Воспоминания писателей ХХ века (эволюция, проблематика, типология) - Татьяна Колядич

При этом главным остается поиск впечатлений, причем одинаково важны и события реальные (авторская реплика "жареных котлет?"), и происходящие во сне или во время болезни. Ведь грань между реальным и воображаемым зыбка, животные из сказок приходят в мир ребенка и наделяются конкретными чертами, становятся действующими лицами его игр, а произошедшее накануне входит во сны, где как бы вновь осмысливается и проживается, после чего ребенок вновь возвращается к реальному миру, на что указываают слова автора "волшебство рассеялось".

У Шефнера описание одного из состояний органично вводит в повествование, хотя автор и замечает: "Я понимаю, не очень-то оригинально начинать свои записки с детских страхов. И из жизнеописаний других авторов, и просто из разговоров с друзьями и знакомыми знаю, что у многих людей первые воспоминания связаны со страхом". Испытанное в детстве чувство страха стало для автора своеобразной точкой отсчета, для него это "первое воспоминание". Шефнер, с.7.

Описанное состояние фиксирует не только возраст автобиографического героя. но и отражает состояние сознания определенного времени: "Придет время, когда для всех людей на земле первым запомнившимся впечатлением будет ощущение радости, прелести мира. Но пока что страх прочно закодирован в наших генах". Шефнер, с.9.

Часто проводится своеобразная классификация тех чувств, настроений, переживаний, которые свойственны формирующемуся сознанию. Обычно описываются состояния страха, трусости, умение фантазировать и восприятие прекрасного. Олеша, например, фиксирует отношение к музыке: "В детстве мне было даже не столько интересно слушать, сколько смотреть, как играют — как движется оркестр, как дирижирует молодой щуплый капельмейстер". _

Иногда автор даже моделирует ситуацию, определяя отношение героя к различным явлениям и тем самым показывая, настолько он порядочен, смел, эгоистичен. Раскрывая особенности детской психики, авторы прибегают к экстремальным сюжетным ситуациям, усиливая тем самым внутреннюю драматургию произведения.

Если же основным является сохранение мироощущения ребенка, то зачастую, как отмечалось выше, действия как такового нет или оно не играет существенной роли как катализатор движения повествования. Изображение уходит во внутренний монолог или в систему диалогов, которые с помощью несобственно — прямой речи, коротких описаний от автора или его ремарок соединяются в единое целое. Акцент делается на воссоздание психологического состояния, передачу смены душевных состояний на ассоциативном уровне, и тогда основным является конструирование процесса познания. Происходит реконструкция мироощущения определенного времени, когда социум проходит на уровне отдельных ремарок или внешнего фона.

В данном случае чувства и переживания описываются как бы со стороны, такими, какими они должны были бы быть, проводится реконструкция данного мира через конкретные пространственные положения, ту или иную сюжетную ситуацию. Повествование представляет сочетание описаний места действия, психологических состояний героя и объединяющих их в единое целое комментариев автора.

Очевидно, что при преобладании описания смены психологических состояний налицо существование статического описания, поэтому описания переживаний обычно существуют как в основном тексте (повествовательном плане), так и не менее часто выносятся и в отдельные главки, где автор и пытается воссоздать, чаще всего через внутренний монолог и несобственно прямую речь, свои переживания, впечатления, психологическое состояние. Таковы, например, главки "Кто я?" или "Кто же я?" у В.Каверина.

Подобные вставные главы существуют и у других авторов (например, у Гофф — "Похвальное слово трусости"). В воспоминаниях Г.Медынского "Ступени жизни" они называются «междуглавьями» и фактически являются дополнениями к основному повествованию, включая не только авторские рассуждения о своих первых литературных опытах, так и мысли о времени, о судьбе отца. Они становятся своеобразной преамбулой к последующей более подробной реконструкции внутреннего мира биографического персонажа, где главным приемом организации станут несобственно — прямая речь и поток сознания.

Важное место занимает также изображение процесса чтения или фиксация рассказов взрослых. Катаев перечисляет книжки о приключениях Ника Картера и других героев бульварной прессы, которыми он увлекался, когда был гимназистом. Перечисление, данное без всякой иронии, заменяет харакеристику их восприятия автобиографическим героем: "Кинжал Негуса", "Инесс Наварро прекрасный демон". Поэтому автор ограничивается лишь кратким замечанием от автора — "Пинкертон был написан дубовым языком", Катаев, 4, с.137.

