Прокурор - Анатолий Безуглов

— Значит, вернулись в строй? — спросил он.

Евгений Родионович стал объяснять, что хотя операция прошла успешно, но врачи предупредили: если перегружаться и время от времени не проходить курс лечения, болезнь будет прогрессировать.

— Ну что же, отдохните еще, — посоветовал Измайлов. — У вас за этот год отпуск не использован.

Глаголев замялся.

— Понимаете, Захар Петрович, — несмело начал он, — мне вообще запретили. Вернее, строго наказали сменить профессию…

— Даже вот как? — сочувственно произнес Измайлов.

— И в заключении сказано… Официально.

Евгений Родионович поспешно достал из бумажника документ, написанный на бланке Института глазных болезней имени Гельмгольца.

Измайлов прочел бумагу, подписанную доктором медицинских наук, в которой указывалось заболевание Глаголева (мудреный латинский термин) и категорическая рекомендация: избегать работы, связанной с чтением, нервными перегрузками и так далее в том же духе.

— Видите, — виновато сказал следователь.

— Вижу, — возвратил ему документ прокурор и с улыбкой добавил: — Не скажу, что вы меня обрадовали. — И уже серьезно заключил: — У нас со следователями — прямо беда, сами знаете. Даже нового зама запряг в следственную работу… Но раз у вас такое положение — ничего не поделаешь… Место для вас придется искать?

— Уже есть, — улыбнулся Глаголев, явно успокоенный, что объяснение с начальством прошло гладко.

— Где? Кем?

— В леспромхозе. В Селиванах. Лесником.

— А что, подходяще, — одобрил Захар Петрович, подумав при этом, что Глаголев осуществил то, о чем в тяжкие минуты мечтал он сам.

— Там рай! — мечтательно произнес Евгений Родионович. — И дом сразу дают.

— А как же Рената? Она, насколько я знаю, инженер…

— В леспромхозе обрадовались. Еще бы, с московским дипломом! У них ведь техники немало…

— Когда думаете перебираться?

— Хоть завтра. От вас зависит.

— Дела вы передали еще перед отъездом в Москву, да?

— Да, — кивнул Евгений Родионович.

— Раз все решено, тянуть нечего. Пишите заявление, сразу и оформим.

— Уже готово.

Глаголев положил на стол заявление. Ставя свою резолюцию, Измайлов шутливо спросил:

— В гости пригласите?

— Ради бога, Захар Петрович! Приезжайте в любое время! С женой и сыном. Три большие комнаты внизу да еще наверху две…

Евгений Родионович ушел. А у Измайлова заныло сердце. То ли от того, что Глаголев напомнил о Галине и Володьке, то ли от того, что Евгений Родионович переезжает в Селиваны. А ему, Захару Петровичу, нельзя вот так запросто подать заявление и перебраться куда-нибудь в домик среди леса, позабыв все свои несчастья и горести.

Последнее время он чувствовал, что живет, как говорится, на пределе. Самое мучительное — ночи.

Каждую ночь Захар Петрович ждал утра. С приходом дня постепенно развеивались его ночные кошмары. Он шел на работу и стремился с головой окунуться в дела, чтобы забыться, отвлечься от переживаний.

Мать видела его мучения, его запавшие глаза, но только вздыхала. Однажды она сказала ему:

— Захарушка, а виски-то у тебя серебряные. Да и не только виски…

Это он заметил и сам — за месяц изрядно поседел. Прихватывало сердце. Теперь Захар Петрович не выходил из дома без валидола.

Из дома… Когда уехала мать, он ему и вовсе опостылел.

Вот и сейчас, после разговора с Глаголевым, который, сам того не ведая, разбередил душу Измайлову, Захар Петрович почувствовал, как в груди что-то сжало и лихорадочно забился пульс.

Он привычным движением вытряхнул из алюминиевой трубочки таблетку, положил под язык и прошелся по кабинету. Затем открыл окно и несколько раз глубоко вдохнул воздух, уже ощутимо пахнущий осенью. Захар Петрович очень любил это время года — вторую половину августа. Лето еще не ушло, но уже грустно, что оно отцветает.

Теперь же Захару Петровичу все равно, что на дворе.

Сзади открылась дверь. Так входит только Вероника Савельевна. Он обернулся.

— Захар Петрович, к вам женщина одна просится. Примете?

— Приму, конечно, — сказал Измайлов, садясь за свой стол.

«Нельзя давать волю чувствам и нервам!» — строго приказал он сам себе и, вынув изо рта валидол, положил в ящик стола.

Посетительница оказалась работницей машиностроительного завода. Фамилия ее была Сироткина. Захар Петрович вспомнил, что это о ней говорила Ракитова — та самая водительница автокара, кормящая мать, которую в нарушение закона заставляли работать в вечернюю смену и по выходным.

