Жизнеописание Михаила Булгакова - Мариэтта Омаровна Чудакова

под З[еленой] л[ампой] порешили собраться через недели две снова. Так загорелась „Зеленая лампа“…»

Поскольку Слезкин пишет свой роман «Столовая гора» (опубликован под названием «Девушка с гор». М., 1925) в мае—сентябре 1922 года, первое заседание «Зеленой лампы» – если оно действительно было посвящено роману Слезкина – состоялось примерно в сентябре—октябре 1922 года. В кружок входил также (вернее, посещал его) языковед Б. В. Горнунг, рассказывавший нам в 1975 году, что само название – «Зеленая лампа» – идет от кружка, образованного в Царском Селе поэтом Г. Масловым в предреволюционные годы и возрожденного им в первые годы революции в Омске. «Приехали из Омска – Лидия Васильевна Кирьякова (душа салона), С. Ауслендер, Венедиктов, Шамурин, Асеев, Третьяков… в Москве – на Малой Дмитровке, на квартире Кирьяковой… Туда входили Мозалевский, Е. Галати, Булгаков. Помню, что в конце 1922 г. – м. б., в ноябре – собирались несколько раз». Свидетельства двух мемуаристов, таким образом, не противоречат друг другу – кружок образовался, видимо, осенью 1922 года.

«Никакой, разумеется, литературной платформы у „Лампы“ и в начале не было, – продолжает В. Мозалевский. – Читали свои произведения, обсуждали их. Слезкин читал „Столовую гору“, „Шахматный ход“, читал М. А. Булгаков свои рассказы и повесть о Турбиных, из которой впоследствии была создана пьеса „Дни Турбиных“, читал свои рассказы Д. М. Стонов, Н. Я. Шестаков, эссе о Царском Селе (XVIII–XIX век), читал А. И. Венедиктов, читала стихи Е. А. Галати (дальше мемуарист называет ее «остроумной, веселой, молодой» душой «Зеленой лампы». – М. Ч.). Какой-то бесконечно длинный фантастический рассказ о сумасшедшем управдоме Шлепкине несколько вечеров читал писатель Гусятинский. 〈…〉

Бывал на наших „радениях“ профессор-востоковед Борис Петрович Денике, принимавший огненное участие в спорах и диспутах под „Зеленой лампой“. 〈…〉

Собрания „Зеленой лампы“ затягивались „далеко за полночь“. Домой мы – я, Шестаков, Ауслендер, Б. П. Денике, Слезкин и еще кто-то, конечно, шли пешком. У памятника Пушкину делали „привал“, и споры, загоревшиеся и потухшие там, в салоне „Зеленой лампы“, разгорались порою снова, но тут уж народ вел себя повольнее, услышанное на вечере критиковали не злобно, конечно, но с позиции эпиграммы, иронии, насмешки, шаржа… Иногда после прочтения кем-нибудь рассказа кружковцы не сразу начинали обсуждать прочитанное, а крепко и долго молчали. И Б. П. Денике тогда утешал: „Ну, ладно, об этом поговорим у памятника Пушкину“. 〈…〉

Любили русских писателей – Пушкина, Гоголя, Льва Толстого, Достоевского. Большинство неизменно читало и почитало Блока (зачитывалось поэмой „Возмездие“).

Сдержанно относилось к романам, писавшимся, как решали мы, „по заказу“. Тогдашняя литературная общественность и читатели считали произведения Пильняка Б. А. новым, значительным, откровением. О нем шли в „З[еленой] л[ампе]“ споры, но к Пильняку все же относились сдержанно.

Помню наши аплодисменты Н. Я. Шестакову, прочитавшему свои стихи о Симбирске (Ульяновске), о Карамзине, о летящих над городом „симбирских гусях“…

Любили слушать рассказы Булгакова (чтец он был превосходный) и особенно его роман (или повесть) о Турбиных.

В 1924 г. в „Зеленую лампу“ кто-то, кажется Б. П. Денике, принес роман Пруста Марселя „A la recherché…“ 〈…〉 Не всех посетителей „Зеленой лампы“ Пруст пленил. Но многие зачитывались романом, восхищались новой формой писания, когда „утраченное время“ то, как феникс, возрождалось, то пролетало в астральные пространства».

