В поисках Великого хана - Висенте Бласко Ибаньес

Фернандо Куэвас, обычно съезжавший на берег с i руппой матросов «Санта Марии», мог ознакомиться с пновь открытыми землями гораздо основательнее Лусеро. Выпрыгнув из баркаса, матросы тотчас же направлялись в индейский поселок, представлявший собой скопление беспорядочно разбросанных больших хижин, или бойо, конические крыши которых увенчивал дымоход, являвшийся на самом деле вовсе не дымоходом, а коньком кровли, образуемым одной из сторон соломенного снопа, надетого на сходящиеся кверху стены этой постройки. Иногда индейцы, завидев белых, пускались бежать, и тогда, как бы дружелюбно те им ни кричали, приглашая остаться, все было тщетно, потому что крики матросов лишь прибавляли прыти ногам туземцев. В других местах благодаря индейцам, которых адмирал возил на своих кораблях и которые изъяснялись знаками с белыми и успокаивали своих соплеменников на их языке, испанцы и краснокожие вступали между собой в сношения и начинался обычный торг — покупка матросами хлопковой пряжи и прочих ненужных вещей вроде лоро и попугаев, в обмен на все те же бубенчики и вязки стеклянных бус.

В этих жилищах матросы ели, случалось, местный хлеб, называемый туземцами касабе, пробовали клубни и жареные зерна проса или кукурузы, отдавая взамен сухие морские галеты, политые патокой, — небесную пищу, достойную могучих, вышедших из океана волшебников.

Никогда Куэвас не возвращался из подобных поездок на берег без букетика каких-нибудь необыкновенных, издающих приятный запах цветов для адмиральского пажа или без пестро раскрашенного гамака, позволявшего Лусеро устроиться на ночь у себя в рубке кормовой башни на этой качающейся постели, куда более приятной в душные тропические ночи, чем тюфяк. А с первыми солнечными лучами гамак уползал в какой-нибудь уголок, словно змейка с многоцветною чешуйчатой кожей. Привозил ей Куэвас из этих экспедиций, особенно вначале, и какую-нибудь голубую, красную или зеленую птицу, попугая или же лоро, но в последнее время он решил, что не к чему ей дарить пернатых все той же породы. Ведь их было теперь так много! На борту «Санта Марии» и двух других каравелл не нашлось бы, пожалуй, ни одного человека, который не был обладателем двух или трех таких птиц. Они горланили в любой час, расхаживая по площадкам кормовой и носовой башен или по средней палубе кораблей, как будто окончательно завладели этим плавучим мирком; они усаживались на борт, свешиваясь над ним и балансируя, чтобы сохранить равновесие, на жерла бомбард и небольших кулеврин; они поднимались вприпрыжку по ступеням веревочных лестниц рангоута, и с рей или с самой верхушки мачты кричали во всю мочь, смотря на рощи ближнего берега, словно хвастались тем, что взобрались так высоко, и красовались, обосновавшись в этом плавучем лесу, на глазах у своих сородичей, ведущих оседлую жизнь и прилепившихся к сухопутным лесам.

В это воскресенье обоим слугам, получившим впервые возможность отправиться вместе на берег, новая земля показалась еще роскошнее. С тех пор как был открыт первый остров, участники экспедиции успели забыть об опасностях, горестях и тяготах перехода по океану. Пустынный, бедный Гуанаани, с первыми лучами восходящего солнца появившийся в сетке морского тумана, стал как бы рубежом в истории жизни этих людей, оставивших по одну сторону пессимизм и ненависть, с тем чтобы на другой стороне найти только оптимизм и радужные упования. И адмирал был единственным человеком, который воспринял это знаменательное событие по-иному.

Отдавая дань охватившему всех оптимизму, Куэвас забыл о своих намерениях отомстить сеньору Перо Гутьерресу. Бывший королевский буфетчик также, казалось, не помнил о тумаках, которыми в ту ночь наградил юношу, и проходил мимо, словно не замечая его. Теперь его куда больше, чем люди, интересовали новые земли. Его тревожила судьба вложенных им в это предприятие денег; он был одним из компаньонов его, — правда, менее значительным, чем Пинсоны, — и теперь он, бродя в одиночестве, тщательно осматривал хижины местных жителей или лесные заросли где-нибудь у самого берега, обследуя породы деревьев и прикидывая в уме доходы, возможные при надлежащем использовании их плодов, смол и соков, а также всматриваясь в украшения туземцев, в надежде обнаружить жемчуг и золото.

Лусеро и Фернандо, пройдя вдоль упоминавшегося уже разлива к реке, наткнулись на группу матросов с «Пинты» и «Ниньи», пытавшихся вести разговор со стариками индейцами, раскрашенными в белый и красный цвета и совсем голыми, если не считать сеточки из хлопковых ниток, прикрывавшей срамные места; волосы у них были прямые и жесткие и свисали сзади как хвост, а челка доходила до самых глаз.

Индеец с острова Гуанаани пытался передать белым при помощи знаков и усвоенной им полдюжины испанских слов смысл сообщаемого этими патриархами. Говорили же они о богатствах острова Бабеке, указывая куда-то вдаль, неизменно вдаль, как если бы и этот остров был подобен тем фантастическим островам по соседству с Канарским и Азорским архипелагами, а также Мадейрой, которые становились заметными, если удаляться от них, и, напротив, терялись из виду в океанских просторах при приближении к ним корабля. Знаки и быстро сыпавшиеся слова переводчика повествовали о том, что в этих краях существуют люди, имеющие лишь один глаз во лбу, а также люди с песьими головами, «поедающие захваченных ими пленников; первое, что они делают, это рубят голову, чтобы напиться крови, а затем, отрезав половые органы, всласть угощаются ими».

Двое молодых людей побывали и около другой кучки испанцев, молча смотревших на ближайшие бойо. Здесь были корабельные слуги и юнги, привлеченные наготой индианок. Замужние молодые женщины и матери семейств носили узкую набедренную повязку из хлопчатобумажной ткани. Что касается девушек, то те ходили совсем нагие, выставляя напоказ свое тело, всегда стройное и гибкое., Иначе, впрочем, и быть не могло у племен, применявших детоубийство, этот отбор с помощью смерти, уничтожая всех новорожденных слабого здоровья или плохо сложенных.

Молодежь с каравелл, возбуждаемая женской наготой, соблазняла издали индианок, показывая им стеклянные бусы, куски битого стекла, служившие зеркалами, позолоченные пуговицы, мелкие гвозди, и краснокожие красотки с жесткими и жирными волосами, расточая улыбки и показывая острые зубы, произносили непонятные слова, воспринимаемые белыми как приглашение подойти ближе. Созерцание нагой плоти, хоть и размалеванной красками, волновало и манило людей, прибывших сюда из краев, где нагота считается грехом и где женщины не только прикрывают свое тело одеждой, но и удлиняют ее сверх всякой надобности при посредстве широких хвостов из ткани, свисающих с рук и волочащихся у пяток. И так как испанцы все еще не повидали ни Великого Хана, ни несметных его сокровищ, они были не прочь вкусить от чар этой райской наивности, этого младенчества человечества без «твоего» и «моего», без законов, без войн.