Пастырь добрый - Попова Александровна

В неподвижности и молчании прошло мгновение, другое, третье — долгие, как тропа в поле — и Ланц, наконец, невесело улыбнулся, качнув головой.

— Надо же — сколько убежденности; никогда б не подумал… — произнес он, расслабясь и опустив руку с зажатой в ней деревянной флейтой. — И когда же вы сумели понять, майстер инквизитор? Главное — как?

— Считай это чутьем следователя, — ответил Курт сухо, кивнув на его руку: — Флейту, я сказал, брось, Крюгер.

Глава 19

— Что за черт? — проронил Бруно растерянно; он дернул локтем, вновь отпихнув подопечного назад, и повторил, повысив голос:

— Брось.

— А иначе — что, майстер инквизитор? — с улыбкой уточнил тот. — Стрелять станете?.. Не думаю. Не убьете же вы сослуживца, напарника, друга, который в вас души не чает?

— Считываешь воспоминания при подселении? В таком случае, ты должен знать, какого мнения обо мне Дитрих — обо мне и о том, что я могу сделать. Брось эту пакость.

— О, да, вынужден признать — немногие сочли бы лестным то, что думает о вас ваш приятель; немногие, но не вы, майстер инквизитор, так?.. — от улыбки, покривившей губы Ланца, стало холодно, хотя, казалось бы, озябнуть больше, чем уже промерз на этом ветру под градом и дождем, было нельзя. — Только вот выводы из его знаний я делаю свои. Знаете, какие? Вы не станете меня убивать. Вы не сделали этого сразу, и с каждым мгновением вам этого все меньше хочется, и уверенности все меньше, и рука уже начинает подрагивать… Вы утомились или же попросту никак не можете убедить себя сжать палец до конца?

— Не надейся, — возразил Курт, поддержав правой ладонью запястье левой руки с арбалетом; рука и впрямь дрожала от усталости, и прежде привычно легкое оружие сейчас казалось тяжелым, как кузнечный молот.

— Кто из вас свихнулся? — оторопело выдавил подопечный, выйдя из-за его спины, но уже не пытаясь приблизиться к тому, кто стоял на краю разрытой могилы, по-прежнему держа в руке флейту; голова Ланца качнулась, и губы изобразили показную усмешку.

— Скептики… Они временами как дети, не находите, майстер инквизитор? «Nisi videro»[141]…

— Позволь представить, Бруно, — по-прежнему целясь в сослуживца в пяти шагах от себя, выговорил Курт, не оборачиваясь. — Фридрих Крюгер, знаменитый Хамельнский Крысолов, не вполне собственной персоной.

— Знаменитый? — с неподдельным удивлением уточнил голос Ланца. — Польщен… Некоторое время я был, к сожалению, слегка отвлечен от сей действительности — оттуда следить за новостями сложно, как вы понимаете; неужто в самом деле?

— Светской беседы не сложится, Крюгер; брось немедленно эту штуку — и желательно, мне под ноги.

— Прекратите, майстер инквизитор, — поморщился тот. — Чем чаще вы это повторяете, тем все более жалко это выглядит; каждым своим словом вы лишь подтверждаете тот факт, что вреда мне не причините. Не хотите же вы опечалить бедняжку Марту; с каким лицом вы скажете несчастной женщине, что убили ее мужа?

— Почему Дитрих?

На миг все же дрогнул голос, и рука, держащая оружие, едва не опустилась; на один короткий миг показалось, что он прав — тот, кто говорил знакомым голосом, кривя в незнакомой снисходительной улыбке знакомое лицо…

— Почему не кто-то из нас? — проговорил он тихо, чувствуя, что устал — устал за эти последние полчаса больше, нежели за весь сегодняшний день, устал думать или не позволять себе думать, подозревая в измене любую слишком навязчивую мысль, рождающуюся в сознании, каждый порыв ветра, каждую градину, бьющую по лицу и мешающую держать прицел ровно, чувствуя, что еще немного — и он усомнится в реальности всего мира вокруг себя, и то, что происходит сейчас — последняя капля, могущая переполнить чашу его терпения…

— Все же вы не против побеседовать, майстер инквизитор? — усмехнулся тот, бросив мимолетный взгляд на флейту в своей руке. — И я не возражаю. Может статься, мы придем к соглашению…

— Почему Дитрих? — повторил Курт, стараясь вернуть твердость в голос и уже не понимая, насколько успешен в этой попытке. — Рядом еще трое на выбор, почему он?

— Вы, я думаю, предпочли бы, чтобы я занял вон то тело, которое сейчас пребывает в путах и в полностью вашей власти, чью жизнь вы оборвали бы без малейшего промедления? — уточнил незнакомый человек напротив. — Мне эта мысль в голову не пришла — отчего б это?..

— Два молодых здоровых тела, — перебил он. — Почему не кто-то из нас?

