На тропе Луны - Вологжанина Алла

Карина чуть не запрыгала по крыше. Но вовремя вспомнила, как вздумала продемонстрировать Мастеру свое лихое «колесо», – черепицу после этого пришлось местами заменить.

– Наконец-то! Все про праздник твердят, прямо с ума посходили. А я вообще не знаю, что это такое.

– Как не знаешь? – Эррен подпрыгнула на подоконнике и расхохоталась. – Ты про драконов расспрашиваешь, а о пилигримовых яблоках не знаешь? Та-ак. Собирайся, сегодня отправимся в город. Я поговорю с профессором Латонки. В конце концов, небольшая лекция о здешнем… мироустройстве тебе не повредит. А сейчас… Что вы оба на меня уставились? Солнце встает.

Никогда Карине не было так спокойно. Несмотря на всяких паучертей, несмотря на переживания за Митьку и Арноху, за то, что же будет дальше. Никогда до приезда в «Страж глубин» ей не доводилось вот так завтракать на крыше с видом на рассвет. Да еще вместе со взрослыми людьми, которые волновались за нее и учили каким-то условно-нехитрым навыкам выживания в мире. Это было восхитительно. И подозрительно. Она снова вспомнила, что до сих пор каждый встречный-поперечный имел на нее какие-то свои виды. И хоть бы раз безопасные для жизни!

Глава 31

Встречи

Эррен и Карина, кутаясь в плащи, бродили по Третьему городу луны. Он оказался настоящим лабиринтом, полным сокровищ. Куда ни заверни – то кафе, то фонтан, то статуя с длинной-предлинной и волшебной-преволшебной историей.

Эррен выдала ей целую пригоршню монет с отчеканенными на них цифрами, лунами и полумесяцами. Карина достаточно быстро разобралась, что к чему, и накупила сувениров для Митьки, Арно, Марка и его подопечных (она с ними толком даже не познакомилась, но все же). Самое приятное в деньгах то, что они дают возможность покупать подарки.

Эррен внимательно рассмотрела фигурки лошадок, дракончиков, паучертиков и птероворонов, которые могли самостоятельно двигаться и менять позы.

– В этих вещицах соединяются искусство знаккеров и четырехмерников, – объяснила тетка, – не говоря уже о мастерстве механиков и художников. Я покажу тебе своих рабочих лошадок – настоящее чудо механики и знаккерства. А теперь пойдем, я же обещала тебе пилигримовы яблони.

Яблони оказались теми самыми деревцами, на которые Карина обратила внимание во время своего первого, случайного появления в Городе луны. Это их цветы освещали улицы ярче фонарей.

Ратушная площадь оказалась очень необычной площадью – скорее, настоящим садом. Тропинка между деревьями заворачивалась в спираль. Центр спирали совпадал с центром площади. По ней можно было идти долго-долго, но в результате переместиться совсем чуть-чуть. Но как же красивы были цветущие светом пилигримовы яблони!

Эррен поднялась на цыпочки – она была совсем небольшого роста – и притянула одну из цветущих веток поближе.

– Смотри, – велела она племяннице.

То, что Карина принимала за цветок, оказалось комком пуха, легчайшим, полупрозрачным. В центре его полыхало рубиново-красное нечто. Словно сердце.

– В середине яблоко, – объяснила Эррен. – Пилигримовы яблони цветут дважды. Один раз весной, пока не завязывается плод. Их цветы немногим отличаются от других видов. Во второй раз деревья зацветают в конце лета, и это цветение длится очень долго. Видишь? Это не совсем цветок. – Карина кивнула. – Каждый год, как только яблоки созревают, этот пух срывается с ветки и улетает неведомо куда. Поэтому яблони и называются пилигримовы. Плоды созревают одновременно, и в первые дни года лучшие знаккеры вычисляют этот день и час. Пух светится в темноте, и когда эти хлопья улетают вверх и вдаль, к звездам… ничего прекраснее нет.

– Хочу увидеть…

– Обязательно увидишь. Каждый год в День пилигримовых яблок мы собираемся в городской ратуше. Танцуем и радуемся, забываем ссоры и ненависть. На один вечер прощаем друг другу все и надеемся, что примирение продлится и на следующий день… и дольше. Мы выходим на балконы и площади, чтобы пожелать цветам счастливого пути. Я покажусь тебе старой и сентиментальной, но, когда они поднимаются в небо, я каждый раз заново чувствую, что с сердцем происходит то же самое…

– Твое сердце взлетает к небу?

