Возвращение чудес - Владимир Крышталев

Убедившись в безопасности, я забрался в карету и развязал Викониуса.

— Что? Что происходит? — имперский доктор непонимающе вертел головой, выглядывая через открытую дверцу наружу. — Где мы?

— Всё хорошо, — успокаивал я старичка.

— Что случилось? — не унимался он, энергично растирая освобожденные запястья. Затем начал приглядываться ко мне. — Азар, это вы?

Я кивнул:

— Да, я. Вас украли люди барона Этвика. Сейчас мы в половине дня пути от Милны.

— А что вы здесь делаете?

— Освобождаю вас. Вы ведь не хотите и дальше лежать связанным?

— Нет. Спасибо.

Несмотря на свою подвижность, Викониус казался на редкость беззащитным. Возможно, причиной такого впечатления был его маленький рост — старик с трудом доставал макушкой до моего плеча. Или подслеповато прищуренные глаза. Сейчас он походил на ребенка, попавшего в непривычные обстоятельства.

— Уже всё хорошо, — повторил я, убрав остатки веревок. — Дорогой Викониус, вы не могли бы мне рассказать, что вы запомнили? Как вы очутились в этой карете?

Доктор задумчиво нахмурился, уставившись прямо перед собой.

— Сам не понимаю, — признался он.

По его сбивчивым объяснениям я смог восстановить следующее.

Жизнь при дворе Виктора была для Викониуса необременительной. Король попросил его следить за здоровьем принцессы и за тем, как отражаются на оном мои визиты. То есть, имперский доктор просто раз в день или в пару дней наведывался к Луизе и задавал несколько вопросов (я, конечно, знал об этих визитах, однако не принимал их близко к сердцу, покуда Викониус не вмешивался). В остальное время он мог заниматься чем угодно.

У старичка существовала одна давняя страсть. Он любил наблюдать за лягушками. Выбравшись к пруду или болоту, Викониус ложился на землю и часами смотрел, как прыгают, ползают, плавают, охотятся эти удивительные земноводные. Похоже, до анатомических опытов доктор не додумался (возможно, ему просто было жаль своих любимцев), однако особенности жизни лягушек он изучил всесторонне.

— Я пишу научный трактат, — говорил он взволнованно, теребя свой большой нос. — Вы понимаете, такого еще никто никогда не делал! Мы так мало знаем о природе! К примеру…

Он пускался в описание какого-нибудь примера, и мне приходилось мягко возвращать старичка к теме разговора.

Вчера, как и обычно, Викониус отправился к одному из королевских прудов, чтобы удовлетворить свою страсть и добавить к труду жизни еще несколько исписанных мелким почерком листов. Его сопровождали двое гвардейцев.

Что произошло дальше, доктор сказать толком не мог. Он плохо ориентировался, сколько минуло времени, прежде чем на него напали какие-то люди. Куда подевались гвардейцы, для него осталось загадкой (я предположил, что их оглушили, однако Викониус не подтвердил и не опровергнул этого).

Уже проще, думал я. Доктора не похитили из дворца ночью, а выбрали момент, когда его охрана состояла всего из двух человек. Это опровергало кошмарную идею, будто половина королевских слуг — люди барона (а иначе как можно было незаметно умыкнуть человека из хорошо охраняемого здания?).

Оставался вопрос по поводу любовницы короля, но Викониус здесь ни при чем.

Доктора связали, сунули ему кляп, потащили в какие-то заросли, где он пролежал до темноты, чувствуя чье-то присутствие рядом. Потом пришел другой человек, погрузил Викониуса на плечи и отнес в карету. Они куда-то проехали, затем кляп наконец-то вытащили и позволили доктору справить естественные надобности. А дальше было утомительное «путешествие», и обалделый от тряски Викониус ничего толком не воспринимал. Он даже пропустил мой с беглецами разговор — ну, это и к лучшему.

— Хорошо, — произнес я вслух.

— Хорошо? — изумленно переспросил доктор, заглядывая мне в лицо. Ему-то, наверное, вся эта история казалась вопиющим безобразием.

Я усмехнулся:

— Всё могло обернуться гораздо худшим. Кто знает, что задумал этот барон. Но теперь вы свободны, верно? Сейчас мы вернемся в Милну, а уже завтра вы отправитесь домой. С надежной охраной и в удобном экипаже. Добро?

При упоминании дома Викониус оживился.

— Конечно, — сказал он, часто кивая. — Конечно.

Вероятно, двор Виктора ему изрядно надоел.

— Вы сможете ехать верхом? — поинтересовался я после небольшой паузы.

Доктор сразу выпрямился и расправил плечи:

— Я стар, но не немощен!

— Вот и здорово, — заметил я. — Мы сможем сэкономить уйму времени.

Разумеется, я не стал бросать карету посреди дороги. Мы доехали до ближайшего села и уже там выпрягли лошадей, оставив экипаж на попечение трактирщика. А сами налегке двинулись дальше.

— Азар, — окликнул меня Викониус, когда село скрылось из виду. — Могу ли я вас кое о чем спросить?

Его старческий голос дрожал, сбиваемый тряской. Однако доктор держался в седле неплохо. Мы с трактирщиком подогнали под него стремена, укоротив их, и почтенный лекарь ехал подобно седовласому герою давних сражений.

— Спрашивайте, — отозвался я.

— Чем вы лечите принцессу? Поразительно: у нее за несколько дней снова появился аппетит! Вам, должно быть, известны какие-то особые травы…

Мне было очень трудно удержаться от смеха. Викониус мог поднять тысячу вопросов. Например, на чем я приехал в то место, где перехватил его из рук беглецов? Каким образом мне удалось справиться с его похитителями, которые в любом случае превосходили меня численно? Как я оказался впереди стремительно удирающих? Какое мне, лекарю, дело до государственных дел и до него, Викониуса, лично? Почему пришел я, а не команда гвардейцев?

А добродушный и где-то наивный старичок спросил меня, чем я лечу принцессу.

Но я все-таки не засмеялся. Методы и идеи, которые я использовал для «лечения», существовали уже более тысячи лет. Только вот для того, чтобы их знать, нужно было жить в пределах галактического содружества. И учиться в престижных университетах.

— Видите ли, доктор, — сказал я достаточно громко, чтобы спутник меня расслышал, — вы и сами знаете о том, что людям бывает тяжело на душе. Причиной тому может быть разное и многое. Важно следующее: иногда этот груз становится настолько большим, что человек не видит смысла и возможности жить дальше. В одних случаях это приводит к самоубийствам. В других же человек ни о чем таком не думает, но тело как бы принимает свое решение. Вот тогда и возникают очень странные болезни.

Этими словами я открыл весьма большую лекцию, которая продолжалась, кажется, больше часа. Викониус задавал вопросы, я терпеливо и как можно полнее отвечал. Вряд ли, конечно, всё это когда-нибудь понадобится моему спутнику, но старичок вызывал во мне невольную симпатию. И я рассказывал, что мог.