— Напарываетесь на комплимент, майстер инквизитор, — укоризненно вздохнул тот. — Ну, что же, вас можно понять — тщеславие, оно зародилось задолго до человечества, еще в душе самого Создателя… Не могу — вот вам ответ. Вы удовлетворены?

— Почему?

— Ведь вам уже говорили — и не раз — насколько вы устойчивы к воздействиям извне, если я верно истолковываю тот хаос, что царит в голове вашего сослуживца?..

— Эксперт по хаосу, — отметил Курт с кривой, неискренней улыбкой; тот тихо рассмеялся, кивнув:

— Да, вижу, вам известно несколько больше, нежели обыкновенно знают ваши собратья. Полагаю, большинству из них и понятие-то это знакомо лишь в смысле лексико-аллегорическом.

— Ты отстал от жизни, — отозвался он мстительно. — Лет на сто.

— Одно осталось неизменным — фанатики на службе Инквизиции, — возразил тот. — Каковым вы, несомненно, и являетесь, как верно заметил ваш растерянный друг; вот еще причина, по которой «не вы». Вот только он не меньший фанатик; он этого не признает, он над этим не задумывается, однако это так. Что хмуритесь, господин помощник следователя? — чуть повысил голос он, обратив взгляд к замершему в молчании Бруно. — Никакого иного имени вашей слепой вере дать нельзя. Вы продолжаете сохранять эту нелогичную привязанность к Богу, отнявшему жизнь у двух невиннейших созданий; не о том ли вы думали, сидя над смертным одром жены и сына? Не закралось ли сомнение в вашу душу — сомнение во всем том, что вы слышали, что вам проповедовали, что вы читали?.. Душа этого человека подобных искушений не вынесла, не стерпела мысли о том, что тот, кому он служит, отнял у него самое дорогое; отчего же ваша душа устояла? Быть может, оттого, что вы не видели воочию опровержения догм вашей Церкви, живым воплощением которого я и являюсь?

— Довольно, — оборвал Курт резко, шагнув на всякий случай в сторону, чтобы видеть обоих; Ланц вновь перекривился в незнакомой усмешке, кивнув:

— Да, теперь вы должны сказать «не слушай его»; так вы сохраняете свое положение, господа из Инквизиции — простым «не слушай». Не смотри… не думай… Вы полагаете, что здесь есть чем гордиться, господин Хоффмайер? На первый взгляд — да, ведь ваше слепое упование не позволило мне проникнуть в ваш разум, однако стоит ли одно другого? Стены тюрьмы не пропустят к вам никого извне, однако и вы за этими стенами столь же не свободны…

— Довольно, — повторил Курт, и тот изогнул бровь в наигранном удивлении:

— Отчего же? Ведь вам предоставляется уникальный случай, майстер инквизитор — допрос, на котором еретик и малефик говорит сам, откровенно и ничего от вас не утаивая, искренне и полно отвечая на каждый вопрос… А их у вас уйма, убежден. Задайте любой — и я отвечу. Вообразите только, сколько всего мне известно; у вас не идет голова кругом, майстер инквизитор, при мысли о том, что я мог бы дать вам, какое знание вы могли бы обрести с моей помощью? На вашем месте я бы недолго размышлял — что может быть ценнее знания? Настоящего знания? Поверьте, я могу рассказать такое, что вы будете слушать, как откровение.

— Затаив дыхание? — уточнил Курт, и тот укоризненно качнул головой, бросив короткий взгляд в сторону разверстой могилы:

— Ай-ай, майстер инквизитор, как это мелко.

— Не сказал бы; едва отрыли вдвоем.

— Но, — кивнул тот, — я не обидчив и готов продолжить наш торг; ведь вы понимаете, что я подхожу к главному — как нам обоим остаться при своем?

— Чего ты хочешь? — спросил он обессилено, чувствуя, что руки вот-вот опустятся, что усталость почти достигла предела, что близок момент, когда надо будет решаться на что-то, решаться на то, о чем не хотелось даже думать…

— Жить, — отозвался тот просто, пожав плечами. — Того же, чего хотят и все. Я возвратился в этот мир не по своей воле, однако не скажу, что горю желанием его снова оставить; уж коли я здесь, я хочу здесь и остаться. Вы не позволили этим людям заполучить мою флейту — и это на пользу нам обоим; вы — не дали вашим противникам обзавестись опасным орудием, каковым я мог бы стать, я — в выигрыше, ибо они не обрели надо мною власти. Наверное, я должен бы вас поблагодарить, майстер инквизитор; спасибо.

— Свою благодарность оставь при себе, — оборвал он, и тот вскинул руки:

— Как скажете; я никого не желал задеть, и мои слова вполне искренни. Однако, если вас от них так коробит — я миную эту тему… Перейду сразу к главному. Чего вы от меня хотите, майстер инквизитор? Чтобы я отдал флейту вам? Я это сделаю. Можете сейчас же швырнуть ее в огонь; я не стану возражать…