Под одним небом - Валентина Мельникова

дочь и выкладывать на суд публики, мне, если честно, немного претила. Как отнесутся? Все будут смотреть с разными мыслями, чувствами и пожеланиями.

Но, с другой стороны, Эмили родилась в семье артиста, и ей суждено быть в центре внимания.

– А ты как относишься к этой идее? – спросила его, переложив на мужа ответственность за принятие решения. Он в этом больше смыслит.

– Я за. Мне хочется делиться счастьем.

– Только можно фотосессию сделаю я? Моё лицо там не нужно, а вот ваши два, я думаю, смогу отразить лучше всех.

Идея всем приглянулась, и уже через день в арендованном павильоне мы проводили съёмку. Эмили держалась молодцом, так что почти все пошутили о «папиных генах» и фотогеничности. Заплакала лишь пару раз, но это не трудности. Это в первые дни дома я сходила с ума и не знала, как подойти и чем успокоить. А теперь мы отлично могли договариваться.

Фотоматериал и короткое интервью Ларри вышло в печати через неделю. В этот же день он анонсировал выход издания постом в своих соцсетях:

«Теперь вы знаете. Это мой мир. С любовью, Л.»

Фанаты быстро сменили свой гнев на милость. Даже в мой профиль сыпались поздравления и восклицания: «Какая красавица доченька!», «Папины глазки» и даже: «Я тоже назову свою дочку Эмили. Сейчас на шестом месяце, как раз раздумывала над именем». Хм.

В это же время Катя сказала, что ждёт ребёнка. И теперь у нас было на одну масштабную тему больше. Я давала советы (как «опытный» человек и мать с трёхмесячным стажем), помогала морально. И лишь в одном ничего не смыслила.

– Как это, больно рожать?

– Не знаю. Я заснула, проснулась матерью. Живот поболел, но всё зажило. В следующий раз надеюсь родить самостоятельно.

Конечно, Катя тоже собиралась рожать в Лос-Анджелесе, даже в той же больнице, что я. Но и у неё не обошлось без приключений.

Она отправилась в Москву к маме на третьем месяце и там попала в больницу – упала в обморок, мама заволновалась, Катю положили на недельку в больницу, чтобы прокапаться. Её муж тут же примчался в Москву, хотел перевезти в Америку, но пока этого следовало избегать, чтобы дать организму набраться сил.

– И вот пришёл ко мне Алекс. По-русски он мало что понимает, говорит простыми словами и фразами с диким акцентом. А на слух вообще ничего не воспринимает. Его не хотели пускать в больницу, но он как-то объяснил наконец суть визита. Потом врач при нём говорит мне с таким недовольством: «Надо рожать здесь, в России. У нас хорошие специалисты. Вы сомневаетесь в моей компетенции? Понарожают от неруси, потом мыкаются всю жизнь». Да я не в компетенции вашей, доктор, сомневаюсь, а в человечности. Алекс хоть и не понял, но мне было стыдно. Представляю, какой для него был стресс вообще попасть сюда, чтобы увидеть меня.

В этом она права. В Америке такого непрофессионализма нет. Никто не допускал личного мнения, осуждения. Наоборот, все приветливые и чуткие.

Через две недели Катя вернулась в Лос-Анджелес и поклялась, что до родов обратно в Россию уже не поедет. Во избежание.

А мне бы хотелось, но я понимала: чем дальше – тем больше я буду оторвана от своей Родины. Тосковала ли я? Иногда. По родителям больше. И тогда брала обещание с Ларри, что на Новый год мы поедем в мой маленький город. Возьмём с собой Эмили и проведём волшебную полночь по-русски.

Он обещал, хотя мы оба не знали, получится ли у него сдержать это слово. Но пока мне было достаточно и обещания. Пока я училась жить каждым днём и радоваться моментам. Потому что мы ведь не привыкли замечать, когда всё хорошо. Только жаловаться, когда что-то идёт не так.

На днях Ларри мне вдруг сказал:

– Если бы мы могли знать при первой встрече, что всё будет так, как бы мы повели себя?

Раньше я тоже часто об этом думала. Ведь в Лондон я ехала на пару месяцев, и роман был фиктивный, и Ларри совсем мне не нравился, и он о браке не помышлял.

