Марко Поло. От Венеции до Ксанаду - Лоуренс Бергрин

Марко ступает на более надежную почву, переходя к описанию печей, напоминающих сауну. Он говорит о «толстых бревнах, сложенных в квадрат друг на друга», добавляя, что «они так смыкаются, что между ними ничего не видно, а сочленения очень хорошо проконопачены известью или чем иным, так что ни ветер, ни дождь туда не попадает. Наверху крыши есть окно, в которое выходит дым, когда внутри разводят огонь, чтобы обогреть их. Там в изобилии поленьев, которые люди складывают помногу в огонь и делают большую поленницу, и пока поленья горят и дают дым, верхнее окно открыто и дым в него выходит. Но когда поленья больше не дымят, окно закрывают толстым войлоком, а головни и уголья продолжают тлеть, и от них в печи очень жарко. Но в нижней части, а именно в боку печи, есть окно, закрытое очень хорошим и толстым войлоком, каковое окно они открывают, если им нужен свет, а ветер не дует». Такие сооружения в России настолько часты, что «каждый благородный или богатый человек» может похвалиться такой печью.

Местные источники Марко — торговцы и купцы, действительно побывавшие в этой диковинной стране, — утверждали, что русские люди — большие любители выпить. Они рассказывали, что дворяне и «богачи», мужчины и женщины, а также «мужья, жены и дети» собираются человек по пятьдесят с единственной целью — напиться «превосходного вина», которое называется «cerbesia», сдобренного медом. «Там есть люди, которых можно назвать трактирщиками, — продолжает Марко, — которые торгуют этой сербезией. Такие компании отправляются в таверны и пьют целый день. Такую выпивку они называют «страви-за». Вечером трактирщик подсчитывает, сколько сербезии они выпили, и каждый платит долю за себя, жену и детей, если они там были».

Особое время отводилось исключительно для женщин, которые вволю напивались сербезии по обычаю своего пола. «Когда дамы остаются на целый день, — сообщает Марко, — они не выходят, когда желают помочиться, но их служанки приносят большие губки и подкладывают под них украдкой, так что другие не замечают. Потому что одна как будто разговаривает со своей госпожой, а другая подкладывает губку, и хозяйка, сидя, мочится в губку, а потом служанка забирает наполненную губку, и так они делают, когда захотят».

Последняя картина русского народа, которую рисует Марко, основана на слышанном им анекдоте, гротескна и комична. Он начинает: «Когда мужчина, напившись, шел вечером со своей женой домой, его жена присела, чтобы помочиться, и волосы у нее на ляжках из-за сильного холода примерзли к траве, так что женщина не могла двинуться с места и кричала от боли». Марко продолжает грубый анекдот: «И тогда муж, который был очень пьян, пожалел жену, нагнулся и стал дуть, чтобы отогреть лед теплым дыханием. И, пока он дул, влага в его дыхании замерзла, и волосы его бороды смерзлись с волосами на ляжках женщины. И он тоже не мог двинуться от сильной боли, и остался так, нагнувшись». Если Марко рассказывал эту историю в обществе, далее он показывал, что значит — повеселить слушателей.

«Так, не в силах двинуться с этого места, ждали они, пока кто-то пройдет мимо и разобьет лед». Вероятно, конец истории заглушали взрывы пьяного хохота.

Марко создает впечатление, что мог бы без конца множить рассказы, легенды, чудеса, мифы, анекдоты и небывалые впечатления. «Теперь вы услышали все, что возможно было рассказать о татарах и сарацинах, и об их жизни и обычаях, — говорит он, — и о стольких странах мира, сколько возможно было узнать и изведать» — за одним существенным исключением.

Марко, как бы на «бис», желает описать морское плавание; он слишком долго был прикован к земле и стосковался по свежему ветру, надувающему паруса. «Мы не рассказывали и не говорили ничего о Великом море, как и о провинциях, его окружающих, хотя хорошо изведали их все». Он подумывает написать второй том своего «Divisa ment dou monde» (Книги о разнообразии мира), как первоначально назывался его труд. Но в конце концов отказывается от этой мысли, «поскольку, — объясняет он, — было бы слишком утомительно для меня говорить о том, в чем, может быть, нет необходимости и пользы, потому что столь многие плавают в тех краях каждый день, как хорошо известно: например венецианцы, генуэзцы, пизанцы и многие другие совершают это путешествие так часто, что каждый знает, каково оно». На самом деле, далеко не каждый человек в последнем десятилетии XIII века, когда люди редко удалялись более чем на несколько миль от места, где родились, сам изведал, «каково оно», но, вероятно, люди, которых знал и уважал Марко, действительно знали.