Какие-то черты кружковой атмосферы все же можно угадать по беглым, фрагментарным мемуарам участника «Зеленой лампы». Эти черты – преимущественная ориентация на русскую классику и на прямо связанные с ней явления современной литературы («Возмездие» Блока), равнодушие к западной литературе, недоверие к отечественному модерну (Пильняк) и определенная противопоставленность в этом отношении своих вкусов – «тогдашней литературной общественности».

Слова о том, что здесь «благоговейно глядели „назад“» (на Л. Н. Толстого) и что «Булгаков ждал появления новой „Война и мир“» – немаловажны и подкрепляются другими свидетельствами. Э. Миндлин вспоминает выступление Булгакова в одном из кружков:

«…даже самого скромного русского литератора обязывает уже то одно, что в России было „явление Льва Толстого русским читателям…“

– Явление Христа народу!.. – выкрикнул кто-то из недоброжелателей Михаила Булгакова.

Булгаков ответил, что для него явление Толстого в русской литературе значит то же, что для верующего христианина евангельский рассказ о явлении Христа народу.

– После Толстого нельзя жить и работать в литературе так, словно не было никакого Толстого»[113].

Через семь-восемь лет в едва ли не самой отчетливой своей автохарактеристике Булгаков прямо скажет о толстовской традиции, утверждая, что сделал своей задачей, «в частности, изображение интеллигентско-дворянской семьи, волею непреложной судьбы брошенной в годы гражданской войны в лагерь Белой гвардии, в традициях „Войны и мира“. Такое изображение вполне естественно для писателя, кровно связанного с интеллигенцией».

Главным лицом в кружке, несомненно, был Ю. Слезкин, с чтения романа которого началась «Зеленая лампа». Вся литературная компания Булгакова первых московских лет («догудковская») признавала старшинство Слезкина, почти каждый был ему обязан в пору литературного дебюта: он был известным беллетристом еще в 1910-е годы. Виктор Мозалевский вспоминал: «В 1915 г. я познакомился со Слезкиным в литературном обществе „Медный всадник“[114]. Внешне он был то, что называется „писаный красавец“, стройный брюнет, одетый по-уайльдовски нарядно. Был он весел, остроумен, приветлив, держался, правда, под „признанного писателя“, но доброжелателен к молодым. Я был в Петербурге проездом на несколько дней, но он – по своей инициативе „водил“ меня во всякие литературные места, устроил у себя дома „мой“ вечер, т. е. чтение моего рассказа». Слезкину, несомненно, нравилось играть роль мэтра, покровителя молодых талантов, и его ближайшая среда охотно поддерживала этот стиль отношений. В 1926 году Д. Стонов пишет ему в прочувственном тоне: «Дорогой мой друг! Твое письмо меня и обрадовало и опечалило. Обрадовало – потому что, несмотря на всякую ерунду, несмотря на ненужные, мимолетные настроения, ты все же считаешь меня своим старым добрым другом. Ничего нет выше в жизни как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное из юношеского еще возраста. Ты – первый „живой“ писатель, которого я увидел, узнал, ты первый знакомился с беспомощными моими строчками. Так и запомню на всю жизнь Полтаву, начало 21-го года и тебя, тебя, Юрий».

Слезкин, вспоминая первые московские годы, также упоминает «Зеленую лампу»: «Тогда у нас собирался литературный кружок „Зеленая лампа“, организаторами его были Ауслендер и я. Ауслендер только что вернулся из Сибири. Ввел туда я и Булгакова».

«Булгаков упоминал „Зеленую лампу“, это я помню, – говорила Татьяна Николаевна, отвечая на наш вопрос, – помню, что как-то сговаривались туда ехать читать, ехали далеко – вряд ли на Большую Дмитровку, это близко было от нас, а ехали мы на извозчике. Там он читал первые главы „Белой гвардии“… Стонов был, Слезкин; Слезкин его обнимал, целовал после этого, а потом Михаил узнал, что за