Стоунхендж - Юрий Никитин

Укладываясь на ночь, он видел перед собой камни, на таких же она спала, он видел багровые угли костра, в такой же она подбрасывала веточки, а багровое пламя подсвечивало ее лицо.

А когда лег и закрыл глаза, увидел ее лицо, услышал ее чуть хрипловатый голос. И вспоминал все, что говорила, повторял про себя. Ее слова оставляли сладость во рту и легкое кружение в голове, подобно хорошему вину, и еще оставляли печаль, от которой сжималось сердце и появлялся холодок, как от льдинки.

Она всего лишь женщина, напомнил он себе отчаянно. Они все предают. Она всего лишь обычная женщина, которая будет кому-то принадлежать, которая постареет.

Он чувствовал, как эти мысли сделали его слабым, сжал кулаки, стараясь, чтобы калика не заметил его метаний. Но даже под плотно сжатыми веками ее образ жил, двигался. Да, она уже поселилась в его мозгу, и он понимал, что этот свет никогда не оставит его. Или ее. А возраст не сумеет ее испортить. Она будет молодой и красивой вечно.

Глава 15

Утром Томас был еще мрачнее, чем в каменоломнях. Огрызнулся на калику, ударил коня. Поехал злой, наполненный тяжелой яростью. Калика попробовал отвлечь его на разговоры о местах, по которым ехали, здесь-де проходили бесчисленные войска, рыцари древних времен, но Томас лишь угрюмо огрызался.

Олег с грустной насмешкой посматривал на бравого рыцаря. Хорошо или плохо, что нынешнее поколение не помнит прошлого? Может быть, даже хорошо, не висит тяжкой гирей на ногах. А вот он не может забыть их победного похода под началом Скифа, когда во всех землях, где они побывали, остались не только их могильные курганы, но и дети, обычаи, слова...

Когда он встречает слово «дон», «дно», то для него это скифское «вода». На Руси сохранилось в названиях: Дон, Днестр, Донец, Дунай, а в краях, откуда скифы все же потом ушли, остались такие названия, как Лондон — болотная вода, Армагеддон — река уничтожения, Аваддон — дно, бездна, а уж по именам богов и героев можно заметить, как немало ушло скифских героев в чужие мифы: скифский речной бог Посейдон у греков стал могучим морским богом, старшим братом Зевса, сохранив, правда, свой славянский трезубец, Данаиды и в преисподней наполняют бездонную бочку водой, да и сам Плутон, владыка дна земного, носит титул Аидонея...

А каким образом крупнейший город Финикии, основанный за четыре тысячи лет до рождения Христа, бога, которому кланяется Томас, назван Сидоном, что означает «место для рыбной ловли»? Древний герой, рожденный в бочке, которая плыла по морю, был назван Гвидоном все потому же, дескать, в воде, как и германский Доннар, бог грома и дождя...

К ночи выехали на излучину небольшой реки. Крохотная весь в три домика спряталась в изгибе, как в раковине, отгородившись от леса ветхим частоколом. Правда, через этот частокол перепрыгнет любой волк, а речку перейдет вброд, но весь как-то защищалась от леса. Или хотя бы загораживала дорогу своим курам.

Калика постучал в первый же домик, договорился о ночлеге. Чтобы не стеснять радушных хозяев, взял два матраса, набитых душистым сеном, хотел уйти на сеновал, но их отвели в маленькую комнатку с крохотным окошком, свободную от мебели. Когда-то здесь жили дети, но выросли, оперились, улетели. Хозяйка принесла ворох шкур: ночи уже были холодными.

Томас лег сразу, отвернулся. Когда Олег заговорил с ним, рыцарь уже спал или же старательно притворялся. Олег пожал плечами, от расспросов воздержался: иногда лучше предоставить дело времени. Есть такие мудрые слова, которые радуют и печалят одновременно: «Все проходит...»

В полночь тревожно завыли собаки. Олег умел спать крепко, умел спать чутко, обычный собачий лай его бы не разбудил. На этот раз проснулся, очень уж жутким был вой. Ничего общего с тем брехом, когда одна начинает лаять на запоздалого или подгулявшего прохожего, а ей из солидарности подгавкивают по всему селению.

Донесся еще звук, который заставил насторожиться. Птичий щебет! Мощный, разноголосый — он будил его каждое утро, когда спал в лесу, поле, в селе или на окраине города. Но чтобы в глухую полночь?

Не зажигая света, кинулся к окну. Почему так страшно воют псы? Так бывает только перед большой бедой. Когда земля трясется в лихорадке, когда в земной коже прорываются гнойные прыщи, выплескивают наружу огонь и горящие камни, или перед приходом огромной волны, выше любого леса, которая смоет целые города, как уже бывало...

Быстро перебрал обереги. Те молчали. Либо в самом деле нет опасности, либо, что вернее, не могут дать те ответы, которые он не заложил в копилку ответов заранее.

На всякий случай высек огонь, раздул трут. И тут увидел такое, что остатки сна слетели, как клочья тумана под ударом сильного ветра. Из всех щелей в стенах, из пола выползали насекомые, стремглав бежали к открытому окну. Под окном их уже были сотни: жуки, тараканы, муравьи — все, забыв вражду, карабкались к подоконнику, срывались в спешке, падали на пол и снова ползли вверх.

Олег разжег факел, но яркий свет не остановил насекомых, не отогнал. Их гнало из обжитого дома нечто более страшное, чем гибель под ногами огромного человека.

— Томас! — рявкнул Олег яростно. — Быстро из дома!

Рыцарь вскочил, еще не проснувшись, шарахнулся головой о низкую притолоку. Умело и витиевато выругался, лишь тогда проснулся. Калика уже сгреб их вещи, прыгнул к дверям. Не расспрашивая — время будет, если останутся живы, — Томас схватил свои доспехи, меч, тоже выпрыгнул следом.

Небо было звездное, полная луна освещала мир холодным призрачным светом. По темной земле вроде бы стелилась черная поземка. Ноги подогнулись, Томас ощутил, что земля под ним едва заметно дергается из стороны в сторону.

— Колдовство! — заорал он на бегу.

— Бери выше! — крикнул Олег, не поворачиваясь. — Это волшба!

Томас стиснул зубы, бежал за Олегом молча. Колдуны, волшебники, маги — даже различать грешно, все порождение дьявола! Все надлежит истребить, чтобы мир был чист и светел для кротких агнцев истинной веры. Особенно жаждется истребить сейчас, ну просто до колотья в боку, до хрипа в горле!

— А кони? — крикнул он, — Как же без коней?

— Как раз возле коней тебя и ждут, — крикнул калика в ответ. — Непонятно?

Томасу было понятно, но только когда бросал коней, сердце всякий раз обливалось кровью. Он углубился за каликой в чащу, проломился через кусты, долго бежал по жутковатым полянам, а земля все время дергалась, как пугливый конь, из темноты высовывались жуткие когтистые лапы, хватали, из-за деревьев сверкали желтые глаза, а страшные голоса выли свирепо и

кровожадно.

Он потерял направление, начал задыхаться, когда калика перешел на шаг. Небо начало светлеть, Томас сперва решил, что глаза привыкли к лунному свету, но это серело небо. К своему изумлению понял, что они бежали почти всю ночь. Или немалый клок ночи.