Стоунхендж - Юрий Никитин

Когда-то в очень давшие времена два брата, Словен и Рус, вместе со своими племенами двигались на север, искали новые земли для заселения. Добрались до озера, которое назвали Мойско. Из озера вытекала река. Волхвы раскинули кости, глас с неба велел занять именно эти земли.

Так и поселились у истока реки. Озеро переименовали в честь дочери Словена в Ильмень, а реку по имени сына Словена Волхва назвали Волхов. Именем младшего сына Словена был назван городок-крепость Волховец. А срубленному им большому городу дали назвали Словенск.

Рус же поселил свое племя поблизости, у соляного колодца, и основал город еще больше и краше — город Руса. Одной из рек, протекающей через город, дал имя жены — Порусья, а другой имя своей любимой сестры — Полисть. И здесь им прошлось вести тяжелую и страшную борьбу с Извечным Злом, потому что оно пришло и сюда. Не все могут сражаться от рождения до старости, тем более что в старину люди жили гораздо дольше и воевать приходилось неизмеримо больше. Кое-кто устал. Не мышцами, это быстро проходит, но усталость души остается надолго... Так и ушли от борьбы на дно ближайшего озера с чистой водой, основали там град Китеж, незримый мирскому глазу.

Так и жили там — века, тысячелетия. На поверхности возникали другие племена, приходили иные народы, исчезали, сменялись, уходили. Вместе леса стала степь, а потом снова нарос лес, такой же дремучий, как на себе убедился Томас. Никто, за редким исключением, не мог попасть в подводный град Китеж...

— Но все же есть, — заметил Томас, с жадным вниманием слушая рассказ калики. — Большинство в звериных шкурах, как вот ты! А другие вполне люди, как я, скажем.

— Хорошо, не в доспехах.

— Слушай, а почему в шкурах? Тоже калики?

Им отвели небольшую комнатку, тесноватую, но чистую. Кроме стола, двух лавок и широкого ложа ничего лишнего. Томаса беспокоило отсутствие окон, но свет шел как будто бы прямо из толстых бревен. Капельки оранжевой смолы навыступали блестящими бусинками, от них по комнате шел густой аромат. Томас потрогал пальцем, покачал головой. Все еще не застыли!

Странно он чувствовал себя, неловко и непривычно. Как пескарь в лохани с водой, куда сердобольный калика пустил плавать его пленника. Еще и песку насыпал, чтобы тот мог зарыться, ничего не видеть, ничего не слышать. А тут не спрячешься, не зароешься. Или это отдельный рай маленького племени? Вечное убежище?

Не дожидаясь, пока их участь будет решена, калика сам что-то прикидывал, высчитывал — Томас видел по нахмуренному лбу друга. Даже решился на короткую прогулку по терему, благо им выходить из комнаты не запрещали. Беспрепятственно спустились по деревянным, будто только что срубленным лестницам вглубь терема. Там чувствовалась сырость еще больше, хотя, по мнению Томаса, вода везде одинаково мокрая.

Даже коридоры выглядели просторными, но Томас усмотрел и совсем крохотные палаты, а чем ниже спускались, тем проходы становились менее торжественными, палаты превратились в комнаты с низкими потолками, на поперечных балках сушилась одежка, лапти, висели ремни и веревки. Внизу пахло кожей,

— Еще не понял? — спросил Олег тихо. — Кто прибывает позже, просто надстраивают для себя. Потому здесь такое разное.

Томас подумал.

— Не опасно? Верхний этаж завалится. Торчат, как скворешни и голубятни!

— Здесь нет ветра. Не треплет стужа, зной, не бьют дожди. Здесь вечность, Томас. Вечность.

Томас задумался. Олег решил, что рыцарь пытается осмыслить такое понятие, как вечность, однако рыцарь лишь кивнул.

— Ты прав, в воде не рухнет. Разве что всплывет. Ты уверен, что Семеро Тайных сюда не доберутся?

— Сюда?

— Их мощь велика.

Олег покачал головой.

— Не думаю. Есть вечные крепости, которые не одолеть.

— Ну, если здесь магия тоже велика...

— Не магия, Томас. Как есть ценности, что нерушимы... Я говорю не о яхонтах, рубинах, алмазах, как сам понимаешь, есть и крепости духа, что будут стоять, пока люди — люди, а не что-то другое.

Томас пробормотал:

— Что-то мудрено говоришь. А я рыцарь простой, доверчивый.

— Когда мы были медведями да волками, у нас были одни ценности, когда станем богами ну-ну, не вскидывайся как конь! — пусть не когда станем, а если станем, то у нас будут другие. А сейчас — эти.

Томас шумно поскреб голову, став похожим на мужика из глубинки, озабоченного, как обустроить Русь.

— Все равно не понял, но что-то смутно улавливаю... Мозги жаль, сдвинутся. Как нам отсюда выбраться?

— Еще не говорил.

Олег заметно помрачнел. Томас встревожился:

— Не захотят отпускать?

— Понимаешь, такого еще не было, чтобы кто-то покидал град Китеж. Вообще-то тайный град открывается лишь избранным. Гм, с твоей-то рожей...

— А что не так? — не понял Томас.

— Да так... Не похож ты на тех, кто навеки решил уйти из этого мира...

— Таких много, — заметил Томас. — Монастыри растут, как грибы. Увечных душ больше, чем увечных тел.

— Там еще ряд условий. Человек должен быть чист душой, непорочен... словом, замечателен во всех отношениях! Теперь понимаешь, почему старцы едва не попадали, когда увидели тебя.

Томас огрызнулся, но выглядел польщенным:

— Это когда тебя узрели!.. А я просто ангел, овечка. Впрочем, в каждой обороне рано или поздно возникает щелочка. Так и в стенах этого незримого града... После нашего ухода ее найдут и законопатят.

— Да уж после нашего ухода здесь все проверят и перепроверят. Еще одна-две такие овечки, — и от пречистого града ничего не останется. А то и пойдут гулящие девки, пьянки, игра в карты с дьяволом во славу Господа... Думаю, это еще не все, что ты умеешь?

Рыцарь с достоинством выпрямился.

— Сэр калика! Твои языческие инсвинуации... до такой степени, до такой... что я просто и не знаю!

Язычник гнусно скалил зубы. Вид был хитрый. Он, как заметил Томас, быстро приходил в себя после любой беды, а в завтрашний день, хоть и называл себя вперед глядящим волхвом, не особенно заглядывал.

Вечером, так здесь это называлось, хотя Томас не уловил разницы с утром, они предстали перед вуйком. Так именовали здесь то ли князя, то ли волхва, то ли и то и другое разом. Палата была низкая, по углам стояли две широкие печи, а на полатях лежали ребятишки, боязливо разглядывали пришельцев из другого мира. У двери сидели еще трое стариков, все благостные и тихие. От них струился чистый ровный свет. Белые головы, бороды, белая одежда, только лица темные, как кора дерева, но и та чуть побелела за тысячи лет без солнца. В одном из них Томас узнал деда Панаса, к коленям которого припадал калика. Дед Панас смотрел на внука с тревогой и любовью.