Путешествия и приключения капитана Гаттераса - Жюль Верн

– Итак, – заявил доктор, – мое предложение принято. Постараемся теперь столковаться насчет названий и не забудем при этом ни нашей родины, ни наших друзей. Что до меня, то, глядя на карту, я всегда радуюсь, когда вижу имя моего соотечественника на каком-нибудь мысе, острове или посреди моря. Это, так сказать, вмешательство дружбы в географию.

– Вы правы, доктор, – сказал Алтамонт, – к тому же ваша манера выражаться придает еще большую ценность вашим словам.

– Так начнем по порядку, – ответил доктор.

Гаттерас не принимал участия в разговоре: он о чем-то напряженно размышлял, но, заметив, что взгляды товарищей устремлены на него, он поднялся и сказал:

– Я предлагаю, и надеюсь, никто не будет возражать, – тут Гаттерас взглянул на Алтамонта, – дать нашему дому имя его искусного строителя, самого достойного из нас, и назвать его Домом доктора.

– Здорово сказано! – воскликнул Бэлл.

– Прекрасно! – подтвердил Джонсон. – Дом доктора!

– Лучше не придумаешь! – заметил Алтамонт. – Да здравствует доктор Клоубонни!

Раздалось дружное троекратное «ура», которому Дэк вторил восторженным лаем.

– Итак, – сказал Гаттерас, – пусть за нашим домом останется это название, и будем надеяться, что со временем мы назовем именем нашего общего друга какой-нибудь новый материк.

– Ах! – воскликнул Джонсон. – Если бы земной рай еще не имел названия, то имя доктора пришлось бы ему как раз под стать!

Растроганный Клоубонни из скромности попробовал было отказаться от такой чести, но это ему не удалось. Пришлось покориться. Итак, было торжественно провозглашено, что веселый обед состоялся в большой зале Дома доктора, что он был изготовлен на кухне Дома доктора и что вся компания отправится на покой в спальню Дома доктора.

– А теперь, – заявил Клоубонни, – перейдем к более существенным нашим открытиям.

– Прежде всего, – ответил Гаттерас, – нас окружает огромное море, чьи волны еще не бороздил ни один корабль.

– Как это так – ни один корабль? – возразил Алтамонт. – Мне кажется, не следует забывать «Дельфин». Ведь не прибыл же он сюда сухим путем, – насмешливо добавил американец.

– Это и в самом деле можно подумать, глядя на скалы, на которых он сидит! – съязвил Гаттерас.

– Вы правы, капитан, – отвечал задетый за живое Алтамонт. – Но это все-таки лучше, чем взлететь на воздух, как ваш «Вперед»!

Гаттерас готов был уже резко ответить, но доктор вмешался в разговор.

– Друзья мои, – напомнил он, – речь идет не о кораблях, а о новом море…

– Это море вовсе не новое, – возразил Алтамонт. – Оно нанесено на все карты полярных стран. Называется оно Северным Ледовитым океаном, и я не вижу оснований менять его название. Если со временем мы обнаружим, что это всего лишь залив или пролив, тогда подумаем, как его назвать.

– Пусть будет так! – согласился Гаттерас.

– Вопрос решен, – сказал доктор, который уже начинал раскаиваться, что затронул столь щекотливую тему, возбуждающую национальное соперничество.

– Но вернемся к земле, на которой мы сейчас находимся, – продолжал Гаттерас. – Насколько мне известно, она не была нанесена даже на новейшие карты.

Говоря это, он пристально смотрел на Алтамонта, тот невозмутимо выдержал его взгляд и отвечал:

– И на этот раз вы ошибаетесь, Гаттерас!

– Ошибаюсь? Как? Эта неисследованная страна, эта новая земля…

– Уже имеет название, – спокойно ответил Алтамонт.

Гаттерас замолчал. Губы его дрожали.

– Какое же? – спросил доктор, несколько озадаченный заявлением американца.

– Дорогой доктор, – отвечал Алтамонт, – у мореплавателей всех стран существует обычай, а пожалуй, даже и право, давать название стране, в которую они прибыли первыми. Мне кажется, в данном случае я мог и даже должен был воспользоваться этим неоспоримым правом…

– Однако… – начал было Джонсон, которому не нравилась вызывающая манера Алтамонта.

– Мне кажется, – продолжал американец, – трудно отрицать факт прибытия «Дельфина» к этим берегам, даже если бы он пришел по суше, – добавил он, бросая взгляд на Гаттераса. – Тут нечего спорить!

– Такое притязание недопустимо! – сурово, хотя и сдерживаясь, возразил Гаттерас. – Чтобы дать название земле, необходимо по крайней мере ее открыть, а этого, по-моему, вы не сделали. Вы предъявляете какие-то права, а между тем где бы вы были теперь без нас? На глубине восьми футов под снегом!

– А без меня, милостивый государь, – едко возразил американец, – без моего корабля, что было бы теперь с вами? Все вы давным-давно перемерли бы от голода и стужи.

– Друзья мои, – попробовал было вмешаться доктор, – успокойтесь, все это можно уладить. Послушайте меня!

– Господин Гаттерас, – продолжал Алтамонт, указывая на капитана, – может давать названия всем другим землям, какие он откроет, – если только он их откроет, – но эта земля принадлежит мне! Я даже не могу допустить, чтобы она имела два названия, подобно земле Гриннелла, которая называется также землей Принца Альберта, так как была почти в одно и то же время открыта американцем и англичанином. Но в данном случае дело обстоит иначе. За мною неоспоримое право первенства! До меня еще ни один корабль не рассекал этих вод и нога человека не ступала на этот материк. Я дал ему имя, которое и останется за ним!

– Какое имя? – спросил доктор.

– Новая Америка! – ответил Алтамонт.

У Гаттераса судорожно сжались кулаки, но, сделав над собой отчаянное усилие, он смолчал.

– Можете ли вы доказать, – продолжал Алтамонт, – что англичанин ступил на этот материк раньше американца?

Бэлл и Джонсон молчали, хотя надменная самоуверенность Алтамонта раздражала их не меньше, чем самого капитана. Но им нечего было возразить.

Несколько минут длилось тягостное молчание, наконец доктор сказал:

– Друзья мои, верховный человеческий закон – это закон справедливости, он заключает в себе все остальные законы. Итак, будем справедливы и не дадим волю дурным чувствам! Первенство Алтамонта, по-моему, очевидно. Спорить больше нечего. Мы вознаградим себя со временем, и на долю Англии придется немало наших будущих открытий. Оставим же за этой землею название Новой Америки. Но, дав ей такое название, Алтамонт, я думаю, еще не окрестил ее заливов, мысов, вершин и кос и, надеюсь, никто не помешает нам назвать вот эту, например, бухту бухтой Виктории.

– Никто, – сказал Алтамонт, – при условии, что вон тот мыс получит название мыса Вашингтона.

– Вы могли бы выбрать другое имя, – воскликнул вне себя Гаттерас, – менее неприятное для слуха англичанина!