Если бы знали? Наверное, всё бы испортили.

И хорошо, что не знаем. Судьба ведь мудрее. И часто щедрее, чем мы заслуживаем. Ведь мои каникулы в Лондоне превратились в счастливую жизнь рядом с Ларри.

Эпилог

– Тебе идёт этот цвет.

– О, спасибо.

Не могу понять, как я снова на это согласилась? Ведь обещала же себе, что больше никогда в жизни. Что это для Ларри, а я – в закулисье.

Но нет ведь, сижу под софитами, семь камер с разных сторон снимают меня в фас и профиль, а я думаю лишь о том, что только что, перед выходом, сказала мне девушка-ассистент на ухо:

– Держите спину ровно. И ноги как я вас учила.

Вот и думаю сейчас: так ли я села? Хорошо ли смотрюсь?

Так надо. Просто потерпи. Может, тебе ещё это понравится.

Ларри взял мою руку в свою и чуть ощутимо сжал для поддержки. Я осторожно выдохнула. И чего так волнуюсь? В самом деле, не на расстрел же привели.

– Ребята, наконец-то мы можем увидеть вас вместе. Не на каких-то корявых фотографиях, сделанных ночью из-за кустов, а в нашей студии – нарядных, красивых, счастливых.

Ларри не был бы самим собой, если бы не свёл всё к шутке.

– Ночью из-за кустов? Почему я не видел этих фотографий?

– Ты их видел. Просто на них тебя даже мать не признает. Ничего не видно.

Чарли Уорд – отличный ведущий и хороший знакомый Ларри, пригласил нас обоих ещё тогда, после рождения Эмили, когда весь мир узнал, что мы вместе, и нас уже трое. Прежде Ларри мне даже не говорил о приглашениях. Знал, что я откажусь, да и сам понимал: ещё рано.

И вот теперь, видимо, пришло время. Не ходить на светские мероприятия вместе и рассказывать о себе всюду, нет. Просто однажды прийти в эфир к хорошему другу и в качестве эксклюзива чуть-чуть рассказать о нашей жизни.

Эмили тоже засветится в кадре, только чуть позже. Эту сенсацию мы припасли на последние минуты телепередачи.

Я поправила складку на платье и улыбнулась. Практически первой леди себя сейчас чувствую.

Белое платье с рукавами до локтя, закрытое вверху, с юбкой до колена. В районе талии много насыщенно-голубого цвета, и он как будто лепестками разлетается по всему крою платья. Красивое. Жаль, что придётся отдать после съёмки.

– Ну, расскажите, как вы добрались? Вы ведь только вернулись из Лондона?

Ларри взял на себя право руля:

– Да. Энн и Эмили провели там почти два месяца. А я был наездами. До этого мы ещё ездили в Россию.

– В Москву?

– И в Москву, и в город, где жила Энн, – Ларри до сих пор его название не выучил. За столько лет!

У Ларри с Россией вообще сложились особые отношения. Каждый свой визит он непременно скупает для всех друзей сувениры, питается исключительно национальными блюдами, а климат в стране делит на два времени года: «зима» и «зелёная зима» – это тёплые месяцы, когда снега нет.

– То есть ваша дочь – человек мира? Она и русская, и британка, и американка.

– В какой-то степени – да.

– А на каком языке она говорит? Уже знает что-то по-русски?

– Да, в познаниях русского в свои три года она меня уже обогнала, – засмеялся Ларри. – Но дома мы, конечно, общаемся на английском. Девчонки могут там что-то пошушукаться на русском, и я думаю: «Ага, опять что-то затевают», и обещаю себе выучить наконец этот сложный язык. Но у меня не хватает чего-то. То ли времени, то ли силы воли.

– Или желания, – подсказала я.

– Я правда очень хочу, ты же знаешь, – посмотрел он на меня своими честнейшими зелёными глазами. И добавил на русском с заметным акцентом: – Твой язык очень сложный.

Сложный-не сложный, но простые фразы он всё-таки умеет формулировать. Тем более если периодически их использует. Например, по утрам мы чаще говорим друг другу «доброе утро» на русском. Вошло в привычку.

Какое-то время Ларри даже пробовал заниматься изучением языка с педагогом. Но с его графиком делать это регулярно невозможно, поэтому эти попытки он