В преддверии бури - Ирэн Рудкевич

язык, они объяснили, что владыка пожелал провести вечер наедине с неожиданно вернувшимся сыном. Погружённая в собственные размышления, я только кивнула в ответ. Мне тоже требовалось время, чтоб привести в порядок мысли, пребывавшие в редкостной сумятице от известия, что Влад — случайный, по сути, знакомец, по неведомым мне причинам взявшийся меня опекать, оказался не просто проводником в Гардейл, а сыном того самого Константина, встречи с которым я искала по совету Атиаса.

Воля случая? Да кто в такое поверит!

Номадки, заверив, что, если мне что-то понадобится, будут ожидать приказаний за дверью, и непрестанно кланяясь, удалились. Но ни на какие желания, кроме еды и сна, сил у меня не хватило. Выбравшись из ванны и наскоро перекусив, я кулем свалилась на кровать и, кажется, провалилась в сон ещё до того, как голова успела коснуться подушки.

Утром в пещере оказалось так же тепло, как и накануне вечером. Всё так же уютно потрескивали поленья в очаге, видимо, приставленные ко мне женщины всю ночь следили, чтоб огонь не угас. Точно определить время суток под землёй было невозможно, но, открыв глаза и почувствовав себя полностью отдохнувшей, я решила, что утро уже точно наступило. Сладко, до хруста, потянулась, не сбрасывая одеяла — казалось, с последнего раза, когда я, ещё в Тамре, спала в постели, а не на голой, холодной земле, прошёл не месяц, а целый год. Интересно, как там Швель? Выплатили ли ему положенную за сгоревшую таверну компенсацию? Надо будет расспросить Влада, вдруг он успел перевидаться с купцом?

От воспоминаний о таверне настроение резко испортилось. Сердито сбив одеяло к ногам, я села и потянулась к одежде, но вместо привычной уже грубой крестьянской юбки рука наткнулась на что-то мягкое, слегка поскрипывающее, если провести по нему пальцами. Скосив глаза, я удивлённо подняла брови — старые, порядком уже потрёпанные одеяния, брошенные вчера возле кровати, исчезли, а вместо них, сложенные аккуратной стопкой, красовались кожаные штаны и куртка, крашенные в традиционные номадские цвета. Рядышком притулились невысокие меховые сапожки, мягкие и удобные даже на вид. Испугавшись было за Поющих, я зашарила рукой и тут же выдохнула с облегчением — веера лежали в точности там же, где я их оставила.

Жалеть о пропаже старых вещей я не стала, облачилась в новые, прошлась взад-вперёд, привыкая к ним — удобно, будто по моим меркам шили. И не удержалась, прыснула со смеху, представив, как, пока я сплю, прислуживающие мне женщины пытаются снять с меня мерки и не разбудить. Подпорченное было настроение стремительно улучшалось.

За спиной хлопнула дверь. Я резко обернулась, и застывшая у входа номадка тотчас же согнулась в лёгком поклоне.

— Владыка желать завтракает с гостия, — старательно выговаривая слова, сообщила она. — Владыка даровать наш одежда, считать, так удобнее, чем ваш.

— Очень удобно, спасибо, — совершенно искренне воскликнула я.

— Готова ли гостия идти?

— Готова. Только, — я замялась, раздумывая, не покажется ли мой вопрос неуважением к хозяину пещеры, и всё же решилась. — Могу ли я взять с собой веера?

— Воин всегда готов быть вооружён, — снова поклонилась номадка. — Владыка считать, так быть даже гостиям.

— Тогда идём, — обрадовалась я, хватая Поющих.

Следуя за своей провожатой по лабиринту тёмных и освещённых где факелами, а где зеркалами переходов, я с удивлением заметила, как стремительно и плавно двигается эта немолодая уже женщина — точно пантера, что до самой смерти не теряет ни гибкости, ни охотничьих навыков.

Миновав очередной переход, номадка остановилась перед дверью, жестом пригласив меня войти. Кивнув ей, я шагнула вперёд и оказалась в пещере, донельзя напоминающей ту, в которой ночевала. Но были и отличия: перед камином, на раскинутой по полу шкуре незнакомого мне зверя, возвышались два резных кресла тёмного дерева; подлокотники покрывала искусная резьба: драконы парили над бесчисленным воинством конных лучников. Драконы, ну надо же! Хотя чему, спрашивается, я удивляюсь, ежели ещё вчера, едва только взглянув в нечеловеческие глаза владыки, всё поняла, хоть и до сих пор не могла заставить себя поверить.

Константин ожидал меня, расслабленно облокотившись на спинку одного из кресел.

— Доброе утро, Аэрлирен, — с учтивой полуулыбкой поздоровался он, выпрямляясь и делая шаг навстречу. — Был ли твой сон добрым и спокойным?

— Аэр, — поправила я. — Мне привычнее, когда меня зовут именно так, владыка. И благодарю, мой сон был спокойным, как никогда.

— Мой сын тоже не любит своё полное имя, — с каким-то глубоким пониманием вздохнул он. — И я не любил своё… когда был молод. Я должен извиниться перед тобой, Аэр, что не смог уделить тебе внимание накануне.

— Я понимаю, владыка. Не каждый день домой возвращается сын, много лет назад сбежавший в поисках другой жизни.

Хозяин пещеры едва заметно дёрнул щекой. Владыка — так когда-то люди обращались к могущественным и мудрым драконам, своим защитникам и покровителям, которые, считалось, погибли ещё во времена Войны Душ. И в точности так же звали своего повелителя номады.

— Да, — кивнул он, ничем не подтвердив, но и не опровергнув догадку, и сделал приглашающий жест к креслам. — И всё же, ты пришла сюда не затем, чтоб воссоединить семью, — и, немного помолчав, добавил. — Прошу тебя, не нужно церемоний, в моей долине они не в чести.

Я кивнула, опускаясь в кресло. Владыка уселся напротив, и тут же, будто только этого и ждала, появилась уже знакомая номадка, и невысокий столик между креслами в мгновение оказался уставлен разнообразной едой. Взмахом руки поблагодарив женщину, хозяин пещеры обернулся ко мне.

— Угощайся, Аэр, — предложил он. — А потом расскажи, что за нужда привела тебя в Гардейл.

Даже не прикоснувшись к еде, я молча выложила на стол Поющих. И с удивлением заметила, как владыка удивлённо подался вперёд, вцепившись в подлокотники кресла с такой силой, что побелели кончики пальцев. Но голос его, тем не менее, остался спокойным.

— Тебе оказана редкая честь, — бесстрастно проронил он. — И возложен великий долг.

— Покамест вместо долга и чести у меня только вопросы без ответов, — хмуро возразила я.

Владыка помолчал, то поднимая глаза на меня, то вновь опуская их на Поющих, точно обдумывал что-то.

— Позволишь мне избавить тебя от необходимости облекать в слова всё,