Леонардо да Винчи. Загадки гения - Чарльз Николл

«Герцог Феррары… приказал маэстро Занину ди Альберджето изготовить для него три маленькие пушки, одну во французском духе и две в другом духе. Он получил от герцога [то есть Лодовико] в дар 100 мейр металла, который был приобретен для производства коня в память герцога Франческо. Металл был доставлен в Павию, а оттуда по реке По в Феррару. Упомянутый маэстро Занин сопровождал герцога в Феррару, чтобы делать там артиллерию».[516]

Этот дипломатический отчет говорит о том, что бронза, приобретенная для отливки коня, пошла на другие цели. Это стало ужасным ударом для Леонардо и его студии. Леонардо не мог не почувствовать шутки судьбы: великий конь для полководца превратился в настоящее оружие. Насколько хрупкими и незначащими становятся произведения искусства перед лицом реальной войны!

Примерно в то же время Милана достигают новости из Флоренции: французские войска стали лагерем у стен города. Пьеро ди Медичи – сын и наследник Лоренцо – подписал позорный договор, по которому французы получали контроль над Пизой и другими флорентийскими территориями. Граждане Флоренции взбунтовались. 9 ноября Пьеро и двое его братьев, Джованни и Джулиано, пешком выскользнули из ворот Порта Сан-Гало, чтобы укрыться в монастыре в Болонье. Медичи пали. Бунтовщики ворвались во дворец Медичи, круша все на своем пути. Очень скоро все это повторится вновь, когда город поддастся влиянию фанатического священника Джироламо Савонаролы. Страстный доминиканец проведет во Флоренции собственные реформы, яростно обличая роскошь, в которой погрязли Медичи и их приспешники. Во Флоренции запылали костры «сожжения суеты», в которых исчезали бесценные картины, книги и рукописи.

Год, который начался для Леонардо вполне благоприятно, закончился горькими отголосками войны в родном городе и крушением мечты о создании великого коня Сфорца. Запершись в своей студии в Корте Веккьа, он пишет письмо Лодовико, но страница, на которой он писал, сохранилась лишь частично. Лист был разорван по вертикали, и на сохранившейся части мы видим лишь обрывки предложений.

«И если какие-то другие вознаграждения будут предложены мне некими…

В награду за мою службу, поскольку я не…

Не мое искусство, которое я хотел бы изменить…

Мой повелитель, я знаю, что мысли вашей светлости заняты… Напомнить вашей светлости о моих малых нуждах, и искусство, вынужденное молчать…

Что для меня оставаться безмолвным означает заставить вашу светлость думать…

Моя жизнь в вашем распоряжении, оставаясь всегда готовым к подчинению…

О коне я не говорю ничего, поскольку знаю, что времена…»

И так далее вплоть до последних жалобных строк:

«Вспомните о вознаграждении за роспись комнат…

Я обращаюсь к вашей светлости только для того, чтобы попросить вас…».[517]

Но достаточно. Теоретически это письмо могло быть разорвано в любое время до составления Атлантического кодекса (Помпео Леони собрал бумаги Леонардо в 80-х годах XVI века). Но мне хочется думать, что Леонардо сам разорвал жалобное письмо и с удовлетворением смотрел, как клочки летят с крыши Корте Веккьа. Более никто не смеет тревожить художника в его студии.

«Тайная вечеря»

В 90-х годах XV века будущий писатель Маттео Банделло подвизался послушником в доминиканском монастыре Санта-Мария-делле-Грацие в Милане. Его дядя Винченцо был назначен здесь настоятелем. Именно тогда Банделло наблюдал за работой Леонардо да Винчи, расписывавшего северную стену монастырской трапезной. Леонардо трудился над величайшим шедевром эпохи Сфорца – над «Тайной вечерей» (см. иллюстрацию 17).

«Он приходил очень рано, поднимался на леса и приступал к работе. Иногда он оставался там с рассвета до заката, ни разу не опустив кисти, забывая есть и пить, рисуя без роздыху. А порой он два, три или четыре дня не прикасался к кисти, но проводил по нескольку часов в день перед своим творением, скрестив руки, рассматривая критично собственное творение. Я также видел его охваченным некой страстью в разгар дня, когда солнце стояло высоко. Он покидал Корте Веккьа, где работал над своим великолепным глиняным конем, и направлялся прямо в Санта-Мария-делле-Грацие, не ища тени, и поднимался на леса, хватал кисть, делал один или два мазка и потом удалялся снова».[518]

