В преддверии бури - Ирэн Рудкевич

воспринял скорее как благо. Хоть и знал, что в этом мире их стоит скрывать — имперские магики твёрдой рукой держали под контролем всех известных им чародеев и непрерывно разыскивали тех, кто под эту руку идти категорически не хотел.

Но ему повезло — ищейки, оставшиеся в Гнёздах, были заняты поисками беглеца и потому попросту не заметили ничем не прикрытую волшбу дилетанта, впервые в жизни пытавшегося снять слепки личности со своих друзей. Удача не оставила его и потом — каждый раз, когда на горизонте появлялся конный имперский дозор, рядом обязательно находилось какое-либо убежище: то глубокая ложбина между холмами, то густой, непроглядный лес, то большой скальный выход, на вершине которого, прячась от солдат, можно было ещё и хорошенько погреться под лучами весеннего солнца.

Он не успел. След мага, ведущий куда-то в сторону Тамры, исчез. Арэн не остановился, упрямо продолжил идти вперёд, то и дело поглядывая на совсем уж измятый портрет беглеца, но без толку.

А потом, спустя несколько дней пути вдоль полуденной границы Живого Леса, того самого, куда дриммеры собирались отправиться в поисках Портала, появился другой след. Чёткий, свежий, он пах совсем иначе — зарождающейся бурей и сталью. Он звучал неслышимой песнью, завываниями ветра и треском поедаемого пламенем дерева. И ощущался чистой струёй ледяного ручья и сырой прохладой земли.

Арэн наткнулся на него совершенно случайно, просто след пролегал аккурат поперёк его собственного пути. Но лишь только почувствовав его, искатель понял, что не свернёт с него, пока не дойдёт до самого его конца — до того, кому этот след принадлежит. Вернее, до той.

Дорога вела его на закат, а затем на полночь, в обход Леса (соваться под его кроны в одиночку Арэн не рискнул), к узкому промежутку меж вздыбленными в небо могучими кронами и подошвами Полуночных гор.

Навстречу ему уже двигалось воинство верных, но юный искатель не догадывался об этом, радостно предвкушая встречу, о которой раньше не смел и мечтать.

И которой не суждено было состояться.

* * *

Полями шлось ходко. За две седмицы дриммеры миновали почти треть пути, ни разу не встретив обещанных имперским десятником разъездов. Далеко по правую руку тянулся огромный массив Живого Леса. По левую виднелись крытые тёсом крыши деревень, да изредка возвышались над ними башни баронских замков.

Решив, что едва ли у имперцев хватит людей, чтоб выставлять несколько заслонов на одной и той же дороге, дриммеры рискнули вернуться на большак. В конце концов, даже если заслон и встретится, всегда можно сказать, что они-де вышли из ближайшей деревни и прочая, прочая.

— А если проверить захотят? У деревенских спросят? — высказал свои сомнения Корис.

— Да кто ж им донесёт-то, что мы не свои? — с хохотком заявил Локи. — Каждый крестьянин с удовольствием подтвердит, что здешние мы, да ещё и будет уверять что он тебе приходится двоюродным племянником по матери, а мне — так и вовсе братом родным. Знаешь же, как к имперским солдатам тут относятся.

Юноша был прав, имперцев в Альтаре терпели, не более, и то лишь из-за страха перед беглым магиком. Рассчитывать на помощь воинам в алых плащах не приходилось — даже бароны, скрипя зубами согласившиеся впустить их в свои владения, особым рвением в этом вопросе не отличались, что уж говорить о простых людях, в чьих глазах огромная Империя выглядела не иначе, как опасным соседом, спящим и видящим, как бы присоединить к своим землям ещё и Альтар. Зачем Империи это нужно, никто, понятное дело, не задумывался, но сейчас дриммерам это было только на руку.

Впервые за последние дни они переночевали под крышей постоялого двора, добротного, как и большинство подобных заведений, находящихся вдоль большаков. А утром их разбудил шум и гомон многочисленных голосов.

Локи, первым вышедший на улицу, только сдавленно охнул и опрометью бросился обратно. Корис, застыв перед окном, точно мраморное изваяние, даже не обернулся на заполошные крики юноши.

— Командир, там… там…

— Вижу, — глухо отозвался тот.

Окна постоялого двора выходили прямо на большак, и весь он, несмотря на ранний час, был полон людей. Кто на телегах, гружёных пожитками, кто с тяжело навьюченными лошадьми в поводу, а кто и вовсе без вещей. Мычали быки, ржали лошади, плакали уставшие и перепуганные дети, во весь голос рыдали младенцы…

От края до края простиралась людская река, текущая почему-то только в одну сторону. А над закатной чертой поднималось облако чёрного, горклого дыма.

— Что там случилось? — в изумлении вымолвил, наконец, Корис.

— Может, спросим? — неуверенно предложил Локи.

Переглянувшись, дриммеры отправились на улицу.

По сторонам от большака уже собралась приличная толпа деревенских зевак, почти каждый норовил ухватить кого-нибудь из бежан за рукав, недоумённо вопрошая, от чего они спасаются, но измученные, уставшие люди безразлично шли вперёд, не замечая никого вокруг.

— Да тут народу хватит, чтоб целый город с предместьями заселить, — изумлённо молвил Корис. — Это что ж, они из самого Орино бегут, что ли…

Договорить он не успел. Из задних рядов бежан раздались крики, пока ещё далёкие и скорее удивлённые, чем испуганные. Но с каждым мгновением они становились громче и ближе, люди, до этого понуро бредущие по большаку, вскидывали головы, оборачиваясь и изо всех сил вытягивая шеи вверх; равномерно-унылое движение толпы замедлилось. А сзади уже напирала другая толпа, вопящая, бегущая — и насмерть перепуганная.

Вдалеке громыхнуло — раз, другой, третий; взлетели в воздух фонтаны земли вперемешку с огнём и телами тех, кому не повезло оказаться слишком близко к концу человеческой реки. На долгое, очень долгое мгновение люди замерли, неверяще уставившись на творившееся позади. А затем побежали, все разом, забыв о полных имущества телегах и баулах, забыв о собственных домах и домочадцах, забыв о том, что впереди них точно такие же люди, но ещё не успевшие понять, что к чему.

Грозен, свиреп и неуправляем многорукий и многоногий зверь, порождённый ужасом людской толпы. Не глядя, мчится он вперёд, сшибая наземь несчастных, которым не повезло оказаться на его пути, втаптывая их в пыль своими тяжёлыми, безжалостными ногами. И жуткий, невыносимый многоголосый вопль раздаётся из его глотки, и вторят ему