-нибудь дело».

Подписи также не было. Письмо он вложил обратно в тот же конверт и приказал отдать его посланному.

Этот пустячный инцидент, которому он не придал ни малейшего значения, изменил, однако, течение его мыслей и отвлек от мимолетной идеи самоубийства, на мгновение мелькнувшей у него в мозгу. Совершенно спокойный и уравновешенный, он вышел в сад, прошел в павильон, где заключен был пруд, и заперся в нем до вечера.

Как самый серьезный мыслитель и ученый, капитан Спайерс был очень воздержан в пище и питье; ровно в восемь часов он пил чай с холодным мясом и пирожками, затем уже ничего не ел до утра. Едва он сел за стол в этот вечер, как у наружных дверей его квартиры раздался стук, и Фо вошел доложить, что господин, присылавший письмо поутру, просит разрешения представиться капитану.

Заинтересованный этим странным инцидентом, капитан приказал провести к себе незнакомца.

Спустя минуту в комнату вошел высокого роста, прекрасно сложенный мужчина, с изысканными манерами, изящно одетый, с черной бархатной маской на лице, столь плотно обхватывающей лицо, что в первую минуту капитан принял вошедшего за негра, затем собирался проучить его за дерзость являться в маске, когда незнакомец сам поспешил снять ее, промолвив:

— Извините меня, я делаю это ради слуг; для меня необходимо, чтобы никто здесь в Америке не знал меня в лицо и никто не мог впоследствии засвидетельствовать о нашем свидании, которое, во всяком случае, не повторится!

— Вы русский, если не ошибаюсь! — заметил Спайерс, внимательно наблюдавший своего гостя. — Прошу садиться!

— Вы не ошиблись: я действительно русский; у меня не было никого, кто бы мог представить меня вам; кроме того, как я уже говорил, наше сегодняшнее свидание с вами не должно быть известно никому!

— Я готов извинить вас, полагая, что только серьезные причины могли побудить вас к подобному образу действий, но вы должны понять, что я вправе требовать от вас честного и чистосердечного объяснения! Вам уже известно мое имя, и я со своей стороны привык знать имена тех, кто переступает мой порог!

С минуту незнакомец как бы не решался, затем сказал:

— В Австралии я был известен под именем «человека в маске»; здесь, в Лэйк-Хауз, я записан под именем майора Дункана…

— А в России? — спросил капитан с легким оттенком раздражения в голосе.

— А в России, — продолжал незнакомец, — меня зовут полковником Ивановичем!

— Прекрасно! — сказал Спайерс и пожал ему руку в знак заключенного знакомства.

— Теперь еще одно слово, — сказал полковник, — у людей вашего типа нет надобности требовать честного слова, и потому я просто скажу вам, что желаю, чтобы с того момента, как я перешагну за порог вашей комнаты, я был для вас, как и для всех здесь, майором Дунканом!

Капитан утвердительно наклонил голову, и его гость продолжал:

— Я прибыл сюда из Австралии и нахожусь проездом в Сан-Франциско, собираясь вернуться в Европу через Нью-Йорк. Сегодня утром я из простого любопытства присутствовал в зале суда на вашем процессе, и ваша непреодолимая энергия, ваше мужество и решимость, ваше презрение к людям и к жизни, ваш надменный и гордый вид очаровали меня настолько, что я внутренне сказал себе: «Вот человек, какого я давно ищу!» Я должен вам сказать, что на меня возложена тайная миссия, и я потратил уже два года своей жизни, приложил все силы моего ума и моей воли, пожертвовал жизнью 400 или 500 человек и истратил около пяти миллионов, и все для того только, чтобы потерпеть позорную неудачу! Я решил было уже вернуться в Россию и отказаться от возложенной на меня задачи, но при виде вас во мне возродилась надежда.

— А в чем состоит цель вашей миссии? — полюбопытствовал капитан.