Сироткина волновалась, теребила в руках платочек.

— Понимаете, товарищ прокурор, я пришла… — Она запнулась. — Я пришла сказать… Объяснить, почему работала в то воскресенье, ну, в конце июня, тридцатого числа…

— Вы ведь уже давали объяснение моему помощнику, — сказал Измайлов.

— Все не так было, — поспешно произнесла посетительница.

Она опустила глаза. Измайлов чувствовал, что визит этот ей в тягость. Сироткина некоторое время собиралась с мыслями, а может быть, с духом. И вдруг зачастила скороговоркой:

— Никто меня не заставлял. Я сама. Потому что надо было подзаработать. Мой муж хочет купить мотоцикл. Давно мечтает. И работала я одно воскресенье. Мой начальник согласился только потому, что сменщик заболел. Вот я и вышла. А так было бы нарушение…

— Погодите, погодите, — остановил ее Захар Петрович. — В прошлый раз вы утверждали, что выходили на сверхурочную работу со всем коллективом не только в то воскресенье.

— Я работала одно воскресенье. Потому что сменщик заболел, — уже тихо сказала Сироткина.

— Только тридцатого июня?

— Да.

Сироткина упорно не отрывала взгляд от пола.

Измайлов нажал кнопку звонка. Тут же появилась секретарь.

— Позовите, пожалуйста, Ольгу Павловну.

— А ее нет, — ответила Вероника Савельевна.

«Жаль, — подумал прокурор. — Интересно, как вела бы себя Сироткина при Ракитовой?»

— Хорошо, — кивнул Захар Петрович. — Как появится, пусть зайдет.

Вероника Савельевна вышла.

— Значит, вы говорили Ракитовой неправду? — обратился прокурор к посетительнице.

— Да. — Она спохватилась: — То есть нет, я говорила правду… Я забыла…

— Что вы забыли?

— Что работала лишь одно воскресенье. Мой сменщик…

— Про него я уже слышал. Скажите честно, чем вызван ваш приход? — прямо спросил Измайлов.

Сироткина не ответила.

— Что, у вас неприятности на работе? — допытывался Захар Петрович.

— Нет, — поспешно ответила Сироткина. — Просто я думала, думала и решила, что товарищ Ракитова не так меня поняла. Я, наверное, все перепутала… Когда у меня еще не было Катюши, я всегда выходила, если надо было. А после рождения дочки вышла всего раз, тридцатого июня. И директор ни при чем…

Измайлов всегда убеждал себя, что людям надо верить. Но в данную минуту он Сироткиной не верил. Слишком резко изменила свои прежние объяснения. Не вынудили ли ее придти в прокуратуру? Правда, она могла обманывать в тот раз: мало ли какие у нее взаимоотношения с начальством…

— Товарищ Сироткина, вы хорошо подумали, прежде чем идти ко мне? — спросил Измайлов.

— Хорошо, — тихо ответила Сироткина с тем убеждением, когда не знаешь: человек говорит это искренне или с отчаяния. — Бывает, ляпнешь, не подумав, а потом самой стыдно…

Давить на нее Измайлов не имел права. Да и не хотелось. Если ее уговорили пойти в прокуратуру — факт не в пользу Самсонова.

— Ладно, товарищ Сироткина. Но только я хочу предупредить вас: совсем не трудно проверить то, что вы сообщили… У вас все?

— Все.

Было видно, что она рада поскорее выбраться из кабинета.

Минут через десять после ухода Сироткиной к Захару Петровичу заглянула Ракитова. Измайлов рассказал ей о странном визите. Ольга Павловна расстроилась.

— Очень жаль, что разговор произошел без меня. Ее заставили! Уверена! Наверное, припугнули…

— Или же посулили что-нибудь.

— Ну как же так можно, Захар Петрович! Неужели те, кто заставляет менять прежние объяснения, не понимают, что творят?

— Похоже, что не понимают.

— Как же теперь быть?

— У вас ведь есть объяснения других работниц?

— Разумеется! А вдруг и они придут! Вдруг тоже откажутся от своих слов?

— Посмотрим, — задумчиво произнес Измайлов. — Зашевелился Глеб Артемьевич. И тактика, обратите внимание, какая. Подействовать на нас, так сказать, снизу.

— Снизу, — повторила Ракитова. — Ну да, как будто сами рабочие нарушают.

— Не нарушают, а поддерживают начальство, — усмехнулся Захар Петрович.

По поводу тактики директора машиностроительного завода Измайлову пришлось задуматься в тот же день еще раз. Когда у него побывала корреспондентка областной газеты «Вперед» Большакова.