– Нет, балда. Во всяком случае, не целиком. Часть сердца всегда будет стремиться вперед и ввысь, неведомо куда. Но часть – как яблоко – желает остаться.

– Странная штука, это сердце…

«Не расслабляйся, Карина, – мысленно шепнула она себе, – здесь каждый только этого и ждет!»

– Угу… сколько тебе полных лет, племянница?

– Тринадцать. Но скоро четырнадцать. Надо календари сравнить, чтобы понять, насколько скоро.

– Значит, недалек тот день, когда ты поймешь, до чего же сердце, мрак побери, действительно странная штука.

– Ой-ой, ты покраснела? Эррен, серьезно? – Карина показала тетке язык. – Я сейчас угадаю. Тебе нравится повар, да? То есть Великий мастер?

Тетка рассмеялась.

– Знаешь, Карина, – сквозь смех произнесла она, – это я должна допытываться, похищено ли твое сердце. И если да, то кем.

– Ой, не знаю…

И Карина, обалдевая от собственной откровенности, выложила Эррен все, о чем совсем недавно размышляла. О том, как считала себя отсталой в развитии и совершенно отмороженной, потому что все эти девчачьи хихиканья и перешептывания о любовях-влюбленностях казались ей глупыми и даже тошнотворными. Но с тех пор как они с Митькой побывали в архиве и на обратном пути ей пришла в голову дурацкая мысль: «А не полезет ли Митька целоваться?» – у нее словно какой-то предохранитель в голове перегорел. Во всяком случае, за это время она успела пережить приступ печали от того, что Арно Резанов вряд ли запомнит ее имя. И еще эта странная – и страшная! – неловкость просто от присутствия рядом Диймара Шепота. От которого в мозгу словно колокольчик звенеть начинал. Только вызванивал он не лирическую мелодию, а сигнал «опасность!».

Эррен выслушала племянницу не перебивая.

– Я бы сказала, что это у нас семейное – разрываться между тем мужчиной, который красив, и тем, который умен. Только это неправда. Это у нас… общевидовое. Женское.

– Как так? – растерялась девочка. – А… как же «вместе и навсегда»?

Эррен задумалась, теребя ветку яблони.

– Знаешь, дорогая моя, – с расстановкой заговорила она наконец, – любовь, та, которая настоящая и, скорее всего, одна на всю жизнь… Это ведь не подарок к празднику, не приз за хорошее поведение… И уж точно не то, что человеку по праву положено. Это… сокровище. А сокровище надо найти, руки в кровь стереть, выкапывая. Было бы замечательно, если бы каждой девочке в определенный день представляли мальчика и говорили что-то вроде: «Мальчик, это девочка, девочка, это мальчик, вы теперь пара». Но так не бывает. Мы окружены людьми, и наши бестолковые сердца могут тянуться к одному… к другому… к третьему. Они, сердца, иногда болят и даже разбиваются. Но, если повезет, однажды каждое находит То Самое единственное сердце, с которым, прости за пафос, отныне будет биться в унисон. И только законченные идиотки думают, что первый встречный, к которому потянулось еще совсем юное, неистерзанное сердечко, окажется единственной любовью на всю жизнь. Да даже если и так… глупое сердце, не знавшее боли и разочарований, не примет такого дара. Или не оценит, или просто не заметит…

Карина молчала.

Сердце (глупое или какое угодно) готово было разорваться. Эррен сейчас говорила с ней так, как ни мама, ни Ларик даже не пытались.

– Спасибо, – только и сказала она.

– Вот уж не за что. – Эррен кривовато улыбнулась. – Знаешь, мы из-за своих сердечных метаний иногда такое творим… Ужас. Мой друг детства подставил беззащитных под удар… под смертельный удар. Если с тобой что-то случится, помни, пожалуйста, что у тебя есть тетка, к которой можно прибежать и крикнуть «помоги».

Глазам стало мокро и как-то… температурно. Карина поняла, что давно уже ревет. Растрогалась до слез. Или просто шлюзы раскрылись от ощущения отступающего одиночества?