Жизнеописание Михаила Булгакова - Мариэтта Омаровна Чудакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Большинство литераторов, входивших в кружок, сближало общее желание – забыть свое недавнее прошлое или, вернее сказать, желание, чтоб о нем не вспомнили другие. Двое из них попали в Омск в феврале 1919 года – при Колчаке: Сергей Ауслендер (1886–1943) приехал туда из Москвы (перед этим, в 1918 году, сделав попытку закрепиться в Москве в газете «Жизнь», которую, как писал тогда же он Слезкину, «хочется сделать оплотом петербуржцев против ополчившихся на нас москвичей»), а Н. Я. Шестаков (1890–1974) – из Симбирска (он был уроженцем этого города). В 1927 году сибирский писатель В. Зазубрин писал в своем очерке «Сибирская литература 1917–1926 гг.»: «В колчаковщину в Омске появилась группа поэтов „с направлением“. Группа воспевала Белое движение. Во главе ее стояли поэты: Ю. Сопов, Г. Маслов, Шестаков и др.»[115], а Ауслендеру и спустя полвека (и четверть века после его смерти) исследователи литературы Сибири с несколько запоздалым гневом припоминали, что он «был неизменным „украшением“ в придворной свите адмирала на всех торжественных приемах и званых обедах» и много печатался при Колчаке[116].
Близкая судьба была, видимо, и у А. И. Венедиктова (1896–1970) – он был в Иркутске, участвовал там в литературном кружке, известном под названием «Барка поэтов», но, видимо, побывал и на Дальнем Востоке: поэма «Мэри из Владивостока» (с эпиграфом из Г. Маслова, отступавшего с Белой армией из Омска и погибшего в Красноярске от тифа в марте 1920 года) имеет даты: «Владивосток. Осень 1918 г. Иркутск. Весна 1921 г.» Эту поэму Венедиктов напечатал в 1923 году в альманахе «Литературная мысль» (№ 2) и ее же, по-видимому, читал до этого в «Зеленой лампе». Когда он попал в Москву, один из сотоварищей по кружку упоминал его в 1922 году в стихах:
В Москве, наверно, Венедиктов
Помощником секретаря
Запутался среди эдиктов,
Изданных волей Октября.
Профессор Ю. Г. Оксман вспоминал в одном из своих писем (2 июня 1963 года), что в июле 1921 года – совсем незадолго до гибели – «Гумилев принял у себя в Доме искусств поэта А. И. Венедиктова, бывшего колчаковского офицера, перед тем освобожденного из тюрьмы, активного участника литературной жизни Омска 1919 года. А. И. Венедиктов передал Гумилеву как редактору отдела „Поэзия“ альманаха „Литерат. Мысль“ свою поэму „Мэри из Владивостока“. (В начале 20-х годов мы все ее очень ценили!) Поэма очень понравилась Гумилеву, и он рекомендовал ее для печати. Рукопись поэмы, с рекомендательной отметкой Гумилева, была взята у Гумилева при аресте и вместе со всеми другими возвращена родным после его расстрела»[117].
Участникам «Зеленой лампы» было что вспомнить и о чем поговорить – с оглядкой, но, видимо, с достаточной мерой откровенности…
В феврале 1922 года «Новая русская книга» напечатала следующие биографические сведения об Ауслендере: «…в 1918–19 гг. жил в Омске. Был одним из руководителей газеты „Сибирская речь“, участвовал в литературных вечерах и собеседованиях. Написал брошюру „Адмирал Колчак“ и роман „Видения жизни“; часть романа печаталась в фельетонах „Сибирской речи“. Перед самой сдачей Омска советским войскам он выехал на лошадях – дальнейшая судьба его неизвестна». Вряд ли Ауслендер, появившийся в Москве, испытал удовольствие, узнав об этой публикации.
Словом, каждому из собравшихся под «Зеленой лампой» было что скрывать в своей биографии недавних лет.
С переездами в эти годы следы человека на какое-то время терялись, и даже осенью 1922 года, когда Ауслендер уже сидел, обсуждая литературные вопросы в «Зеленой лампе», альманах «Камены», вышедший в Чите, сообщал о его гибели «во время эвакуации в Сибири, зимой 1919/20». Картина этой эвакуации запечатлена была, между прочим, в гротескно-трагическом, окрашенном своего рода черным юмором рассказе Н. Шестакова «Эвакуация», напечатанном в первом его сборнике в 1926 году, но, скорее всего, написанном раньше и, возможно, читанном под «Зеленой лампой». На одной из страниц воспоминаний Мозалевский пишет о «веселых рассказах», которые читал Шестаков. Кроме «Эвакуации», это был, скорее всего, вошедший в тот же сборник «Прочнее меди» весьма своеобразный цикл юмористических рассказов и полупародийных, «в „прутковском“ духе», стихов, объединенных лицом вымышленного автора – некоего Поликарпа Ивановича Заглушкина. В предисловии «реальный» автор пояснял, что его герой «родился 20 января 1876 г. в г. Курмыш», что во время революции «под влиянием опиума религиозных предрассудков, с одной стороны, и результатов темных родителей, с другой, Заглушкин даже поднял оружие против революционного пролетариата и бежал с чешскими бандами в Сибирь. Но там, увидев воочию всю подлость озверелых золотопогонников, чуткий писатель скоро понял, что ему с ними не по пути…В ноябре 1919 года Заглушкина, по приказу военных властей, эвакуировали из Омска в г. Ново-Николаевск. Но дни колчаковщины были уже сочтены. Под влиянием событий, а также в силу собственных убеждений поэт постепенно переходит на платформу советской власти и даже записывается в партию». Так в биографии вымышленного персонажа проигрывались и «изживались» факты собственной биографии автора, резко менявшейся: в дальнейшем и до конца жизни Н. Шестаков выступал только как автор пьес для детей – как правило, с социально-политической подоплекой.
Итак, почти у каждого из участников «Зеленой лампы» были за спиной по меньшей мере два пласта литературной работы. Во-первых, «дореволюционный» пласт, такой как сборник «Фантастических рассказов» В. Мозалевского, где действовали французские маркизы, купидоны, поражающие неожиданно сердца сестры и брата – Эолины и Макарея и т. п., или «Сердце воина» – сборник рассказов С. Ауслендера 1916 года с самоубийствами чести, с разнообразными салонными ситуациями (вспомним горестные строки Булгакова 1921 года о неудаче с одной из его владикавказских пьес – «Салонная! Салонная!»), или романы Слезкина, продолжающие старую традицию светской повести. Во-вторых, пласт того, что писалось и печаталось на протяжении 1919–1920 годов – на юге России, в Сибири или где-либо еще, в кратковременной периодике этих лет. Первый пласт приходилось переворачивать, поднимая на поверхность новый жизненный материал – преимущественно накопленный в эти самые годы революции и войны. Этого дореволюционного пласта у Булгакова не было – не считая рукописей, оставшихся в письменном столе в Киеве и частично созданных, возможно, еще в 1916–1917 годах. Что касается второго пласта, который у Булгакова составили остающиеся до сих пор в основном неизвестными статьи и рассказы, печатавшиеся в кавказских газетах поздней осенью 1919-го и зимой 1919/20 года, – то на нем просто следовало положить крест. Как говорит герой повести Слезкина «Фантасмагория» (1923) – «Мой совет – забудьте как можно скорее прошлое, если хотите устроить настоящее и обеспечить будущее… Прошлого не существует».
Как видели мы по рассказам Шестакова, эти люди, имеющие за плечами прошлое, отягощающее
