Дорога в тысячу ли - Мин Чжин Ли

то Исэк точно любил. Кёнхи верно и без жалоб служила мужу. А она была самой доброй и прекрасной. Почему у нее не могло быть другого мужчины, который любил бы ее? Почему мужчины уходят, когда не получили того, чего хотели? Или Чанго ждал слишком долго? У Сонджи не было ответов.

Кёнхи пошла на кухню, и Сонджа последовала за ней. Солнечный свет пробивался через небольшое окно, охватывая фигуру Кёнхи светящимся контуром и словно отделяя ее от всего окружающего мира.

15

Токио, 1960 год

Примерно через два года учебы в Васеда Ноа наконец почувствовал себя комфортно. Усердный студент с хорошими привычками, он научился писать работы по английской литературе и сдавать экзамены на высоком уровне. Жизнь его теперь казалась великолепной, в сравнении со средней школой, где его никто не ценил. Университет Васеда был для него чистой радостью. Он читал непрестанно, и ему хватало времени, чтобы обдумывать прочитанное и писать.

Хансо нашел для него хорошо оборудованную квартиру и выделил щедрое пособие, поэтому Ноа не приходилось беспокоиться о повседневных вещах. Он жил скромно и часть денег ежемесячно отправлял домой.

— Просто учись, — говорил Хансо. — Заполняй ум знаниями — это единственная сила, которую никто не сможет отнять.

Ноа покупал все книги, необходимые ему для занятий, и когда не мог найти что-то в книжном магазине, шел в огромную университетскую библиотеку, которой зачастую пренебрегали его сверстники. Он не понимал японских студентов, озабоченных чем угодно, только не учебой. В Васеда было несколько корейцев, но он сторонился их, потому что они казались слишком политически настроенными. Во время одного из их ежемесячных обедов Хансо сказал, что левые были кучкой нытиков, а правые — слишком глупыми. Большую часть времени Ноа проводил в одиночестве, но он не чувствовал себя одиноким.

Даже теперь, два года спустя, он все еще был счастлив самим фактом, что поступил в Васеда и у него есть своя тихая комната для чтения. Он жадно глотал хорошие книги: Диккенса, Теккерея, Харди, Остин и Троллопа, затем они занялись континентальной литературой, и он прочитал тома Бальзака, Золя и Флобера, затем влюбился в Толстого. Его любимым писателем стал Гете. «Страдания молодого Вертера» он прочитал по крайней мере раз пять-шесть.

Если и имелось у него тайное, не осуществимое желание, так это быть европейцем давних времен. Он не хотел становиться королем или генералом — он был слишком взрослым для таких простых мечтаний. Но ему хотелось жизни, наполненной природой, книгами и, возможно, несколькими детьми. Он хотел читать и молчать. В Токио он открыл для себя джаз, и ему нравилось ходить в бары, слушать там записи. Живую музыку было слушать слишком дорого, но он надеялся, что однажды, когда снова будет работать, сможет ходить в джаз-клуб. Раз в несколько недель он, сэкономив часть своего пособия, брал недорогой билет на поезд и посещал семью. В начале каждого месяца Хансо приглашал его на обед в суши-бар и напоминал Ноа о его миссии. Ноа чувствовал, что его жизнь стала идеальной, и был благодарен за это.

Как-то утром, когда он шел через кампус на семинар по творчеству Джордж Элиот, он услышал, как его кто-то окликает.

— Бандо-сан, Бандо-сан, — звала женщина.

Это была известная университетская красавица Акико Фумеки.

Ноа остановился и подождал. Она никогда раньше не разговаривала с ним, и он ее слегка опасался. Она всегда спорила с профессором Куродой, женщиной с мягким голосом, которая выросла и училась в Англии. Хотя профессор была вежлива, Ноа видел, что ей не нравилась Акико, да и другие студенты, особенно девушки, ее с трудом выносили. Ноа считал, что безопаснее держаться подальше от тех, кого профессора не любили.

— Эй, Бандо-сан, как дела? — спросила Акико, порозовевшая и слегка запыхавшаяся.

Она говорила с ним небрежно, как с приятелем.

— Спасибо, неплохо. А у тебя?

— Так что ты думаешь о последнем шедевре Элиот? — спросила она.

— Книга отличная. Все произведения Джордж Элиот совершенны.

— Бред какой-то. «Адам Бид» — скучища. «Сайлес Марнер» тоже невыносим.

— Что же, «Адам Бид» не такой захватывающий и разработанный роман, как «Миддлмарч», но он остается прекрасным изображением смелой женщины и честного мужчины…

— О, умоляю, — Акико закатила глаза и рассмеялась.

Ноа тоже рассмеялся. Он знал, что она была специалистом по социологии — они все рассказывали о себе в первый день занятий.

— Ты прочитала все романы Джордж Элиот? Это впечатляет, — сказал он, никто из студентов еще этого не сделал.

— Это ты читал абсолютно все. Это отвратительно, меня это почти раздражает. Но и восхищает тоже. Хотя если тебе нравится все, что читаешь, то не могу воспринимать тебя всерьез. Возможно, ты не слишком много думал об этих книгах? — Она сказала это безмятежно, нисколько не тревожась о том, что может его оскорбить.

Ноа улыбнулся. Ему не приходило в голову, что какая-то из книг, рекомендованных профессором Куродой, может быть хуже других. И профессор очень любила и хвалила и «Адама Вида», и «Сайлеса Марнера».

— Ты сидишь так близко к профессору. Думаю, она в тебя влюблена.

От изумления Ноа остановился:

— Курода-сан шестьдесят лет. Может, семьдесят. — Ноа подошел к двери университетского корпуса и предложил Акико пройти первой.

— Ты думаешь, женщины больше не хотят заниматься сексом только потому, что им исполнилось шестьдесят? Ерунда. Вероятно, она самая романтичная женщина в Васеда. Она читает слишком много романов. А ты такой идеальный. Она выйдет за тебя замуж хоть завтра. Вот был бы скандал! Ваша Джордж Элиот вышла замуж за молодого человека, кстати. Хотя он пытался совершить самоубийство в медовый месяц!

Акико громко рассмеялась, а студенты, которые поднимались по лестнице к их аудитории, оглянулись и посмотрели на них. Ноа был не менее известен в кампусе, чем красавица Акико. В аудитории она заняла обычное место сзади у стены, а Ноа