Одной из ролевых функций героя становится участие его в играх. Последние описываются очень подробно, дается классификация игр и подробная их характеристика. Часто в подобных играх моделируется мир взрослых, а иногда, напротив, взрослые играют в игры — история образования "Серапионовых братьев" (в воспоминаниях В.Каверина), описание кафе 20 — х годов ("Бродячей собаки") (в воспоминаниях М.Зенкевича).

Воссоздание психологии ребенка происходит прежде всего на уровне реконструкции собственных воспоминаний о начальном восприятии мира."…И мне было когда — то и три и два года, но пишет не память, а воображение, и пишет не по архивным залежам, а лишь подбирая цветные камушки отшлифованных прибоем ощущений и подрисовывая их наблюдениями над другими детьми, тоже в валенках и варежках, тоже лакомками до ледяных сосулек", — замечает, например Осоргин. Осоргин, с. 13.

Круг впечатлений ребенка вполне определенный — кухня, детская, мамина спальня. При этом мир детства запоминается физически: через звуки, запахи, зримый облик вещей. Поэтому характеристика героя часто и воспринимается как непосредственно авторские, хотя автор не равен повествователю. Происходит это в том случае, когда автор — повествователь передает ряд своих функций внутреннему рассказчику, констатируя модификацию автора на традиционном уровне рассказчика.

Описание героя внешне беспристрастно, он как бы существует сам по себе, вырастая из цепи поступков, жестов и высказываний и постепенно приобретая собственную ценность, значимость.

Автор наблюдает за героем из сегодняшнего дня и в специальных авторских комментариях (чаще всего на внесюжетном уровне) дает ему оценку: "Самое удивительное, что этот мальчик был не кто иной, как я сам, твой старый — престарый дедушка с сухими руками, покрытыми коричневыми пятнами, так называемой гречкой", Катаев, 4, с.16

С другой стороны, автор находится рядом со своим героем, представляет его и иронически комментирует его поступки: "Должен тебе сказать, что тогда маленьких мальчиков было принято одевать как девочек. Когда же в первый раз на мальчика надели короткие штанишки, он был очень горд, то и дело просил маму поднять его к зеркалу, чтобы он мог увидеть свои новые штанишки и ноги в фильдекосовых чулках". Катаев, 4, с.16.

В третьем случае вначале следует обширное авторское вступление и затем на его фоне, как на киноэкране, появляется герой, авторский голос уходит в сторону и звучит уже на уровне закадрового комментария: "а все вместе — и гром, и молния, и музыка, и дневной спектакль — каким-то образом, так же, как и золотой орех, было составной частью рождества". Катаев, 4, с.18.

Чаще всего в подобном описании происходит совмещение точек зрения взрослого повествователя и героя — ребенка. Как отмечалось, оно добавляет к сиюминутным впечатлениям маленького героя ощущение временной перспективы и в то же время придает философскую окрашенность переживаемому автором — то, что прошло, воспринимается не только как "рай детства", но и как нечто потерянное и теперь возвращающееся уже в виде воспоминаний. Таков обычный портрет биографического героя, воссоздаваемый с позиции повествователя: "голодный, усталый, подавленный, подбадривающий себя мальчик стоял, грея руки дыханьем и не сводя глаз с чемоданов и мешков, как строго приказал ему брат". Каверин, с.173. Или: "Я полулежал на диване и о чем-то думал. О чем — то хорошем, потому что здоровый, крепкий мальчишка ничего плохого о жизни еще и не знал. Думать я мог тогда о разном…" Успенский, с.45.

Портрет часто соединяется с описанием различных психологических состояний и небольших (неразвернутых) самооценок: "Меня с ранних лет отличала крайняя чувствительность в отношениях с окружающими". "Самому мне кажется, что я тих и незаметен, но это самообман". Нагибин, с.26, 56.

Третьей составляющей является описание его одежды, иногда данное прямо, в ряде случаев через описание окружающих, Каверин, например, отмечает как ходили гимназисты в то время- в "белых коломянковых гимнастерках". Каверин, с.52.

Характеристика героя дается через непосредственное описание, взгляд со стороны других действующих лиц, систему двойников и масок. Однако, она дополняет или предваряет переход к описанию психологического состояния автора "Двенадцатилетний гимназист идет по городу, подняв воротник шинели. Холодно, воротник легонько трет замерзшие уши. Это приятно, но время от времени все же приходится снимать перчатки и мять уши руками. Шарфа нет, отец приучил сыновей ходить по-военному, без шарфа. Гимназист идет и думает. О чем? Не все ли равно? Вспоминать — необыкновено интересное занятие, и расставшись с Николаем Николаевичем, который изделикатности не признался, что его утомил наш длинный разговор, я лег в постель и — не уснул. Каверин, с. 70–71.