Инквизитор и нимфа - Юлия Зонис

Какая-то мысль начала наклевываться, но тут засигналил комм. Это сработала почтовая программа, собирающая сообщения с зальцбургского форума. Митч. Марк нетерпеливо поморщился и пробежал глазами текст. Биофизик писал:

«Салл, чертова курица, ты прав! Я перерыл все статьи. В начале двадцать первого века были исследователи, утверждавшие, что пылевая плазма может образовывать самокопирующиеся цепочки, похожие на ДНК. Ты понимаешь, что это означает? Самовоспроизведение. Это жизнь. В тебе живет какая-то тварь. Салл, страшное ты чудовище, проявляйся! С детства обожал фильм „Чужие“.

Викторианец улыбнулся. «Быть такого не может», да, Митч? Давай приобщайся к прекрасным творениям Универсума…

«Так, о чем же я размышлял? Цветы, пыльца, опылители… Насчет пыльцы и опылителей пока непонятно, зато точно известно, что у секенов есть паразиты. Личинки, вирусы – не важно. Паразит, как правило, приспосабливается к физиологии хозяина, так что кое-что о системе мы узнаем, рассмотрев свойства паразита».

Внутри большого круга Марк изобразил меньший и написал внутри: «ЛИЧИНКА».

«Организованное электромагнитное поле, чья структура, судя по всему, кодируется информацией, заложенной в цепочке пылевой плазмы. И организм этот все же больше похож на вирус, чем на личинку насекомого. Именно вирусы могут встраиваться в геном хозяина и существовать в „спящем“ виде. Зрелые вирусные частицы обрастают белковой оболочкой… в нашем случае, допустим, формируют плазменные цепочки. Что еще? Точный механизм наследования неизвестен, но проявление личинки всегда сопровождается мутацией в Х-хромосоме. Значит ли это, что без мутации присутствие личинки может быть совершенно незаметным?»

Использовав пароль Митчинсона, Салливан вошел в правительственную ген-базу, открыл нужные файлы и мрачно уставился на собственную родословную. Он просматривал эти данные уже не раз. Марк Салливан – Х-хромосома несет мутантный аллель. Шеймас Салливан, Чарльз Салливан, Ангус Салливан – только аллели «дикого типа». Зато у Миррен Салливан, в девичестве О'Брайен, – да, конечно же, вот она, метка в одной из Х-хромосом. Иначе откуда бы мутантный ген взялся у Марка?

Осененный неожиданной идеей, он снова вывел на экран вайолетские файлы. Так. Интересно. У тамошних телепатов нет метки в Х-хромосоме. С одной стороны, вроде бы и неудивительно – если механизм телепатии совершенно не похож на земной. С другой, на это стоило обратить внимание.

Под первыми вопросами Марк записал следующий: «Почему мутация в Х-хромосоме необходима для земной телепатии?». И ниже уточнение: «Почему у вайолетцев нет Х-хромосомной мутации?».

Третий вопрос мучил Марка еще на Вайолет. Чтобы успокоиться и привести мысли в порядок, он попытался восстановить в памяти записи отца Франческо. И вопрос всплыл, ясный и недвусмысленный. Если для активации второй личиночной стадии – той, что у людей-носителей проявляется в виде способностей к ридингу и оперированию – необходим либо секен, либо найденная викторианцами электромагнитная частота, то откуда в древности брались сильные психики?

А они несомненно были. Как минимум два орденских учреждения занимались их поиском: Институт исторического наследия и таинственный отдел J12, находившийся под патронажем Висконти. И те, и другие пользовались «эпигенетической подписью». Генетики ордена давно доказали, что метильный след появляется у сильных телепатов и передается их потомкам. Так Марк узнал, что личинку получил по отцовской линии. Личинка наследила в генах у Марка, у Чарльза и Шеймаса Салливанов, у старого Ангуса и у его отца, тоже Шеймаса, и так далее – вплоть до жившего пятнадцать веков назад О'Салливана, несостоявшегося короля Ирландии и инквизитора. В последние три года Марк не раз мысленно возвращался к нему. Кем же был беспокойный предок и как ухитрился разбудить дремлющего паразита?

Снова качнув стилусом, Марк записал следующий вопрос: «Если для проявления телепатии необходим секен, откуда на Земле брались сильные психики?». И внизу добавил: «Ван Драавен утверждал, что земной секен умер пятьдесят тысяч лет назад. Так ли это?».

Три основных вопроса, три дополнительных. Марк перечитал их и откинулся на спинку стула. Профессор Гольдштейн не уставал твердить: «Корректно поставленные вопросы уже содержат половину ответа». Значит, ответ здесь, перед ним, в этих нескольких предложениях… Забывшись, он потер лоб и ощутил под пальцами сырое и липкое. Ч-черт!

Марк поднял голову и бездумно уставился на отраженного в стекле незнакомца. Ну что бы ему не родиться этим парнем, не прожить простую и честную жизнь? Он усмехнулся, и маска, зарегистрировав сокращение мускулов, навесила на лицо в окне кривую ухмылку. Ухмылка Салливана белобрысому парню не шла. Так, наверное, не пошла бы простая и честная жизнь белобрысого молодца Марку, но разве от этого легче?

Закрыв файл с записями, он рухнул на кровать. Провел рукой над лампой, и по потолку, в желтом четком круге, скользнула тень. Бледная и послушная, совсем как три года назад. Тень, не туманящая разум, не изводящая невнятной звериной тоской. Тень, в которой не ощущалось и капли самостоятельной жизни.

…Граница круга была четко обозначена. Черное опаленное пятно, над которым прошлись все частоты электромагнитного спектра – от жесткой гамма и до радиоволн. Но даже четче, чем гарь, границу круга пометили пятнадцать разрубленных тел. Еще несколько минут назад среброволосые юноши и девушки плясали, и плясало наведенное ими поле, а потом они звали на помощь свою… сообщницу? Сестру? Как знать – если бы прижавшаяся к ивовому стволу девушка не отвернулась, не повернулась спиной и не пошла бы по дорожке парка медленно, а затем все быстрее, не растворилась бы в предрассветном сумраке – возможно, все закончилось бы иначе. А может, и нет. Может, она умерла бы столь же бездарно, как и остальные пятнадцать, как умирал сейчас у ног Марка Шеймас. Но и самому Марку было нехорошо. С каждой прошедшей секундой, с каждой каплей крови, потерянной им там, на далекой Земле, тень наливалась все более густой чернотой, обретала весомость и плоть.

За границей круга еще оставались живые: например, золотоволосый парень со смутно знакомым лицом, который сидел сейчас на полу и открывал и закрывал рот, как выброшенная на песок рыба. Горло парня почти нежно обвивала плеть. Плеть, бич, клинок черной катаны, обладавший всей остротой меча и всей гибкостью тени. Оле медленно накручивал свой конец плети на кулак. Один рывок – и голова парня отделится от шеи. Оле очень хотелось сделать этот рывок. Оле много чего хотелось. Оле наконец-то был свободен и намеревался хорошо погулять в этом городе – человеческом, кишащем, пахучем и полном жизни.