Банделло написал это через много лет после написания «Тайной вечери». В его описании есть некоторые неточности. По-видимому, Леонардо начал свою работу в 1495 году и никак не мог в это время работать над глиняным конем, который в 1493 году уже был представлен публике. И тем не менее Банделло удалось удивительно точно описать маэстро за работой. Мы чувствуем ритм его творчества, неожиданные приливы вдохновения, сменявшиеся упадком сил и часами безмолвных раздумий (наверняка не нравившимися тем, кто платил за работу). А насколько живым видим мы Леонардо, спешащего по залитым солнцем улицам, не думая об укрытии и не замечая ничего вокруг, чтобы реализовать идею, только что пришедшую ему в голову. «Один или два мазка» напоминают нам об удивительной природе его творчества. На огромной стене трапезной тысячи таких мазков, знаменующих решение тысяч крохотных проблем, тысячи микроскопических решений. Всемирно известная картина кажется абсолютно очевидной – неужели что-то могло быть иначе? – но художник боролся за каждый ее дюйм.

Церковь Санта-Мария-делле-Грацие находится за старыми воротами Порта Верчеллина, к западу от замка. В течение нескольких лет это была настоящая строительная площадка. В 1492 году были разрушены хоры и апсида, чтобы освободить пространство для новой кафедры и купола, спроектированных Браманте. Одновременно было решено увеличить прилегающие помещения монастыря. Обновление трапезной было завершено к 1495 году – эта дата стоит на фреске «Распятие» Донато ди Монторфано, написанной на южной стене. Работа над «Тайной вечерей», написанной на противоположной стене, началась в том же году. Программа реконструкции монастыря была оплачена Лодовико, намеревавшим сделать эту церковь будущим мавзолеем Сфорца, великим монументом герцогской династии. Эти мысли становились более навязчивыми после неожиданной смерти в 1497 году его жены Беатриче и его дочери Бьянки. Мавр тяжело переживал эти утраты и стал чрезвычайно религиозен: финансирование реконструкции церкви делле-Грацие имело под собой и эмоциональные причины. Лодовико часто обедал в трапезной. Великая роспись Леонардо – технически ее нельзя считать фреской, поскольку она написана маслом, – являлась главной жемчужиной проекта Сфорца: прекрасная современная работа должна была увенчать эту элегантную модернизацию.[519]

Чтобы проследить историю создания «этого беспокойного шедевра», по выражению Буркхардта, нужно обратиться к листу из Виндзорской коллекции, на котором пером и чернилами художник набросал композиционный план будущей росписи.[520] Композиция вполне традиционна для подобного сюжета – Иуда чуть в стороне, показанный со спины, святой Иоанн, дремлющий рядом с Христом, – напоминание о том, как он «склонился на грудь Иисуса», когда тот рассказал о грядущем предательстве. Обе фигуры в окончательном варианте были изменены.

На том же листе сохранилось еще два рисунка. На наброске в левой части мы видим десять фигур: по-видимому, лист сохранился не полностью, и трех фигур на нем недостает. За группой эскизно набросаны арки – первые мысли о фоне росписи, той «горнице», где и проходила трапеза. На эскизе в правой части листа показаны четыре фигуры. По-видимому, это набросок Христа и Иуды. Здесь Леонардо сосредоточивается на драматическом моменте идентификации: «Он же сказал в ответ: опустивший со Мною руку в блюдо, этот предаст Меня» (Мф. 26: 23). Иуда поднялся со стула и наклонился вперед, его рука все еще в блюде. Рука Христа написана в двух положениях – поднятая, словно направленная вперед, и опущенная в блюдо вместе с рукой предателя. Небольшой набросок поражает интенсивностью эмоций, внутренней силой и драматизмом – призрачный момент контакта. Сосредоточившись на этом моменте, Леонардо отходит от традиционных изображений Тайной вечери, избрав в качестве темы явление евхаристии.

Еще один элемент небольшого эскиза – фигура дремлющего святого Иоанна. Рука Христа лежит на его спине, и в этом жесте чувствуется бесконечная нежность, имеющая под собой религиозные основания, – Иоанн был возлюбленным учеником Иисуса. Однако в атеистических кругах к этой фигуре относятся более скептически, истолковывая Иоанна, «склонившегося на грудь Иисуса», в гомосексуальном плане. Среди богохульств, приписываемых Кристоферу Марло сто лет спустя, были и его слова о том, что Христос любил Иоанна «необычной любовью» и «использовал его как грешники Содома». Тут же вспоминается и эпизод с Сальтарелли, а также официальный запрет на использование женственных юных натурщиков для изображения ангелов и Христа в детстве. В окончательном варианте Леонардо разделит эти фигуры, хотя из всех учеников Христа Иоанн останется самым юным и самым прекрасным.