Хождение к Студеному морю - Камиль Фарухшинович Зиганшин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ложась спать, он всякий раз просил Господа о даровании мороза. Даже во сне мечтал о нем. И Бог смилостивился – холода вернулись! Да еще какие – сразу минус двадцать. Началась весенняя карусель. Вчера оттепель, сегодня мороз. На следующий день снова оттепель. А то вдруг заметет на сутки. Потом вновь припекает солнце.
В один из таких дней Корней наблюдал необычное явление: ближе к полудню на небе ясно обозначились три солнечных диска в ореоле сияющих радуг над всеми тремя. Сами «солнца» были очень странными: светили каким-то неестественным, неживым светом.
День удлинялся. Вечерняя заря плавно перетекала в утреннюю. Небо вечерами расцвечивалось мягкими и нежными, словно в противовес суровому пейзажу, красками. Захочешь нарисовать более красивую картину заката, как ни старайся, какие краски ни используй, не получится. Зачастили миражи: в дрожащих струях воздуха вырастали и через какое-то время таяли то айсберги, то горы, то скалистые острова. Они были настолько реальны, что даже собаки порой обманывались.
Впереди открылось большое озеро. Изъеденный солнцем ноздреватый лед сплошь залит талой водой. По нему ехать было гораздо легче, однако собаки поначалу упрямились – не желали заходить в воду. Но когда поняли, что по льду нарты едут сами, принялись, не дожидаясь команды, сворачивать к каждому попутному водоему.
Как-то утром Корнея разбудил свистящий шелест множества крыльев. Высунув голову из палатки, он обомлел – небо было черно от утиных стай. Они летели так густо, что казалось, касаются друг друга крыльями. Стрелять можно было не целясь, но зачем? Мяса еще достаточно.
На широких заберегах речушек и озер уже гогочут гуси. У них самый продолжительный период гнездования. Это вынуждает их селиться на первых же проталинах. На глади мелководья можно заметить неподвижные ряды спинных плавников. Это рыбы греются в потеплевшей воде. Хотя повсюду еще снег и лед, все спешат – полярное лето короткое, надо успеть отложить яйца, вывести, выкормить и поднять на крыло потомство.
В последние дни весна набрала благодаря начавшемуся полярному дню сумасшедшую скорость. Ровная, как стол, тундра от быстрого таяния снега превратилась в «море». Ехать стало невозможно. Куда ни глянь, кругом вода, из которой кое-где торчат кусты, кочки, тонкие стволы лиственниц. Лишь на озерах лед все еще стоит. На островках, опушенных голым ивняком, как на библейских ковчегах, спасается от потопа самое разное зверье. Забыв вражду и распри, стоят бок о бок линяющие песцы, лисицы и зайцы. Особенно много леммингов – вода затопила их подземные убежища. Над всем этим барражируют величественные беркуты, мелькают стремительные сапсаны. Стервятникам сейчас раздолье.
Корнею с собаками тоже пришлось отсиживаться на одном из островов. Выбрал тот, на котором гуще заросли – пищи для костра. От отмякшего ягеля, набухших почек, загустевших веток исходили запахи пробуждающейся жизни. На солнцепеках выстрелили первоцветы. Сквозь прошлогоднюю траву пробиваются зеленые ростки. На кочках букетиками желтые шарики – соцветия пушицы.
Присмотрев участок посуше, Корней первым делом накормил собак. Те, проглотив свою долю, повалились кто на бок, кто на спину и, подставив стертые лапы солнцу, наслаждались неожиданным отдыхом. Сам же скитник устроился перекусить на пятачке с ягелем. Проснувшиеся комары вились столбами, но вели себя миролюбиво – видимо, еще не проголодались.
Мшистые участки были усыпаны красными, похожими на переспевшую вишню ягодами клюквы. Пролежав зиму под снегом, они были особенно сладкими. Корней по нескольку раз на дню собирал ее и пригоршнями бросал в рот.
По мере приближения уже незаходящего солнца к линии горизонта, все видимое пространство вокруг острова охватывала невероятная разноголосица устраивающихся на ночевку стай пернатых: уток, гусей, стерхов, лебедей. Их было столько, что у Корнея мелькнула мысль: «Не меньше, чем комаров». От возбужденного гогота, свиста, плеска шум стоял неимоверный – птицы бурно радовались возвращению в родные края. Оригинальнее всех выражали эмоции длинноногие кулички: они то замирали, то взмывали, то кувыркались, стараясь обратить на себя внимание курочек. А стерхи, собравшись в небольшую стайку, подолгу парили на большой высоте. Бекасы, издавая характерный жужжащий звук, взмывали вверх, словно пытаясь присоединиться к стерхам. К ночи птицы успокаивались и в тундре воцарялась тишина, нарушаемая лишь нежным воркованием токующих самцов белых сов.
Поскольку непонятно было, как долго придется отсиживаться в плену разлива, дрова Корней расходовал экономно: костер разжигал только для того, чтобы вскипятить чай.
Ночью по скатам палатки забарабанил дождь. То усиливаясь, то ослабевая, он продолжился и днем. Все вокруг пропиталось влагой. Без солнца заметно похолодало.
Сырость больше всего досаждала собакам. Корнея все же выручали палатка и спальник. Промокшие лайки, чтобы согреться, носились по острову, попутно гоняя куропаток и гусей. После чего, сытые, сворачивались под кустом.
Когда вода сошла, Корней, подгоняемый серой тучей монотонно зудящих комаров, погнал упряжку на восток.
Отдохнувшие и отъевшиеся собаки шутя тянули нарты по влажной тундре, покрытой пружинистыми мхами и кустами полярной березы. Портил настроение лишь гнус. Его теперь было так много, что он порой залеплял глаза и нос. Пытаясь избавиться от кровососов, собаки на ходу то и дело совали морды в мох.
Колыма. Анюйский хребет. Кочевники
Солнце уже не заходит круглые сутки – начался «круговой день». Обогнув овал очередного озера, они оказались на холмистой гряде, сплошь затянутой кустиками голубики, цветущей мелкими цветочками. С нее открылась широкая коричневая лента
