О тревогах не предупреждают - Леонид Петрович Головнёв

на переходе ногу и был обузой отряду. Нести его никто не хотел, а верблюды навьючены оружием.

Али-бек был горд доверием, которое ему оказал главарь контрреволюционной группировки. Шутка ли, сейчас в его банде было почти сто муджахеддинов. Все они хорошо вооружены, обучены. Теперь-то он наведет порядок в уезде, отомстит Насыру Кузыбакару и всей его семье, которая лишила его земель, богатства.

Провожая головорезов Али-бека в Афганистан, главарь напутствовал душманов: «В назидание вероотступникам проводите акции устрашения. Только таким способом мы приучим людей к покорности и заслужим милость аллаха!» Эти слова намертво засели в мозгу у Али-бека и его подручных.

Три месяца назад Али-бек уже приходил сюда из Пакистана с группой из двадцати человек. За трое суток сжег три кишлака. А сколько казнил людей — не считал. Надо было уйти в горы, затаиться, переждать. А он пошел к четвертому кишлаку. Там его уже ждал отряд дехкан и встретил огнем. Али-беку повезло. Пользуясь темнотой, он сумел уйти. Но от банды осталось всего восемь человек. И тех через пять дней настиг Кузыбакар. Одному Али-беку удалось уйти, вернуться в Пакистан. Там его наградили как национального героя. Такого поворота событий он не ждал, готовился к худшему — задание не выполнил, людей положил. Но зверства Али-бека и его банды широко осветила центральная кабульская пресса, и газеты были доставлены в Пешавар раньше, чем туда дошел он.

Али-бек стал намного хитрее. Он не будет действовать столь примитивно, как прежде. Пакистанские инструкторы научили его мудрой науке — тактике. И теперь душманы Али-бека, оставаясь незамеченными в скалах, ждали возвращения разведчиков.

Обе группы лазутчиков вернулись лишь к полуночи. Одни доложили: с севера без охраны идет большая автомобильная колонна. Донесение другой группы разведчиков насторожило Али-бека. С юга спешит подвижная бронегруппа. В дальнейшем она, скорее всего, будет сопровождать колонну до самого места назначения.

Задумался Али-бек. Велик был соблазн разграбить и уничтожить колонну. Но как сдержать сильную бронированную группу? Думал-думал, потом крикнул:

— Нурали, ко мне!

От общей группы муджахеддинов отделился худой, длинный душман с хилой острой бородой. Это был жестокий и кровожадный бандит. Его боялись все. Это он по команде Али-бека пристрелил мальчишку Ибрагима. И теперь, низко склонившись перед главарем банды, Нурали внимательно слушал его, заискивающе улыбался, угодливо кивал головой. Через час он с группой из пятнадцати человек ушел на юг. Еще через час вся банда повернула на север.

…Бронегруппа Остапенко остановилась на ночь в расположении опорного пункта взвода лейтенанта Петрова. Офицер предоставил командиру полка и представителю политуправления округа одно из маленьких помещений, вырубленных прямо в скале. Сдвинув к стене столы и скамейки, солдаты занесли в комнату две кровати, застелили их. Доложив Остапенко обстановку, Петров пожелал обоим полковникам спокойной ночи.

— Проверьте еще раз боевое охранение и секреты! — наказал ему на прощание командир полка. — Подъем в 4.30!

— Есть! — отдал честь лейтенант и исчез за дверью.

— Будем укладываться, Аркадий Васильевич, — предложил Дмитрий Львович. — Вы какую кровать выбираете?

— Любую. Вот эту, к примеру, — Смирнов указал на ту, возле которой стоял.

Офицеры быстро и молча разделись, юркнули под одеяла, минуту полежали, согреваясь своим дыханием. Первым заговорил Смирнов.

— Как думаете, Дмитрий Львович, нападут душманы на колонну? — спросил он, поворачиваясь к Остапенко.

— Если не знают о нашей бронегруппе — нападут.

— А если они обнаружили нас?

— Вряд ли.

— И все же?

— Тогда они на прямое столкновение не пойдут. Скорее всего, заминируют полотно дороги в двух-трех местах, обстреляют транспортные машины из засады.

— А что вы намереваетесь делать, чтобы предотвратить потери, упредить душманов в нанесении удара по колонне?

— По расчету времени мы можем встретиться с колонной Дынина в 11 часов. Наиболее опасный участок маршрута (длиной до десяти километров) начинается от каньона «Глубокий». Там есть весьма удобные места для завалов и засад. К каньону мы подойдем в 10.30. А в 10.45 над «Глубоким» появится звено вертолетов. Они будут вести разведку маршрута и в случае чего нанесут удар по банде. В довершение к этому я озадачил и свою разведку.

— Видел я, как вы ставили задачу капитану Ивлеву. Тот стоял по стойке «смирно», отвечал: «Есть!» и «Так точно!». Неужели, Дмитрий Львович, нельзя с людьми помягче, попроще. Ведь в бой пойдут.

— Потому и нельзя, что в бой идут, — отрывисто сказал Остапенко, и пружины кровати, на которой он лежал, сердито заскрипели.

— Это ваше убеждение?

— Знаете что, Аркадий Васильевич, давайте без тумана. Вы приехали по конкретному вопросу — давайте выкладывайте дальше претензии ко мне. Они у вас, вижу, есть. Я не бумажный, не расклеюсь, — в голосе Остапенко нарастало раздражение.

— Вот мы и вернулись к нашему незавершенному разговору. Я тогда о рационализме говорил. Так? Вот и теперь я снова подчеркиваю, что высокомерие и рационализм, а эти черты крепко укоренились в вашем характере, мешают вам сблизиться с людьми. Они, будто стена, отгораживают вас от подчиненных. Неужели вы не в силах разрушить, сломать эту стену?

— Громко сказано — стена, разрушить… Все вы здорово упрощаете! — Голос Остапенко зазвучал угрожающе спокойно. — Под моей ответственностью сотни людей. И в любую минуту они должны быть готовы вместе со своими обидами, симпатиями и антипатиями к тому единственному шагу, ради которого народ нас кормит и одевает. И ради этого я, командир-единоначальник, должен быть и строгим, и рациональным.

— А вы, Дмитрий Львович, можете приподняться над своими амбициями? Подумать, представить, сколько отцов и матерей вот прямо сейчас, в этот момент не спят и думают о своих детях. И сколько доверия вам дано, и сколько надежд на вас возлагают. В народе говорят: армия — школа воспитания. Воспитания! И если уж случается в бой идти, то идти надо с единомышленниками, с товарищами, у которых ясная цель, которые любят и верят командиру, ведущему их навстречу опасностям…

Смирнов неожиданно замолчал. Издалека послышалась бередящая душу песня о подмосковных вечерах. Пели солдаты. Тихо, но с душой. Этот родной мотив отрезвляюще подействовал на Аркадия Васильевича. И не только на него, но и на Остапенко. Повернувшись лицом к Смирнову, он тихо и примирительно сказал:

— Да, Аркадий Васильевич, признаюсь — характер у меня не мед. — И тут же встрепенулся: — Но от людей я не отгораживаюсь.

— Вот! Почаще повторяйте эту фразу. Хочу дать вам совет: в разговоре с человеком ставьте себя на его место. Постарайтесь разгадать, как он воспринимает ваши слова, что думает. И еще — глубже изучайте людей. Скажем, как вы ставили задачу капитану Ивлеву? Добрые полчаса разжевывали ему прописные истины. А ведь начальник разведки служит в Афганистане два года.