«Потому я промолчу и ничего не скажу вам об этом». Разве что в другой раз.

Под конец Марко признает, что он мало что мог сделать для изменения своего жизненного пути. «Я полагаю, мы вернулись с соизволения Бога, — заключает он, — чтобы поведать о мире. Потому что, как я говорил в начале этой книги… ни один человек, будь то христианин, сарацин или язычник, не исследовал столь большую часть мира, как мастер Марко, сын мастера Никколо Поло, благородного и великого гражданина Венеции».

В результате возникла эпопея, перехлестнувшая собственные границы, неистощимая и неисчерпаемая. Марко Поло путешествовал не только в пространстве, но и во времени. На отдаленных западных пределах Шелкового пути, на Памирском плоскогорье он посетил более примитивный мир, познакомился людьми и культурами, не изменявшимися с доисторических времен. В Китае он перенесся на сотни лет вперед в технологическую и культурную утопию. Однако видения будущего, воплотившиеся в высоко цивилизованном городе Кинсай, были нарушены новыми проявлениями вечной борьбы. Развращенные успехами в коммерции, суевериями и сладострастием, китайцы Кинсая, как повествует Марко, уже не были хозяевами собственной судьбы; они оказались беззащитными перед захватчиками монголами, поскольку умели сражаться с пожарами, но не знали, как противостоять воинственным всадникам. В Китае Марко увидел будущее, но в нем царил такой же хаос, как в настоящем.

Отчет, составленный им в генуэзской тюрьме, в самом деле затронул ход истории двух континентов. Восток и Запад, разделенные враждующими и воюющими государствами и, до установления «Монгольского мира», наступлением ислама, соединял Шелковый путь, по которому в обе стороны переправляли товары— и религиозные идеи. Возможно, самым ценным из всего, что расходилось по этому трансконтинентальному тракту, был не шелк и не другие материальные блага, а знания о далеких землях, сведения о которых прежде были неполными, искаженными, либо и вовсе отсутствовали. Марко побывал во многих подобных местах. Он считал себя торговцем тканями, драгоценными камнями и пряностями. Однако главным его товаром было знание мира и народов, предвещавшее наступление Ренессанса. Его книга показала путь в будущее и Востоку, и Западу.

В изложении Марко это будущее не выглядело мирным. Оно было столь же языческим, сколь благочестивым, но в первую очередь оно было общечеловеческим. В этом мире связи между людьми протянулись через географические, религиозные и политические барьеры. В противоположность изоляции, созданной суровыми условиями Средневековья, будущее, увиденное Марко, требовало постоянных путешествий, бесконечной торговли и непрерывного общения на многих языках. В этом мире христиане торговали с мусульманами, с «идолопоклонниками», с каждым, кто овладел первыми начатками торговли, и с целыми политическими режимами, такими, как династия Юань, включившая в себя личностей из самых разнообразных культур, служивших единому идеалу. Эту неразличимую и разнородную смесь объединяла не власть, не религиозная система, а сила, которую Марко считал более универсальной и более могущественной, — желание торговать.

В Трапезунде — компактном и коррумпированном маленьком царстве в составе Византийской империи, на берегу Черного моря — семейство Поло постигла беда. Но не в виде шторма, болезни или нападения. Несмотря на все связи и предосторожности, купцов обворовали. В Трапе-зунде сила охранявших их пайцз наконец иссякла. Местные власти конфисковали у них сорок тысяч гиперпир (широко ходивших золотых византийских монет). Оценить эту сумму в современных денежных единицах затруднительно, но за нее можно было купить тысячу фунтов шелка. Иными словами, их лишили значительной части состояния, ради которого они рисковали жизнями и потратили два десятилетия. В своем отчете Марко умалчивает о неприятном и неловком эпизоде в Трапезунде. О нем не упоминалось много лет, пока в своем завещании его дядя Маттео не коснулся болезненной темы семейных долгов. Марко же предпочел не бередить старые раны. Эта неудача не сочеталась с картиной успехов их предприятия, созданной им в своем «Путешествии». Не останавливаясь на этой потере, Марко перечисляет названия, создавая ощущение быстрого движения к дому. «Из Трапезунда они добрались до Константинополя, из Константинополя до Негропонта, а из Негропонта с великим богатством и с множеством спутников, благодаря Бога, избавившего их от великих трудов и бесконечных опасностей, сели на корабль и наконец благополучно прибыли в Венецию; и было это в 1295 году от Рождества Христова».